Это происходило в 1966 году. Третий дивизион зенитно-ракетного полка подвергался итоговой проверке перед стрельбами на полигоне.
С утра прошел строевой смотр, затем была объявлена боевая тревога и проверены все параметры комплекса.
Потом ракетчики отражали учебный налет вероятного противника, которым в то время были авиационные части НАТО, расквартированные в Турции и Греции.
После налета зам по вооружению полка майор Пограничный устроил предварительный разбор: поставил хорошую оценку боевому расчету, особо отметил слаженность работы командного пункта, а офицеру наведения старшему лейтенанту Морозову даже объявил благодарность.
И уехал в штаб вместе с группой из оперативного отдела для оформления доклада и составления отчета.
В заключение напряженного дня состоялось партийное собрание.
Старший лейтенант Морозов успел первым войти в Ленинскую комнату и овладеть подшивкой журнала «Огонек». Он планировал заняться разгадыванием кроссворда на последней странице. Но, прежде чем приступить к последней странице, Морозов, для приличия, открыл первую страницу, так как в непосредственной близости от него оказался представитель политотдела части майор Григорьев.
В правом нижнем углу было размещено небольшое стихотворение Евгения Евтушенко. Морозов успел лишь прочесть первые несколько строк любимого поэта, как тут же был выдвинут в состав президиума собрания.
Предложение прозвучало со стороны капитана Боброва, который с помощью этого коварного приема и овладел подшивкой журнала. Морозов поднялся со стула, бросил укоризненный взгляд в сторону Боброва и, продвигаясь между рядами, произнес запомнившиеся строки:
Меняю славу на бесславье,
ну, а в президиуме стул
на место теплое в канаве,
где хорошенько бы заснул.
Майор Григорьев от неожиданности вздрогнул.
-Это кого же здесь выдвигают в президиум,- огорчился он. – Ведь в рекомендованном политотделе составе президиума собрания фамилии Морозова и в помине не было. Ему, безусловно, место в канаве. Как и наглому капитану Боброву, который в это время безмятежно заполнял квадратики кроссворда. Ну, ничего, это не останется без последствий.
…Несколько недель дивизион был занят предстрельбовой подготовкой – через несколько месяцев предстояло ехать на полигон и события, приключившиеся на партсобрании, отошли на дальний план. Но не для всех участников.
Когда на проводившийся по плану политотдела семинар в помощь руководителям политических занятий в штаб полка прибыли представители дивизионов, начальник политотдела подполковник Коваленко вызвал в свой кабинет лейтенанта Морозова для беседы.
Беседа для Морозова протекала в положении «стоя». Ничего хорошего это положение для Морозова не предвещало. Тем более, что за спиной начальника висел стенд с фотографиями членов Политбюро ЦК КПСС. И вид у подполковника соответствовал серым лицам на этом цветном стенде.
- Что это Вы позволяете себе, товарищ лейтенант, сравнивать президиум партсобрания с канавой? Кто дал вам такое право?
Успехи на проверке по технической подготовке, что ли? Главный инженер вас хвалит? Так мы вас живо поставим на место.
Морозов уже был наслышан о конфликте между начальником политотдела и главным инженером, который в связи с подготовкой к полигону в данный момент набирал все большую силу. К тому же, он был таким же заместителем командира полка, как и начальник политотдела. Их разногласиями ловко пользовался командир полка полковник Куницын, бывший артиллерист.
- Я не сравнивал Президиум нашего собрания с канавой,- оправдывался робко лейтенант.
- Не сравнивал?!- гневно прокричал начпо. –А вот в рапорте, точнее в докладной записке майора Григорьева это четко записано.
Морозов прочел содержимое и сказал: - Так это же слова Евгения Евтушенко.
- Этого диссидента? Где вы такое слышали, товарищ старший лейтенант?
- Я это прочел в журнале «Огонек», который лежал в подшивке в нашей Ленинской комнате.
-В подшивке?- взревел начпо. И приказал принести ему журнал. Он раскрыл его и на первой же странице увидел это стихотворение.
Углубился в чтение, повторяя почти вслух слова поэта.
Меняю славу на бесславье,
ну, а в президиуме стул
на место теплое в канаве,
где хорошенько бы заснул.
Уж я бы выложил всю душу,
всю мою смертную тоску
вам, лопухи, в седые уши,
пока бы ерзал на боку.
- Как такое пропустили: - Вам, лопухи в седые уши?! Подполковник бросил недоуменный взгляд в сторону членов Политбюро. Черноволосых там не наблюдалось. И стал читать дальше.
И я проснулся бы, небритый,
средь вас, букашки-мураши,
ах, до чего ж не знаменитый —
ну, хоть «Цыганочку» пляши.
Вдали бы кто-то рвался к власти,
держался кто-нибудь за власть,
а мне-то что до той напасти,—
мне из канавы не упасть.
И там, в обнимку с псом лишайным
в такой приятельской пыли
я все лежал бы и лежал бы
на высшем уровне — земли.
И рядом плыли бы не грешно
босые девичьи ступни,
возы роняли бы небрежно
травинки бледные свои.
...Швырнет курильщик со скамейки
в канаву смятый коробок,
и мне углами губ с наклейки
печально улыбнется Блок1.
-Как такое могли пропустить? – в недоумении повторял подполковник. – И это в «Огоньке». Этого я так не оставлю. Сообщу куда надо.… Потом еще раз прочел название: «Шуточное».
- Смягчили, негодяи. Назвали шуточным.
Морозов все еще стоя по стойке «Смирно», нашелся:
-Так и я же в шутку это сказал.
- В шутку? Увлекаетесь такими шутками? Не знаю, как там поступят с этим Евгением, возомнившим себя гением, но от Вас я своего взгляда не отведу. Отстраняю Вас от ведения политзанятий.
Передайте это своему замполиту. И пусть изымет журнал с этим номером из подшивки.
Позже своим приказом подполковник Коваленко изъял этот номер из всех подшивок подразделений полка и собрал у себя в кабинете «полное собрание сочинений» этого стихотворения.