Аспирантура. Начало.
Первые месяцы 1968 года мы провели в Свердловске и занимались тем, что готовились к экзаменам в аспирантуру. Заодно я выписался из квартиры отца. Когда отец об этом узнал, он мне устроил выговор. Причина простая, после этого им пришлось платить лишние деньги за площадь сверх установленной нормы. Но я ему объяснил, что мне так сказали, потому что в Москве нам дадут временную прописку, а для этого необходимо выписаться со старой площади. Проблема московской прописки тогда стояла очень остро. Все мечтали ее получить, но никому не давали просто так, нужны были веские причины. Некоторые предприятия имели право размещать своих рабочих в общежитиях и давать им прописку, а кое-кому и квартиры давали с пропиской. Но на такие дела у всех было ограничение (лимит) и потому такие москвичи назывались лимитчиками.
Наш институт мог временно прописывать аспирантов, именно на время учебы. Прописывать людей на работу он не мог, а если нет прописки, то и на работу не брали. Это была общая проблема у всех. Единственный способ получить прописку у молодых людей состоял в том, что надо было жениться на москвичке или выйти замуж за москвича. А вот регистрацию брака совершали без всякой прописки и потом с разрешения всех проживающих могли прописать мужа к жене или наоборот. Тогда существовала практика фиктивных браков именно с целью прописки. О плотности населения в квартирах никто не заботился. Если плотность была очень высокой, то можно было записаться на очередь на бесплатное предоставление жилья. Но эта очередь двигалась не очень быстро и жилье получали далеко не все.
Такие вот порядки были в эпоху социализма. Купить жилье за деньги было невозможно, оно все принадлежало государству. А разные постройки на дачах лимитировались и нельзя было выйти за лимит ни по площади, ни по высоте домов, никак. Впрочем я описываю ситуацию в Москве. В деревнях конечно можно было построить дом и он как-то фиксировался в частной собственности владельца, хотя тогда самого понятия частной собственности не было, было понятие личной собственности, как личная зубная щетка.
Наконец наступило время, и мы снова приехали в Москву и стали сдавать экзамены. Как я помню, аспирантура в Курчатовском институте была небольшая и на стандартные экзамены нам давали направление в академию наук, где были стандартные процедуры сдачи экзаменов для всех, кто направлялся. Нам уже не нужны были пятерки, достаточно было просто сдать экзамены, конкурса на наши места не было. Мы как-то сдали историю КПСС и английский язык, отметки я не помню, вся процедура прошла достаточно буднично и не запомнилась. А экзамен по специальности надо было сдавать в самом институте. В один прекрасный день собрались я, Костя, Афанасьев и Максимов на сдачу экзаменов. Мы зашли в какую-то комнату и там Максимов заполнил все бланки протоколов. Записал вопросы. А затем сразу стал расставлять оценки за эти вопросы.
Мне он записал в числе прочих вопросов модель Онсагера, это точное решение статистической задачи для двумерной модели Изинга, параграф 151 в книге по статистической физике. Он поставил мне пятерки по другим вопросам, а потом сказал, что модель Онзагера Виктор знает не очень хорошо, поставим четыре. Я запомнил этот факт как раз потому, что модель Онсагера я как раз знал очень хорошо, и легко мог ответить на пятерку. Это было единственное точное решение задачи во всем учебнике. Но я понимал, что спорить глупо, все это формальности, которые никому не нужны и естественно промолчал. Максимов очень не любил формальности и никогда не писал никаких бумаг. Он стал лауреатом Ленинской премии и членом-корреспондентом РАН только благодаря Кагану, который был способен в меру заниматься всеми делами, в том числе выполнять партийные поручения и заботиться о карьерном росте.
Через какое-то количество лет в конце 70-х академик Кикоин сделал Афанасьева председателем аспирантской комиссии института, а Афанасьев сделал меня секретарем этой комиссии, и в мою задачу входило организовать экзамен по специальности всем поступающим в аспирантуру института. В то время мы реально проводили экзамены, задавали вопросы и слушали ответы. Главной проблемой было так сформулировать вопрос, чтобы поступающий сообразил найти в нем и ответ. В эти годы было больше порядка. А в 1968 году аспирантура была очень малочисленной, и все происходило самотеком. Впрочем в середине 90-х годов все снова поменялось. Я таким же образом заполнял бланк при поступлении в аспирантуру для своего сына, записывая вопросы и отметки одновременно.
Пройдя процедуру экзаменов, мы были зачислены, определены на жилье в аспирантское общежитие, и началась работа. Кажется в аспирантуре Костя тоже первое время жил в общежитии, но потом женился и переехал к жене. А я прожил в общежитии практически до самого конца, я женился за месяц до окончания аспирантуры. Наше общежитие размещалось в одной из квартир сталинских домов рядом с институтом. Эти дома были невысокие, трехэтажные, но квартиры в них были рассчитаны на высокое начальство и были огромными. Вот в одной из таких квартир мы и жили. В ней была огромная ванная и одна огромная комната, две комнаты поменьше и одна совсем маленькая. В маленькой комнате было две кровати, в средних комнатах по четыре, а в большой кажется восемь человек. Там же была и достаточно большая кухня, но не огромная.
Иногда бывало так, что некоторые кровати были пустые, кто-то уезжал, а нового пока не подселяли. Квартира, несмотря на высокую плотность населения, была удобная, в прихожей стоял телевизор и был телефон. В ванной вполне комфортабельно можно было мыться. Я жил в комнате на четверых человек, справа от входа. Кроме четырех коек там было много места в середине комнаты, где стоял стол. А я, как единственный теоретик в нашей комнате, даже притащил с балкона письменный стол, и он стоял рядом с моей кроватью, на нем можно было работать. Олег Чугунов, из свердловских дипломников, тоже жил в этой квартире как аспирант. Мы с ним иногда что-то делали вместе. Так я помню как мы один раз пошли в лес за грибами, долго ничего не могли найти, а потом на небольшом пятачке молодого ельника нашли много маслят.
Но пожалуй больше всего в аспирантуре я общался с Борей Виноградовым. Ему я рассказывал обо всех своих проблемах, и он давал мне советы, исходя из своего опыта и понимания хода вещей. Он мне про себя тоже много всего рассказывал. Он приехал в аспирантуру из Ульяновска, был женат и имел уже двоих детей. Его интересовали проблемы сексуальной жизни, он очень много читал на эту тему и многое знал. Я продолжал оставаться девственником в том смысле, что не имел сексуального общения с женщинами, хотя всю гамму сексуальных эмоций я давно научился вызывать и контролировать. Самообслуживание в сексуальном плане колоссально экономило время на другие дела, и в то же время не давало сойти с ума от постоянных мыслей о сексе. Но от Бори я узнал много подробностей про женский организм и про женскую психологию.
Он также коллекционировал вырезки из разных журналов с картинками обнаженных женщин. У него ими был набит полный портфель. Сейчас даже смешно об этом говорить. Порнографических фильмов с хорошим качеством и отличной игрой порноактеров в интернете даже искать не надо, они сами появляются. Можно их купить за небольшие деньги, а можно и даром скачать, если хоть немного постараться. Но в то время такие картинки печатали только в зарубежных журналах и доставать их было непросто. В советских журналах был строжайший запрет на темы секса. Впрочем фотографии голых тел можно было купить на рынке или в поезде у криминальных элементов, но Боря собирал только картинки из журналов. Такое у него было хобби.
Еще Боря любил выпить. Не напиваться и не дебоширить, но чувствовать алкоголь в крови. Он был в меру упитанный мужчина, от водки чуть краснел, но любил такое состояние. Мне тоже пришлось с ним выпивать, хотя я и не любил это занятие. Впрочем в более поздние брежневские времена, выпивать приходилось гораздо больше, иначе дела не делались. Интересно, что Боря был моим учителем может быть даже больше, чем Афанасьев. Он научил меня программировать на компьютере. Он занимался расчетами реакторов для атомных электростанций и писал компьютерные программы. В то время это была очень редкая специальность, поскольку компьютеров было мало. Но об этом я напишу после.
У нас был также большой холодильник, и, в общем, ребята соблюдали порядок, никто чужого не брал. Мы как-то умудрялись вполне пристойно жить. Но конечно сорили все также много, как и на Песчаной. Однако ситуацию спасало то, что к нам была приставлена уборщица и она каждый день, ругаясь на всех, все-таки чистила весь мусор, мыла пол и по этой причине в квартире вполне было прилично. Во время учебы ко мне пару раз в Москву приезжал отец и я его спокойно размещал в нашей квартире, всегда находились свободные места. Иногда кое-кто приводил девушку на ночь, и даже в этом случае удавалось обеспечить им уединение. В общем, на общежитие я не жалуюсь, мне там было вполне удобно жить. Зато ребята все были умные, веселые и никогда не было скучно.
В качестве темы кандидатской диссертации мне Афанасьев дал другую задачу, на этот раз более удачную, чем на диплом. Точнее сказать не более удачную, а просто очень удачную, так как по этой задаче я написал свою первую статью с высокой цитируемостью и стал классиком в своей области науки. Но это все было потом. А пока надо было написать статью по своей дипломной работе, по той ее части, где были расчеты. Афанасьев этой работой уже совсем не интересовался и мне пришлось делать самому. Я почитал статьи в журнале Кристаллография, где я собирался печатать свою первую статью. Примерно понял формат и стиль, каким все написано, и написал в таком же формате и стиле. Писать мне было не трудно. Но в процессе написания выяснилось, что работу надо немного доделать и добавить рассуждения на перспективу.
Однако с чисто человеческих позиций я не мог смириться с тем, что Афанасьев будет автором статьи, в которой он палец о палец не ударил. В последующие годы я уже махнул на это рукой, но тогда я был зеленый и неопытный научный птенец и многого не понимал. Я стал приставать к Афанасьеву, чтобы он прочитал статью и написал Введение. Я сознательно не писал введение, рассчитывая, что он сделает это лучше. Приставать пришлось много раз, но я проявлял настойчивость. И наконец мои старания оправдались. Он прочитал статью и написал Введение. Но отдавая мне статью вместе с текстом введения, он вдруг сказал, что не будет автором этой статьи, и предложил мне напечатать ее самостоятельно.
Это было неожиданно, и на это я не рассчитывал. Но на этот раз я настаивать не стал. Я понял так, что в статье нет никаких новых идей, кроме численного счета, а он просто не хочет быть автором расчетной статьи. Идея напечатать статью исходила не от него, это мне на защите диплома сказали и я как честный пионер ответил "Всегда готов" и взялся писать статью по собственной инициативе. Она, кстати, не вошла в мою кандидатскую диссертацию. Но и не пропала. Через много лет во время командировки в Гренобль (Франция) ко мне подошел молодой человек и попросил ответа на некоторые вопросы по этой статье, он ее читал и как-то использовал. Правда главный сайт по статистике цитирования института научной информации дает на нее всего одну ссылку, но это скорее потому, что она старая и напечатана в русском журнале.
После этого разговора я уже все делал сам и статья в конце концов была напечатана в начале 1970 года, через полтора года. Частично это связано с тем, что я видимо что-то переписывал по просьбе рецензента, да и рейтинг у меня был самый низкий. Меня не торопились печатать, однако статью взяли и напечатали, и я не помню, что были какие-то проблемы. В связи с публикацией этой статьи я впервые попал в Институт Кристаллографии АН СССР, в 80-х годах он стал моим вторым местом работы.
У нас по-прежнему не было рабочего места в институте. Мы с Костей записались в ГПНТБ (государственная публичная научно-техническая библиотека), которая располагалась на Кузнецком мосту, прямо в центре Москвы и каждый день ездили туда как на работу. Там можно было получить письменный стол и там какие-то наиболее популярные журналы и книги просто стояли на полках, это было очень удобно. Как правило, приезжали мы туда натощак, сразу с постели, занимали место и потом шли в закусочную на углу Неглинки и Кузнецкого моста и завтракали сосисками с горошком, это там было дежурное блюдо. Я до сих пор люблю сосиски с горошком и во время еды вспоминаю то время. Эта библиотека была удобна тем, что там можно было много раз выходить и входить снова без повторной регистрации. Вероятно это из-за того, что там не было своей столовой.
Мы так и делали. Выходили на завтрак и на обед и просто на перерыв, и гуляли по центру Москвы, тогда он был более свободным, не было такого количества машин, как теперь. Раз в неделю мы приходили в институт отчитаться о проделанной работе и получить ЦУ (ценные указания). Я уже плохо представлял чем занимается Костя, у него были свои задачи, у меня совсем другие. Мы конечно рассказывали друг другу о своих делах, но каждый другого уже понимал не очень хорошо. Тем не менее на получение ЦУ мы приходили вместе. Но получить их было не так просто.
Хотя Максимов с Афанасьевым нас ждали, но у них было рабочее место и они приходили раньше. И начинали играть в шахматы с часами. То есть короткие партии на время. Каждому дается пять минут времени на размышление и пока один думает часы тикают на его стороне, потом он делает ход, нажимает кнопку, и часы начинают тикать на другой стороне. На часах было два циферблата. Проигрывает не только тот, кто получаем мат, но и у кого флажок раньше упадет. Это происходит по истечении пяти минут.
Вообще в те годы и еще много лет после аспирантуры увлечение быстрыми шахматами было повсеместным. Играли почти все и играли подолгу. Хотя одна партия длилась чуть менее 10 минут, но для играющих это казалось мгновением. За одной партией следовала другая, потому что проигравший хотел отыграться. И вот они себе играли, а мы стояли в коридоре иногда по часу или два и ждали. И уйти нельзя, никогда не знаешь когда они закончат. Они сами этого не знали. К нашему счастью это происходило не часто. Потом мы все-таки получали ЦУ и могли работать дальше. Поскольку мы редко бывали в институте, мы почти не общались с остальными членами лаборатории Кагана. Правда было одно исключение -- это семинары. Каждую неделю в определенное время происходил семинар в кабинете Кагана, где все члены лаборатории должны были присутствовать.
Семинары проходили в свободной атмосфере дискуссии. Докладчика перебивали в любом месте доклада, задавали вопросы, а иногда и просто разгорался спор. Темы докладов были самые разные, изложение было рассчитано на людей, знающих предмет. А поскольку мы еще мало знали, то лично я ничего не понимал из того, что говорят. Надо было снова запоминать слова и потом узнавать что они означают. Но так как каждую неделю был новый семинар, то на все не хватит времени. Фактически так проходят семинары почти во всех местах, но у Кагана были все же особые семинары. Они отличались от других по двум пунктам.
Во-первых, сам Каган перебивал докладчика постоянно, и доклад всегда был рваным, но зато можно было следить за ходом живой мысли специалиста высочайшего класса. Во-вторых, семинар продолжался без ограничений по времени. Кажется рекорд, по крайней мере как я помню, был на семинаре много лет спустя, когда я сам был докладчиком. Семинар продолжался с 10 часов утра до 10 часов вечера, естественно, с перерывами на перекус.
Хотя во время учебы в аспирантуре и какое-то время после этого я очень плохо понимал доклады на семинарах, не хватало опыта работы, но следить за ходом мысли во время дискуссии было полезно, это пусть очень медленно, но учило мыслить, учило анализировать проблемы. А что касается получения каких-то конкретных знаний, то семинары не помогали. Я не любил получать информацию на слух, у меня был плохой слух и я намного эффективнее получал информацию при чтении, тем более, что можно было регулировать скорость чтения.
Продолжение во третьем разделе