Предыдущая страница http://www.proza.ru/2013/04/12/1201
Корабли начали топить вечером следующего дня. До этого занимались перевозками с них, опять-таки, с помощью пароходов, новых парусов, амуниции, ружей, принадлежностей к орудиям, холодного оружия, багажа офицеров и нижних чинов. Приказ Меншикова выполнили, но не полностью.
Князь приказал снять всё с кораблей, а их затопили вместе с артиллерией, порохом, морской провизией и рангоутом! Около часа дня 11 сентября все корабли были затоплены, и на воде плавал только всплывший рангоут.
На союзников затопление кораблей произвело большое впечатление. «Это был великий шаг с вашей стороны, - говорил впоследствии Бутакову английский капитан Мендос, - Мы увидели, что вы не на шутку намерены сопротивляться».
Интересно, что бы он сказал, узнав, что русские моряки второпях отправили на дно морское сотни отличных орудий, тысячи пудов пороха и даже провизию для матросов и офицеров. Объяснить это можно только полной растерянностью наших знаменитых черноморских адмиралов.
«Если бы русские не заградили вход в Севастопольскую гавань, затопив, пять своих кораблей и два фрегата, я не сомневаюсь, что союзный флот после первого выдержанного огня проник бы туда с успехом и вступил бы из глубины бухты в сообщение со своими армиями», - высказался по этому поводу французский адмирал Гамелен.
Меншиков в этом отношении оказался гораздо прозорливее своих починённых адмиралов. Следующее утро 10 сентября, говорится в заметках Бутакова, Корнилов провёл на пароходе «Владимир». Чем он занимался на пароходе, Григорий Иванович не раскрыл, но привёл разговор с вице-адмиралом, в котором тот попросил вывезти его тело, если он будет убит, а Севастополь взят.
Бутаков заверил адмирала, что постарается прорваться в море в случае взятия города. Дословно, это место в записках звучит так:
«10 сентября Корнилов провёл утро на пароходе «Владимир» и, призвав меня в каюту, спросил: «Что Вы думаете делать, если Севастополь будет атакован превосходящими силами и взят?» - «Попробовать выскочить!» - «Я этого ответа ожидал. Послушайте, мы с Вами вместе служим, вместе сражались. Захватите мои потроха с собою, когда буду убит».
Судя по такому разговору, Корнилов, после боя, во время которого они вместе находились на мостике, испытывал особое доверие и дружеское расположение к Бутакову.
Адмирал Меншиков вполне обоснованно считал, что сотни морских орудий и свыше трёх тысяч матросов-артиллеристов, а также остальной флотский состав – грозная сила, способная остановить неприятеля. Светлейший князь был человеком скрытным, никому не верил, и в свои планы высший командный состав флота не посвящал. Вот это он делал напрасно.
Стоит ли тогда удивляться настроениям, царившим во флотской среде, о которых написал Григорий Бутаков:
«Когда князь Меншиков сделал своё знаменитое и в высшей степени искусное фланговое движение на Бахчисарай, оставив Севастополь защищаться, как может, малочисленный гарнизон, и особенно, мы, моряки, роптали, что он больше заботится о спасении своей армии, чем о ценном государственном имуществе, находившемся в Севастополе.
Слово «измена» легкомысленно было на губах всех, Корнилов тоже злобно говаривал: «У русского царя не достало войск, чтоб защитить Севастополь!».
Хорошо помню я, как однажды к концу вечернего чая к Корнилову явился переводчик Черноморского флота камер-юнкер (из молдаван) Батьянов, и сказал, мямля по своему обыкновению:
«Князь Меншиков …приказал сказать…Вашему превосходительству, что он ещё… не получил от англичан деньги за свою измену». Я позволил себе запальчиво воскликнуть: «А! Ещё не получил!». Корнилов промолчал, и все разошлись».
Обвинять адмирала Меншикова в измене было, поменьшей мере, неумно. Владимир Алексеевич должен был пресечь такие разговоры в корне, но он молчал.
Продолжение http://www.proza.ru/2013/04/14/1005