Это был обычный день.
Для весны – обычный: и почки-листочки распускались, и солнышко мартовское пригревало.
Хотя, в жизни всё по-разному, для кого - как.
Вот для батюшки с матушкой – совсем день стал праздничный: родилось у них Чудо, глазки карие, носик вздернутый, сразу расти начало, да не по годам, не по месяцам даже, а по минуточкам. Иные детишки только ползать начинают, а Чудо уж за батюшкой с матушкой бегает вовсю, кушать просит. Ага, постоянно кушать просит. Батюшка с утра Чудушко свое приголубит – и еду добывать, а матушка – на готовку встает. Правда, кушало Чудо всё, что дадут, без капризов. А чуть наестся – и играть. Матушка все разрешала, только, говорит, за мост не ходи, гуляй поблизости.
Весна только-только силу набрала, а уж бегает Чудо подростком голенастеньким. Батюшка все, что рядом на еду годилось, перетаскал, стал пропадать и на ночь порой. Чудо все с ним просилось, да батюшка не брал: рано, мол, подрасти еще чуток.
Однажды ушел батюшка, да и сгинул. На третий день Чудо от голода воюшком взвыло, матушка поесть-то найти засобиралась. Чудушко приголубила с утра, наказала за мост не ходить, ушла, …да и сгинула.
Еще день Чудо терпело, да не выдержало, само пошло. Есть-то хочется!
Шло Чудо, шло – во всей округе есть нечего: само же все и подъело.
И дошло Чудо до моста. Хоть матушка за мост не велела, да голод сильнее.
Пошло Чудо за мост.
Вдруг откуда ни возьмись – из-под моста еда! Да такая аппетитная! Величиной почти с Чудо, румяная, блескучая.
Да как закричит еда громким голосом:
- Вот ведь повадились, твари поганые, на святую Русь-матушку! Коли не мы, богатыри русские – всю бы Русь извели.
Тут и покатились на сыру землю все головушки Чуда. Чуда-Юда трехголового.
А весна уж не только листы на деревах расправила, не только траву-мураву из земли повытянула, март к концу подошел, апрель наготове стоит.
…И стоит Русь, да и стоять будет вековечно, пока мосты мостятся да ставятся у них заставы богатырские. А Юдам всяким – только конец на Руси. И весной, и поздней осенью.