Начало: http://www.proza.ru/2013/04/08/38
Работа в коллективе неизбежно обезличивает, обижает несправедливостями оплаты. Великое творение искусства индивидуально, не бывает коллективного шедевра, как нет суммарного мозга. Шатрова привело в литературу отчасти желание видеть зримые результаты своего труда. Но в городе Степногорске не было мужа, который бы сказал: юноша, я сберегу твою энергию и время. Беги моих ошибок, не берись за роман, не умея написать новеллы. Врождённых способностей недостаточно, прежде стань личностью зрелой в суждении. Предупредив о ложных, направил бы на верный путь. Рядом не было Учителя, азам литературной грамоты приходилось обучаться в часы досуга самостоятельно. Имелся журнал «Литературная учёба», всякого рода ремесленные руководства на тему «Как писать статьи, стихи, рассказы и повести», но даже в главной из библиотек страны не нашлось учебника, который бы толково поведал всё, касательное этого ремесла. Так он постиг, что настольной книги, отсутствием которой давно страдает, нет вовсе. Нисшедшая идея была гениальна и проста: стань автором такой книги. Универсальный «Писательский самоучитель», жизненно необходимый каждому творцу. Книга, которую нигде нельзя приобрести, но её можно самостоятельно создать, пройдя притом уникальную школу литературного мастерства. Более всего изумлял факт, почему никто не озаботился этим раньше?
Наработан многовековой опыт писательства, а каждый заново изобретает прописи. Крупицы бесценной мудрости рассеяны по страницам несметных изданий. Найти, извлечь, осмыслить, упорядочить, обобщить. Свести воедино всё верно сказанное и задействовать на пользу всем. Вот задача, которой он себя обязал. Делай или умри! Только за невозможное и стоит браться, за непомерное уважаешь себя. Шатров принялся выискивать повсюду, скупать и прорабатывать любую информацию о творчестве. Сплошной просмотр художественных произведений, статей, заметок, писем, дневников, записных книжек видных писателей, а также воспоминаний о них. Усердно штудировал учебники, справочники, сборники афоризмов и высказываний, проглядывал текущую периодику. Дети родятся от людей, книги рождаются от книг. Поначалу тыкался наобум, накапливал сведения, чтобы придать идее хотя бы материальность. Главное найти единственную рациональную форму подачи материала. Всегда коренное – это синтез содержания и формы, поэтому пробовал, менял, экспериментировал. Трактат должен был улечься в незыблемые границы, когда он исчерпывающе охватит тему. Шатров даже не знал, что потребует большего времени: выборка и упорядочение материала или его пригонка и правка. Закончить подобную книгу в принципе нельзя, работу над ней нужно вовремя прекратить, и улучшать в переизданиях. На заключительной стадии намечал нещадное сокращение текста, с целью сделать каждое предложение рабочим. На воплощение его главного замысла требовались годы неустанного труда и грамотные помощники.
Вечные книги делаются безмерным терпением и всегда пишутся посредством других книг. Оказалось, идея подобного труда витала в умах предтечей. Досадно было бы упустить авторство. Но все опасения развеялись на восьмом году работы. Будь это легко, такой трактат бы давно сделали. Неимоверный титанический труд! После него всякая работа покажется развлечением. Боже, как он физически устал, ослабел зрением. Доказательство истинности любого призвания в упорстве. Это напоминало веломарафон: издохну на обочине, но с дистанции не сойду! Шатров однажды в Чехии лез в одиночку на незнакомый перевал. Казалось, он сейчас откроется за ближним серпантином пустынной дороги. Ну, значит, за следующим. Не опускаясь в седло, стоя вминаешь тугие педали; час, другой, третий. Ну, тогда вон за тем… Крутой подъём сменился на скоростной спуск через пятнадцать километров. Все выдающиеся колоссальные труды сделаны по неведению. Приступая к ним, авторы не представляли, какие неодолимые трудности ждут. Начав, не могли отступиться. За шедеврами скрыты великомученики. Айсберг работы! Была задумана книга равная жизни, которую она поглотит. Он пёр на него как обречённый «Титаник» навстречу верной гибели, не ожидая подмоги извне. Понимал, что творит памятник самому себе. Ближайшей целью стал годный для апробации вариант. Маниакальная одержимость идеей стимулирует работоспособность, делаешь свыше физических возможностей. Прилежным упрямцам и Господь помогает. Шатров привёз на Урал черновую рукопись первой редакции.
Великие произведения творят самоучки, ставшие писателями. Столпы искусства все волы и подёнщики. Идя в литературу, он не предполагал, что писать чистую прозу так тяжело. Шатрову доводилось работать по-всякому. Выгружать скользкие свиные туши из рефрижератора, таскать мешки с цементом, долбить мерзлоту в канавах, кайлить на морозе лёд, кидать лопатой зерно в пыли элеватора, рубить визиры в тайге, не снимая в зной накомарника, аврально писать геологические отчёты. Но тяжелее труда литературного не бывает ничего. Думать есть самая большая трудность, оттого мыслители так редки. Трудно себя приневолить, невозможно на отдых оторвать. Бывает, ночь скоротаешь без готовой страницы. Писательство отрешает от праздных гуляний, лишает обычных земных радостей, сводит с ума. В энный раз корпишь над короткой повестью, половину суток бдя над ней, и нет конца изматывающей работе!.. Шатров много лет совмещал две ипостаси. Выйдя из ворот рудоуправления, от проблем геологии отрешался тотчас. Пока взбадривался скорой ходьбою, думы всецело занимала отложенная рукопись. Просыпался с птицами, они свистеть, Шатров писать. Сюжетные ходы, сцены и диалоги сподобился обдумывать между дел на ходу. Всегда имел в кармане десяток листов черновика, при всякой возможности правил, маскируя среди деловых бумаг. Если не выкроил часа три на прозу, день ощущал потерянным. Вопреки всему, Шатров с рукописью был ему важнее, чем Шатров главный горный инженер. Никакой барыш не приносил столь сладкое моральное воздаяние, как готовый беловик, на который ставишь свою подпись. Именинное настроение, но!.. Задумаешься над фразой, неверно взятым словом, а назавтра кажется слабым весь текст.
Шатров физически чахнул, бурели зубы от крепкого чая и никотина. Бывал угнетён, стремясь упорядочить тысячи слов, чтобы текст читался без запинки как стих. Красота в простоте, в скорости её восприятия. Воистину, ему было веселее в тесном забое десятиметрового шурфа. В безлюдных горах Киргизии, в погранзоне с Китаем, на отметке три тысячи метров над уровнем моря, где ничего съедобного не растёт. Белели вдали недостижимые вершины, на которые тогда уповал советский народ, пик Ленина и пик Коммунизма обрамляли горизонт. Шатрову было восемнадцать золотых лет, завидный возраст. По утрам его настырно будил коренастый мускулистый киргиз в расшитой узорами тюбетейке. Узкие глаза есть хитрые глаза. Юсуп привык зарабатывать за летний сезон как за год, и потому был прилипчиво неотвязен: «Толык, вставай! Шурп копать нада!..» Квелый спросонья Шатров, пошатываясь, брёл из палатки к ручью. Но от вчерашней надсадной работы кайлом, лопатой и воротком пальцы не сгибались в кулак, роняли зубную щётку и мыло. Через час они снова, сменяясь, долбили окремнённые углистые сланцы, в сухоте высокогорья лоснясь, истекая потом. Наутро процедура побудки напарником повторялась: «Толык, вставай! Шурп копать нада!..» Сдельщина была благодарственней писательства, она хорошо оплачивалась, за неё не осуждали родичи, результат не отвергали издатели. Но отступиться нельзя, голова на кону; нескончаемый труд без халтуры.
Шатров долго зрел до понимания, что писатель начинается не с подслушанных баек, а с творений самобытных и значимых, требующих полноты знаний и усидчивости. Он поздно определился с призванием, писать стал нечаянно, с заметок в стенгазету. Потом было членство в литературном объединении, публикации в районной и областной периодике, шумные застолья пыжащихся гениев, а по сути вечных дилетантов. Не избежал тусовочной говорильни, не сразу определился в затворники. Не умея творить живую прозу, гордился кипой второпях сочинённого. Потом привык писать ежедневно, вырос в самокритичного ремесленника. Копя багаж рукописей, доводил тексты до стилистического изящества, ясности и простоты, необходимых условий прекрасного. Компоновкой, вымарыванием, правкой упорно добивался филигранной точности изложения. Мнилось, что все главные книги ещё впереди. Десятилетний срок поставил себе Шатров на ученичество, забыв на этот период о наличии редакций, издательств. Только неустанная и усердная, напряжённая учёба и работа!.. Слово к слову, фраза за фразой, страница за страницей, и клепсидра неизбежно перевернётся, он явит читателям совершенные труды. В активе именитых писателей множество достойных произведений и в творческой биографии каждого есть пиковое достижение, за каковым срабатывал непреложный закон литературы. Всё ранее написанное судьбоносно дорожало, будто поднятое на взятую высоту. Значимым стало каждое сказанное слово, уже не предлагаешь, а просят.
Несколько знаменитых романов написаны в одиночной камере тюрьмы. Шатров не смог припомнить созданных в общежитии, нельзя творить в бедламе. Сожитель, отсутствующе цепенеющий над рукописью, веселящимся работягам подозрительно странен: доносы, сучок, кропает, компромат!.. Позавидуешь их безделью, легли с книгой и захрапели, тут же выпала из рук. Для писателя чтение – серьёзная умственная работа, если взял в постель, так не уснёшь. Шатров, ещё проживая в Казахстане, наметил написать в сжатые сроки три повести. Одну закончил, вторую детально продумал, имел план и черновые наброски третьей. Не сомневался, что строго обуздывая себя, намеченное завершит; Бог на стороне одержимых. Однако пришлось примениться к новым условиям. Писал эпизодически, лёжа в казённой кровати, карандашом. Когда сожители угомонялись спать, гасил свет в комнате и выносил табурет в коридор. Его усердие было замечено: «Всё письма пишешь?..» Радый, что назойливо не докучают, бурчал невнятицу в ответ. Так и покинул их в сочинительстве не уличён. Неурочно придя из конторы в общежитие, случайно застиг сцену группового секса. О, времена, о, нравы! Мы любим тёлок по-простому, без интеллигентских прелюдий!.. Буровики потчевали гостью, ну да, свежей выпечкой, шаньгами. Питьё и закуска подкисали на столе. Совокупительный акт совершался на койке Шатрова, и нельзя было не залюбоваться им. Щека раскоряченной шлюшки была оттопырена напором изнутри, помутневшие зенки закатились под лоб. Спустив штаны до колен, Сараков упоенно обслуживал её сзади. Молодую проститутку его сожители сняли у ворот квартировавшего недалеко танкового батальона. Подоспевшая на визг и ругань комендантша предотвратила мордобой. Вечером того же дня переселила взбешенного инженера в другую комнату.
«Скоты, недочеловеки!» – негодуя, чертыхался Шатров, унося свои пожитки. Через неделю он уже вовсю мерекал в эстрадной музыке, знал все популярные на тот час ансамбли, всех певиц и бардов с неумолчного магнитофона добродушного приятеля-топографа. Самой ценной находкой оказалось универсальное слово «пендэ», что можно было употребить по всякому случаю: «Эй, ты, пендэ!.. Быстрым шагом пендэ отсюда!..» Печатную машинку унёс в кабинет. По вечерам расчехлял и поглощёно корпел над текстами, иногда и ночуя там в спальнике. Теперь он мог, не скрываясь, говорить о литературе. Ровская слушала охотно, ведь лектора дозволялось заключать в объятия. Чувство восхищения хорошо питает любовь. Шатров завершал повесть о золотоискателях, ей не терпелось прочесть. Угнетённый бытовыми неудобствами, порочной связью и неустанными трудами Шатров уже томился замыслом большого романа. Москвитяне сюжетом называли человека, выбранного для любви. Так и говорили, ваш сюжет у меня сидит. Две темы издавна влекли Шатрова: психология творчества и философия любви. Чужие люди вдруг сходятся жить вместе, загадка и откровение. Теперь он вживую проследит всю моторику взаимоотношений, красавица Ровская его коронный сюжет! Правдивые рассказы пениса и лживые монологи вагины; изыми из мировой классики всё пропетое о любви, и опустошишь искусство. Умение любить тоже немалая творческая способность, он освежит банальную фабулу модерным воплощением. Как ланцетом хирурга хладнокровно препарирует эту гадость под названием «любовь». Литература допускает аналогии, она лишь не прощает сходства. Воспоёт, изобразит Светлану Ровскую так, что даже евнух восхочет её. Любовный роман без «клубнички», что мать-геология без обнажений горных пород.
Продолжение: http://www.proza.ru/2013/04/16/21