Когда мужчина, который был очень несчастлив в браке, женится вновь сразу после смерти жены - это торжество надежды над опытом.
С. Джонсон
- Дядь, а дядь, здесь рыбы отродясь не водилось. Едьте в Корноухово, там во! какие караси на манку берут, - мальчишка растопырил руки и сделал большие глаза.
До Корнааухова добраться можно – не далеко. А до мечты? На каком-таком троллейбусе? Чтобы как в кино про старика-гангстера: в шезлонге с удочкой на берегу бассейна, в окружении модельных нянек-медсестер и кучи проказливых внуков.
И джин-тоник за толстым Мозерским стеклом с кубиком льда. А лучше с двумя – протянешь здоровую руку, качнешь, и они глухо стукаются друг о друга, будто айсберги в очереди за Титаником.
Под их перестук прокатишься в спальном вагоне по маршруту памяти, с уцелевшими остановками, И невдомек окружающим: чему это дед радуется? Решат – окончательно сбрендил, в детство впал. Могут и памперс зазря поменять. Пусть их – отрабатывают. Не мешают. Ты уже далеко: и гнется удилище, и восторженные глаза следят за каждым движением мускулистого тела – вот, мол, у меня какой мужчина! А он уже сошел на очередном полустанке – один, но это ненадолго. И другие красивые глядят, не наглядятся.
Мужские лица со временем блекнут и исчезают из воспоминаний полностью, оставляя обрывки имен и кое-какие цифры – ничего мало-мальски значимого. Женские – дело другое. Часть их них выстраивается в произвольном порядке вехами - не километровыми столбиками (эти лучше считать перед сном вместо слоников), а именно в е х а м и. Они раскрашивают прошлое в различные тона. Оно и хорошо – монохромная жизнь пресна до тошнотворности. Беспросветное счастье оглупляет, несчастье - унижает. А так: прыг-скок под перестук сердец. Все – движение.
Детвора опять же. Вон, классный карапуз щенка мучит. Интересно, чей? Или девочка с огромным бантом, на Мальвину похожая? Сколько их здесь бегает, и в каждом частица тебя. Где-то твоя врединка, где-то – твое упрямство. И, наверняка, кто-то да унаследует и что-нибудь из приличного (ежели оно, конечно, было…)
- Говорю же: нету тут рыбы! Пиявки одни, да водомеры. Шли бы отсюдова – мы с ребятами купаться собрались, а Вы мешаете.
Купаться. Загорать на раскаленном солнцем валуне. Прибой шипит вокруг камня, вороша гальку вперемешку со скорлупой от мидий. И неповторимый запах нагретых водорослей, выброшенных на берег ночным штормом. Лежа на животе, видны только дефилирующие лодыжки: иногда с педикюром, все чаще – без. Попадаются вполне достойные: высокий подъем, пальцы длинные, прямые, без травм от дешевой обуви и физической работы. Выше можно не заглядывать – разочарования ни к чему. Отчего именитые живописцы прошлого не писали женские ступни? Неужели, чтобы передать внутренний мир модели, необходимо расписывать ее всю? Целиком? По-моему, это глубочайшее заблуждение. Зрителю не оставляют ни малейшего шанса на игру воображения. Он видит персонаж глазами художника.
- Чудной Вы, дядя. И шляпа у Вас не как у всех – на миску похожая.
Вот неугомонный. И верно – пробковый шлем на миску смахивает. И про меня верно – городской сумасшедший. А как иначе? В роду все «с тараканами»: власть сторонились, успеха добивались легко, денег не копили, грязь не прилипала. Любимы детьми и животными, только они и умеют любить просто так - не за конфетку. Грешили? Наверняка. Как без того? Жизнь по расписанию – добродетель сомнительная. Однако в критических ситуациях Господь хранил – значит, прощал. Либо «входил в положение». А может, прости за кощунство, и вовсе «разделял и сопереживал». Кто знает? Ведь не бросил. Подарил в очередной раз удочку – не рыбку. Знать, верит в тебя.
А рыбы здесь, действительно, нет. Вернее – раньше не было.
Сменил червяка и вновь забросил.
13.04.13