- Нет, зуб не надо, племяш!
- А чё надо?
- Ты знаешь, чё!
- Дык, зубов – тридцать два. А их…
- Два! И один у тебя по-любому останется! – странный этот разговор сейчас слушал большущий грач, сидевший на ветке раскидистого ясеня. Сидел и слушал. Внима-ательно слушал. Пытался даже запомнить. Но всё никак не получалось. Тогда грач про себя решил запомнить хотя бы главное.
- Так-то оно так… - сказал первый. Он был молод, хорош собой. Если бы не его чёрная бородка и хрипловатый голос, а так же копьё в руке и меч в ножнах, то издали он напоминал высокую стройную женщину, закутанную в синий плащ. Его чёрные длинные волосы, заплетённые в косы, худоба и странная манера держать руки у груди отдалённо напоминали образ выползающей из пены Анадиомены. Второй был уже дряхл, гол и смахивал на выползающего из бочки Диогена, только изрядного роста. В волосах его копошились какие то карлики, а может и не калики вовсе. Великан мирно устроился в тени ветки ясеня, по всему видать, ему было хорошо и спокойно.
Не хорошо и не спокойно было его молодому приятелю.
«Чем чёрт не шутит!» - в сердцах подумал он, иии… вжих-хрясь… выхватил меч из ножен и рубанул по толстой, лоснящейся от вольготной жизни шее старого великана. Голова старика покатилась на круг, то есть в самый центр ближайшей лужи, аккурат рядом с ногой молодца. Зоркий птичий глаз сфокусировался и «Чик»… отметил в памяти картинку.
Молодец поморщился.
- Ну, вот! Теперь доставать его ещё, - недовольно промолвил он, стряхивая кровь с меча. Затем подошёл к луже, вложил меч в ножны и аккуратно копьём поддел голову.
- Быть или не быть? – спросил себя наш герой, поднимая мёртвую голову дяди перед собой. – Да-а, хороший вопрос.
То, что он сделал дальше, на первый взгляд было лишено всякой логики, а на второй… Впрочем, второго взгляда уже не было. Но общая картина настолько ужасала своим мистическим сюрреализмом, что лучшие бояны и скальды и те пытались обойти сей вопрос стороной. В общем, итогом этих странных и жутких манипуляций было то, что одноглазый молодец смотрел на покрывшийся тонкой пергаменной бледно-зелёной кожицей, но живой череп и… разговаривал с ним!
- Чик! – послышалось где-то в кроне деревьев. Молодец поднял глаза… Точнее, глаз!
- Показалось, - вновь поморщился он и недовольно изрёк:
- Маловато будет!
- А ты хотел всего и сразу! - осклабился череп.
- Ну-у! Я хотел всего! – уточнил молодец. – Но можно не сразу. Сразу и всё знает только какой то Магомет. По крайней мере, так говорят. Но по слухам, живёт он далеко на юге и, бьюсь об заклад, что слухи как всегда лгут.
- Ну, ты не так уж и далёк от истины, племяш, - голова, видимо попыталась привычно кивнуть, но поняла, что в новых обстоятельствах это не возможно, и просто хлопнула пару раз ресницами. - В общем, придётся повисеть дней девять…
- Повисеть? - изумился молодец.
- Да, повисеть, - вновь хлопнула ресницами голова. Молодец тоскливо посмотрел на раскидистую крону дерева.
- Это пойдёт? – деловито кивнул он, поворачивая ладонь.
- Чё, прям щас? – фыркнула голова. – Всё вам, молодёжи, невтерпёж!
- Ну а когда ещё-то?! Кого мне ждать? – недовольно спросил молодец. Он аккуратно положил голову на землю, затем снял плащ и положил голову на него. Сняв пояс с ножнами и мечом, он разделся до штанов, затем бережно свернув пожитки, сделал из плаща свёрток, и повесил его через голову слева на право, а копьё – наоборот. Поплевав на руки и растерев, он проворно вскарабкался на первый сук, затем на второй, на третий, достиг первых ветвей и пропал в кроне.
Стало тихо-тихо и безветренно. Крона одинокого дерева, стоявшего на утёсе в окружении спокойного моря, даже не колыхалась. С безмолвного неба живыми казались лишь искрящиеся светом звёзды. А всё живое будто замерло.
«Фьюрк!» - раздалось хлопанье крыльев. То, оробевший от этой мертвенной тишины грач, уносился в испуге всё дальше и дальше.
А там, далеко-далеко, в Утгарде насмешливый отпрыск Фарбаути, улыбчивый рябой малый, с азартом подпиливал ветку дерева, на которой уселся запыхавшийся грач и, весело приговаривая «И чем только я не шучу!», хитро прищуривал глаз.