Яков Шварц
AMNESIA
(Хроники забвения)
Роман в трех книгах
Книга вторая
Глава шестая
Камень обычно приносится совершенно
неизвестными неожиданными людьми. Тем же
неожиданным путем в должное время камень
исчезает, чтобы опять появиться в сужденный
срок в совершенно другой стране. Говорится
также, что царь Соломон владел им.
Загадочные сказки.
Курантов бой и тени государей:
Россия, ты — на камне и крови ...
Мандельштам.
Грядет фальшивый век.
“К”
Страница 4
Шамир
(Путешествие к центру Вечного)
Миасс. Зима 2017 года.
Ильменский заповедник.
Тепло, омертвелые листья, каменная дробь мостовых, озябший воздух осени - лишь приснились? Снег, будто в отмщение нашим снам, за ночь выбелил и дерево, и камень, прикрыл невесомым покрывалом ржавые кости крыш. У зимы осталась всего лишь одна краска, и та смеялась над бесполезным разноцветьем нашего зрения. Еще Бэла не успела прогреть машину, как я вспомнил о тетрадном листке с адресочком от повелителя чертей. Но в это время форточка отворилась. Из нее высунулся Яшин нос, и вырвался истошный крик: “Яша, слезь с подоконника! Ди фис золн дир динэн нор аф рэматэс !”* Я еще не успел развернуть листочек, как из него выпала свернутая в трубочку записка: такие бумажки с предсказаниями обычно засовывают в печенье в китайских ресторанах. Привожу содержание полностью, чтобы и вы, быть может, сами почувствовали вкус эликсира вечной жизни... Написал это, и осекся: не мог я тогда понять эти чертовы каракули на бумаге, которая тут же под пальцами крошилась в пыль.
- Лучше бы “спасибо” сказал. Вырвал страницу (заметь - не пожалел раритет!) из единственного, давно утерянного экземпляра “Книги Асмадея”.
- Ты где? - дернулся я на голос, но в машине были только мы с Бэлой, ее запах и тишина. Да что со мной?! Трусость, которую я выдаю за здравый смысл? Никуда я не поеду. Отвезу Бэлу, и домой. Затея оживить легенду годится, разве что, для сцены. Кто сегодня поверит, что на троне - до сего дня, вместо законного царя восседает нечистая сила? Но если это даже и так, то все за нас решил Всевышний, и я Ему - не указ и не советчик. А этот фигляр “К”? Покрутился, наследил на полу, всю ночь мучил извинениями за то, что не может придумать мне нормальную жизнь, и исчез. Неужели я последую за его больной фантазией?! С меня хватит! Мечеть я уже искал, а теперь еще надо найти состав белочехов? У них тут революция - пусть сами и разбираются, пока я не попал под руку карающему мечом. И Бэла эта со своим приворотным запахом сидит рядом, и готова на алтарь принести свои запоздалые чувства. И Шамир - камнем на душе! Куда его деть?! Я даже внятно не могу рассказать, что у меня творится в голове. Все вру и изворачиваюсь. Мысли мои - словно взбесившиеся дети: кричат, толкают друг друга; и тут же, не извинившись, исчезают, чтобы на их место выскочили неизвестно откуда новые, такие же наглые и трусливые. Голова горит, будто в ней развели костер желания со всем этим немедленно покончить. Из дверей выходит и идет к машине закутанная в платок грубой вязки и в валенках на босу ногу Яшина мать. Я открываю дверцу, и она кладет мне руку на лоб (отчего жар немедленно меня отпускает) и говорит:
- Мен фрегн ништ кашьес ойфн тайве.
- О чем вы? - спрашиваю я, прижимая ее ладонь своей.
- Не надо, сыночек, искать причины наших желаний.
- Спасибо за гостеприимство и за колыбельную.
Едва машина тронулась с места, как я понял, что мы едем в обратную сторону.
- Бэла, ты ничего не перепутала? Нам вниз - через мост, и домой.
- Скажи лучше, что было в записке?
- Какой-то рецепт бессмертия.
Бэла рассмеялась, да так, что стрелка спидометра сорвалась, как с цепи собака. Если вам когда-либо доводилось посещать сумасшедший дом, то именно такой смех вы могли бы там услышать.
- Жаль, но мне он вряд ли понадобится. Мой рецепт - рецепт смерти.
- Ты шутишь?! Сбрось скорость! - гнев мешал мне найти нужные слова, чтобы остановить ее безумие. - Хочешь нас уничтожить?
- Был бы рецепт легкой смерти, я бы им сейчас воспользовалась.
- Немедленно поворачивай! А лучше - стой! Давай-ка я сяду за руль. Моим проблемам только твоих безумств не хватает.
Бэла вдруг неожиданно обмякла, убрав ногу с педали.
- Я должна спросить тебя: ты со мной?!
- Это что: женская логика - все переворачивать? Это ты увязалась за мной.
- Мое присутствие тебя огорчает?
- Оно оказалось слишком опасным.
- Ты - свинья! Без документов! Из рук не выпускаешь какой-то подозрительный рюкзак (не бомба ли у тебя там?); якшаешься с нечистой силой - и, после всего этого, я за тобой увязалась?!
- Я должен вернуться домой.
- Не знаю, где твой дом, но ты ох как пожалеешь, что не послушался меня.
- И что ты предлагаешь?
- Вот у тебя на коленях листочек из Яшиной тетради...
- Но он же чист, как снег за окном.
- Разверни его.
- Отчего ты такая любопытная, если собираешься с собой покончить?
- Я, в отличие от тебя, просто не хочу домой.
- А как же Каббала, муж, подруги?
- Ты посмотришь, наконец, куда мне поворачивать?
- Чего ты хочешь от меня?!
- Да разверни ты этот чертов листочек!
Едва я прикоснулся к бумаге, как та заскрипела голосом очкастого, и этот голос, играя в GPS, предложил нам двигаться к запруде.
- Останови машину!
- Не останавливай, Бэла, - резанул моё ухо голос Асмадея.
- Не слушай гада! - прорезался и сонный голос “К”.
Я взглянул в зеркало надо мной. На заднем сиденье, толкая друг друга, устраивались Асмадей и “К”.
- Заткнитесь оба! - зарычал я на них фальцетом.
- С кем это ты разговариваешь? - весело спросила меня Бэла.
- Тебе привиделось.
Тем временем незваные гости затеяли свару:
- Не спи, горе-писатель.
- Ты сам - дьявол во плоти!
- С утра уже нажрался до чёртиков!
- Я только для сугреву - глинтвейна плошку.
- Домой собрался твой герой, и пренебрег Ильмень-горой...
- Ну и черт с ним!
- А он ведь отправился за твоей душой: мог бы ему и помочь.
- Врешь! Ты же в Ад не веришь. Значит, и скупать души не можешь.
- Я же только добра вам хочу. Я евреям всегда готов помочь.
- Послушай, демон добрый, какой тебе резон возвращать Соломона? Ты, говорят, неплохо пристроился в его гареме...
- Устал я, “К”. От человеческой глупости устал.
- Говорят, скоро соорудят электростанцию на антиматерии. Завалят людей энергией, и все будут счастливы, как в Раю, со своей глупостью.
- А Зло, что - с почестями похоронят? - от всей души рассмеялся Асмадей.
- Может Создатель и с вами, чертями, поделится частью своей души...
- Хватит мечтать! Пора тебе за работу приниматься.
- Давай их отпустим. Мальчишке в Париже квартиру шикарную родители оставили. Пусть возьмет свою хромоножку: будет ходить с ней и в оперу, и на митинги.
- Предупреждаю, если ты немедленно не отправишь их с Шамиром в горы, то я отправлю тебя обратно в “Театр Трупов” - играть свою жалкую роль писателя-неудачника.
- А что я могу с ним поделать? Он совсем отбился от моих страниц, ломает мне и сюжет, и фабулу!
- Подари ему великую любовь.
- Кого ты имеешь в виду? Бэлу?!
- Сделай из нее декабристку.
- Но для этого надо иметь ссыльного на каторге...
- Не волнуйся. Об этом я позабочусь!
Теперь, когда я совсем не ожидал, Бэла резко остановила машину, и та по первому снегу закрутилась, но, одумавшись, остановилась в самом неподходящем месте - на мосту запруды; и тут же была облеплена детьми с плакатами, призывающими новую власть не жалеть пороха для торжества подлинной свободы.
- Почему ты меня не слышишь?
Если голос Бэлы был все еще твердым, то, напротив, ее рука, коснувшаяся моего лица, покрытого инфантильным пухом незрелости, была по-матерински ласковой и успокаивающей.
- Ты знаешь, куда ехать? - спросил я Бэлу, лихорадочно выискивая ответ в ее глазах. И я тут же нашел его. Он был полон решимости идти со мной до конца, до неизвестного ни ей, ни мне предела.
И, к великой радости гогочущей за окнами машины поросли революции, я притянул эти излучающие восторг и отчаяние глаза к моим. Наши губы встретились, и, не раздумывая, завладели друг другом; мы начали задыхаться, хоть с этой минуты воздух был нам и не нужен: я дышал ею, а она - мной. Кто-то залез на капот машины, и несколько расплющенных о стекло рож, наконец-то, вернули нас на землю.
- Поехали, Бэла. Ты знаешь выезд из города?
Я глянул в зеркало. Голоса за моей спиной стихли, исчезли и друзья по несчастью. Может, я плохо подумал о них? Ведь они только что подарили мне испытание любовью - как же иначе назвать то помешательство чувств, охватившее нас? До Ильменского заповедника мы не проронили ни единого слова, и только Яшин листок нет-нет, да и огрызался, если Бэла собиралась не туда поворачивать. Теперь, когда я пытаюсь описать этот час (вместивший в себя весь смысл нашего существования), понимаю, почему мне это не удается, и не удастся и впредь. Самым поразительным было то, что, не произнеся ни единого слова, - мы не молчали! Банальное описание родства душ, которым для соития не надо слов - никуда не годится. Теперь я с полным правом могу судить, что исчезновение вершителей нашей с Бэлой общей судьбы, только что глумившихся надо мной и изображавших из себя шутов гороховых, было не случайным. Кто-то, незримый, находится рядом с нами, и он всегда сильнее и могущественнее всего того, с чем может справиться наше воображение и наши чувства. И это не тысячелетний опыт всего человечества, а мой, и только мой личный опыт. Это был тот, кто говорил со мной, и - вместо меня. Это он выпер из машины этих непотопляемых и несгораемых субъектов. И теперь я с полным правом и уверенностью могу сказать, что это был посланник Бога. Казните меня, смейтесь надо мной, равнодушно или с презрением прекратите чтение, - я все равно не отрекусь от своих догадок. Когда, вопреки всем наукам, нужно поднять людей до осознания высшей непознаваемой сути мироздания, примирить наше эго с неизбежностью смерти, Творец приходит к нам в образе Его посланника. И неважно, в каком образе он является на землю - в образе Его детей, гениев или пророков. Но, чаще всего, посланник Бога является для того, чтобы самому совершить обряд жертвоприношения - ОБЪЯСНЕНИЕ В ЛЮБВИ. Наше с Бэлой объяснение.
Ждать долго не пришлось. В зал музея нас провела девушка. Ее лицо, несмотря на зиму, было все обсыпано веснушками; а пунцовый ротик, синие глаза и зеленый на голове платок могли служить прекрасной моделью для Ван Гога, которому, вместо того, чтобы утешать свою смерть аукционами своих картин, лучше было бы добраться сюда в поисках натуры. В стеклянных кубах торжественно сияли камни.
- Меня зовут Целестина, - назвалась девушка. - Папа думал, что я стану самым красивым кристаллом в нашем музее, потому так и назвал. Я принесу вам чаю и наши ильменские ватрушки. А вы не беспокойтесь: за вами скоро придут.
Звучало обнадеживающе. ЧК и сюда добралась? После самовара и ватрушек мы с Бэлой повеселели.
- А хотите, я вам расскажу про наш музей?
Целестина сияла всеми своими веснушками. Казалось, сунь ее под стеклянный колпак, и музей обзаведется еще одним чудным камнем. Но глаза ее выдавали. Лучше сказать: мои подозрения цепко сидели в ее взгляде. И я не ошибся.
- Царь Соломон понимал язык зверей и птиц. Но мало кто знает, что он умел разговаривать с камнями, знал их язык, и перстень свой знаменитый сделал сам, обсуждая с камнем его мистическую силу.
Действительно, если даже эта девчушка без промедления заговорила о Соломоне, то меня здесь явно опознали. Выходит - ждали. Был ли еще в мире такой музей, обладающий камнем Шамир?! Я дернулся, чтобы прямо об этом спросить, но упоенная своим рассказом Целестина моего волнения замечать не хотела.
- С тех пор, как человек помнит себя, камни - для тех, кто их любил и понимал - были живыми. И люди не зря верили в их магические свойства. Камни, как и люди, родятся, живут и растут; радуются и печалятся, болеют, стареют и умирают. Но прежде, чем умереть или исчезнуть, камни тоже влюбляются, влюбляют и в себя, помнят предательство и алчность, мстят и убивают. Но делают это тихо, незаметно. Камни не пожирают, как огонь; не вездесущи, как вода; не буйствуют, как ветер. У камней своя жизнь, ни на кого не похожая. Мы мечтаем заполучить в нашу экспозицию философский камень, камень бессмертия, сосуд Грааля, сделанный из целого кристалла изумруда, камень Шамир.
Целестина посмотрела на меня, словно ожидая, что вот сейчас мечта ее сбудется, и мы выложим перед ее взором все самые знаменитые камни мира. Но, в это время, посередине огромной диорамы, занимающей одну из стен зала, открылась неприметная дверь, и из нее вышел мужчина - высокий, с брюшком в небрежном костюме, и очках в толстой черной оправе. Голова его была заметно подернута сединой.
- Мы заждались. Камень, по нашим расчетам, должен был прибыть еще неделю назад...
Говорил он как бы про себя, видимо считая нас всего лишь посылкой, которая негаданно свалилась ему на голову. Как часто бывает: то, чего так ждешь с нетерпением и, наконец, дожидаешься, дает обратный результат. Так неожиданность и растерянность настигает поутру, когда истома счастья от предвкушения предстоящего дня переполняет душу, но в это время к тебе приходит Черный человек и заказывает реквием на твою смерть.
- Если камень при вас, в чем я не сомневаюсь, то вам придется оставить его здесь, и мы сами сообщим о результатах кому надо. Целестина вас проводит в наш домик для гостей. Переночуете, если захотите, и - не смею больше вас задерживать.
Бэла нашла мои пальцы и сжала их, как бы предупреждая: - “Молчи!” Но, получив от меня укол возбуждения, сама решила предупредить вспышку моего негодования:
- Может, вы все же представитесь?! Или думаете, что мы развозим пиццу, и нас следует одарить чаевыми?
- Моя фамилия - Ражев. Ражев Евгений Купидонович - смотритель Вечного.
- Я могу передать камень человеку, по имени - Ильмень. И только ему, - сказал я, пытаясь как можно больше полить свои слова металлом.
- Вы сумеете спуститься в Мариинскую впадину без батискафа? Так вот: Мариинская впадина покажется вам домашней ванной, в сравнении с тем местом, куда надо будет отправить Шамир на обработку.
- Мы согласны! - не сговариваясь, закричали мы с Бэлой.
Последнее, что мы с ней увидели перед падением-спуском в черную бездну по расплавленной каменной реке, был огненный след на черни мрака, который тут же причудливым образом сложился в легко читаемый знак из звезд:
Бесконечно Малое равно бесконечно Большому
Суждение Малого о Большом
Взрыв внутри атомов, из которых состояла с Бэлой наша плоть, был такой невероятной силы, что мириады осколков каждого из них разлетелись по всем пределам вселенных. И редкая из бесконечного числа вселенных могла похвастаться, что ей досталась хотя бы одна - недостижимо малая частичка такого осколка. И был ли теперь такой шанс, такая вероятность, чтобы любая пара из этих осколков вновь встретилась в бесконечно Большом, - любой из клеток наших с Бэлой жизней - и протянуть друг другу невидимые связи, способные любить и мыслить?
А река уносила нас все дальше от себя - туда, где вечность и мгновения сшибались лбами; и вскоре уже и от реки, и от нас с Бэлой не осталось ничего, кроме невидимой черной материи, усыпанной мелкими лепестками вселенных. И пальцы наши разъяла чудовищная сила утраты, стерла в ничто наши последние следы памяти. Казалось, забвение нашей любви было уготовано навсегда.
Но в мире была и другая сила, и она была не слепа. Только она была способна послать к черту все законы мира и взорваться от негодования за наше исчезновение в Вечности. И эта сила, которую мы не признаем, но любим или проклинаем, заставила забыть мириады миров, в которых пребывала еще недавно наша с Бэлой плоть со своей мнимой свободой. И вот уже гончие Его повеления понеслись в миры, где уже не осталось ни времени, ни пространства, но еще сохранилось неистребимое желание слиться в единое и неразделимое. И вот уже наши тела вновь переплелись, срослись вновь и пальцы рук, и бездны губ.
Кто-то осторожно постучался в выделенную нам Купидонычем райскую кущу. Я закутался в покрывало и пошел открывать дверь. Казалось, Бэла должна была юркнуть под одеяло и укрыться с головой. Все же произошло иначе: она скинула одеяло на пол, оставшись обнаженной. И если бы не черная густая поросль на ее лобке, то ее можно было бы принять за лежащее изваяние из белоснежного мрамора. Я хотел все же укрыть мою Галатею, но не посмел: только сейчас я увидел, что различие ее ног, заставляющее ее прихрамывать, совершенно исчезло. Вошла Целестина. Я ожидал увидеть ее смущение при виде голой Бэлы, но тот вопль растерянности, который она издала, кинувшись к прикроватному столику, поразил меня.
- Откуда он у вас?!
Только теперь я заметил у изголовья Бэлы светящийся камень. Но удивительным было то, что свет от камня не исходил, а шел внутрь, где падал на мертвенную поверхность шара.
- Вы хоть понимаете, что наделали?! Это же - камень проклятия, Ралуна.
От крика веснушки Целестины стали багровыми, налились кровью и ее глаза.
Я сдернул с угла матраса простынь и накинул ее на Бэлу.
- Послушай, я же сам слышал, как старик Ильмень предупреждал тебя ничего не выносить из Вечности на Землю.
Целестина склонилась над Бэлой:
- Его надо немедленно вернуть на место. Сможешь ли ты выпросить прощения - не знаю. Да и кто вас еще раз, без Шамира, пропустит туда? Готовьтесь, с этой минуты вас будут преследовать несчастья и раздоры.
На удивление, Бэла и глазом не повела.
- Камень этот лежит здесь уже всю ночь - лучшую ночь в моей жизни. Что-то он не торопится проклясть меня.
- Ошибаешься, дорогуша. Как раз ночью звонил к нам человек, по имени Борис, и представился твоим мужем. По его голосу я поняла, что лучше тебе с ним не встречаться.
- И что он говорил? - равнодушно спросила Бэла.
- Тебя не было дома уже две ночи. И ты не соизволила его предупредить...
- Интересно, а как он узнал, что мы здесь?
Я видел, что лицо Бэлы излучало просто недоумение, но никак не страх и не отчаяние.
- И еще, - Целестина повернулась ко мне, - Ильмень велел за Шамиром вернуться ровно через год, хотя я уверена, что вам и дня не прожить.
Домой к Бэле мы вернулись после полудня. В подъезде толкались странные люди в форме, но на нас они даже не глянули, а только загасили сигареты и стали лихорадочно дышать в свои айфоны. Бэла открыла дверь, и едва мы переступили порог, как меня скрутили, а удар по лицу был такой силы, что, прежде, чем потерять сознание, из глаз выпорхнула одна единственная мысль: “Если убили, то это - лучшее, на что я мог надеяться”. Но смерть ко мне была равнодушна. Я очнулся и, оказалось, продолжал жить. Свет проникал через дыру в потолке и играл веселенькими бликами на бетонном полу с наледью и кровью. Единственно, что я слышал - глухой скрежет кандалов, которыми я был прикован к стене. “Тоже мне - Прометей”, - засвербела мысль и немного меня согрела. Скоро ко мне явилась и мечта: так изловчиться и, преодолевая нестерпимую боль в запястьях от кандалов, дотянуться языком до окровавленной наледи и слизнуть с нее кусочек солнца. Обжигающий лед немного привел меня в чувство, и я попытался восстановить последние мгновения памяти. Где-то далеко за стенами я услышал гулкие шаги, позвякивание кандалов и окрики приказов. Скоро дверь отворилась, но почему-то в неясном свете мне бросилось в глаза не лицо человека, которого швырнули мне в сожители, а ловко спрятанная в углу под потолком камера наблюдения. Еще долго гремели кандалы, пока моего напарника по несчастью приковывали к противоположной от меня стене. Затем кто-то подошел ко мне и воткнул в рот горлышко бутылки. Водка, хоть и была вонючая, показалась мне амброзией. Скоро я опять впал в забытье. Очнулся от шепота. Видимо, прошло полдня, так как дыра в потолке затянулась мраком.
- Ты меня слышишь? Это я - Борис.
- Какой еще Борис?
- Барух... Слуцкер, Бэлин муж.
Имя любимой окончательно привело меня в чувство.
- И Бэла здесь?
Наконец до меня дошло, что все подозрения и логика последних событий перевернулись с ног на голову. Выходит, Борис, раз он здесь, со мной, - не предатель и не обманутый муж, жаждущий отмщения.
- Нет. И быть здесь не может.
Едва уловимый красный глазок камеры наблюдения дернулся и уставился на меня немигающим глазом.
- Так что с Бэлой? Хотя понимаю... Мы...
- Зря ты ей доверился. Она и раньше, и не один раз, мне изменяла. Сука она! Все ЧК обслужила - там и в провокаторы записалась.
- Врешь!
- Что мне врать, когда я отсюда все равно живым не выйду?
- А что им надо от нас?
- Ты только не придуривайся. Тебя уже сколько раз за него хотели убить?
- О чем ты?
- Ну, хватит, сказал! О камне.
- Причем здесь Шамир?! Наши еврейские разборки. Зачем он им?
- Черт их знает! Говорят, камень этот - краеугольный камень новой-старой революции. Вознамерились построить невиданную доселе власть - Вавилонскую вертикаль. Вон как китайцы разыгрались. И янки подлые: предадут в любую минуту. А уж про евреев я вообще молчу.
- Не сходится у тебя.
- Что не сходится?
- Камень они могли взять у меня в любое время.
- Зачем он им, необработанный?
- Так обработали бы!
- Не так все просто. Какой-то секрет царя Соломона надо знать. Они думают, что ты его знаешь.
- Кто же тебе все это рассказал?
- Пять раз на допрос вызывали. Это они заставили меня вам звонить в заповедник. Знали все про вас.
- Если знали, зачем пугали?
- ****ством вашим пугали. Для отвода глаз. Чтобы ты про камень ни гу-гу. А Бэла и так все знала. Вытягивала из тебя секрет. Скоро и тебя на допрос вызовут. Бить будут...
- Бред какой-то! И я увижу Бэлу?
- Она сейчас где-нибудь в Баден-Бадене сребреники проматывает. Послушай, если суждено одному из нас выжить, хотелось бы не утерять секрет камня. Или я Каббалу предам... Может, расскажешь мне?
- Получается, как в том анекдоте про двух евреев: один все спрашивает, все спрашивает, а другой все крутит, все крутит, и никак им не разойтись.
- Мне скрывать нечего.
- Устал я. Никак в толк не возьму: тебя-то за что взяли?
- За тебя и повязали. Следили за тобой. А я тебя в свой дом привел, и жену дал в пользование.
- Послушай, если меня и били, то мозги еще не вышибли. Выходит, не ты мне свою жену подложил, а они?
Опять раздался скрежет запоров, и зычный голос приказал включить свет. Под потолком оказался ряд огромных ламп, пред которыми меркло солнце. Кровь, вмерзшая в лед начала пузыриться. “Поджарить нас хотят? Продвинутый костер инквизиции”. На пороге стоял офицер, но даже при таком свете у него не было лица - оно было пустое. Следом вошли два солдата и сняли с меня кандалы.
- Выходи на допрос.
Вот и приехали. Столько света, как в Раю, а мне уже сюда живым не вернуться.
- Помогите мне встать, - пытался я зацепиться за цепи кандалов.
- Не ты. Слуцкер, на допрос. Снимите с него железки. Григорий, - обратился офицер к одному из солдат, - принеси воды и мокрые салфетки. И поесть что-нибудь.
Не успели Бориса вывести, как в камеру внесли два ящика, сбитых из узких досок. На один поставили бутылку минеральной воды, хлеб, луковицу и шматок сала, завернутый в газету. На удивление, свет так и оставили гореть. Становилось жарко. Я снял с себя куртку, накрыл ею второй ящик, сел на него, протер салфетками лицо и руки, и больше ни о чем не думал. “Черт с ними, - помянул я своего друга первый раз, когда развернул газету, - произнесем благословение над свининой”.
Вскоре, всего окровавленного, вернули Бориса в камеру. Приковывать его не стали, а просто бросили, как мешок, на пол. Вид у него был ужасный. Видно, когда его пытали, дьявол (помянул второй раз!) не просил у Бога помощи. Зря я ему не поверил. Никогда не знаешь, на какие муки обрекаешь людей, иногда не подозревая даже об их существовании. Кто, кроме Сатаны, мог так дьявольски все запутать? Не успел я помянуть его третий раз, как одна из ламп с грохотом разорвалась, и тут же, поигрывая кандалами, явился мой друг - очкастый.
- Я и тебе черные очки принес. Мы же теперь - семья! Зачем тебе страдания? Посмотри на себя, - протянул он мне зеркальце, - зрачки твои стали как игольное ушко. Как мне теперь через них войти в Царство Небесное? Прогул на работе будет.
- Где ж ты, бедняга, трудишься?
- Люди пытаются избавиться от представления, что Бог живет наверху, на небесах, там, где Рай, вечность и непознаваемое. Так почему же они никак не могут поверить, что Преисподняя находится совсем не под землей? Почему же не верить?! там чертовски жарко и камням, и чертям, и грешникам. Впрочем, что мне тебе объяснять - ты сам только что вернулся оттуда...
- Послушай, Асмадей, если ты - такой всесильный, прикончи еще пару ламп. От света просто невыносимо!
Асмадей ловко по стене забрался вверх, что-то там поколдовал, и несколько ламп, повозмущавшись, перестали из себя строить свет. Вернувшись, он тут же пристроился на ящике напротив меня, сожрав, прежде, все сало, вместе с газетой.
- А лук я не люблю. Не хочу, чтобы от меня дурно пахло. И свет я не терплю. Недаром меня зовут вместилищем мрака. Сейчас настало время изгнания мифов новыми мифами. Вот - солнце. Оно совсем не ваше, а - наше! Не будь его, как бы мы из царства тьмы и мрака разглядели людские пороки?
- Сожрал газетку? А я хотел новости почитать, да только они сильно заплыли жиром.
- Тут ты прав. Скажи мне, дружище, почему твоего друга бьют нещадно, а тебя даже на допрос не вызывают?
- Нет, это ты мне скажи: какой такой секрет Шамира они из нас выбивают?
- Не кричи. Сколько можно людям Бога так безжалостно относиться к нам? Стены тут двухметровые. Когда-то здесь хранили боеголовки. Так что, - вопи, не вопи - услышал я тебя один. А теперь здесь устроили отель, для таких, как ты. Кстати, заходил я поутру к руководству отеля и предложил им для каждого номера свою библию - Сатанинскую. Тебе - подарочный экземпляр.
Асмадей протянул мне черную книгу с желтой пятиконечной звездой на обложке.
- Почитаешь от скуки.
- Не крути! Тут уже один докрутился. Вон, бездыханный, на полу валяется. Сознайся, - не ты ли копытом его приложил?
- Бог ты мой! Как часто я не успеваю за вашим злом. Нечистой силе надо еще поучиться у людей. Ничего удивительного: вас же Творец сотворил по своему подобию.
- Ты хоть Бога не поминал бы всуе.
- Учусь у тебя. Помнишь, как ты поносил Его верхом на руде?
Наш разговор утопал в трясине смыслов и толкований. Так черт уводил меня от самого главного.
- Так был секрет, или я что-то пропустил?
- Нет никакого секрета. Слушай и смотри: всё это обман! Сначала - смотри: видишь, вверху процарапано?
Как же я раньше не заметил: на стене, к которой был прикован Борис, можно было ясно различить длинный ряд букв:
;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;; ;;;; ;;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;; ;;;; ;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;
- Кажется, я знаю. Это имена Бога, которые были найдены каббалистами в Торе*.
- А теперь подойди ближе и ответь мне на два вопроса: мог ли Борис (а я тебя заверяю, что это его рук дело) в таком состоянии, будучи прикованным, сделать это? И еще, приглядись: не похоже, что надпись свежая. Ей уже исполнилось года три - не меньше.
- Ты хочешь сказать, что Борис был здесь и раньше?
- Думай сам. А теперь - послушай. Нескромно говорить о себе, но обман - мой. Не тебе поручено вернуть царя Соломона. А я еще сам не решил, хочу ли вернуться в Преисподнюю. На троне царском мне вольготно.
- А камень?! Я же его отдал на обработку!
- Неужели в старике Ильмене ты меня не признал? Носил ты в своей сумке все это время простой кирпич.
- Врешь, гад, испытываешь, искушаешь меня!
- Рассуди сам: возвращение царя Соломона в наши дни можно сравнить с приходом Мессии. Если это произойдет, то мир станет иным. Прежним он уже никогда не будет. И мог ли я такое важное дело поручить какому-то малолетке - трусу и недоумку?!
- Тогда зачем ты здесь?
- Ты же звал меня. Таких ложных целей я изготовил тысячи. На вас отвлекаются те, кто не хотел бы в этом мире ничего менять. Ради этого они готовы затевать мировые войны и совершать вселенские революции.
- Выходит, если я им не открою секрет - они меня убьют?
- Не думаю. На стройку Великой Русской Стены требуются миллионы молодых рук. Пожалуй, я отбуду.
- Нет уж, постой! Где Бэла, и что с ней?
- Об этом тебе лучше узнать у этого канальи - “К”. Что уж автор в своем романе вам уготовил, поверь, мне до чертиков безразлично.
- А что с Шамиром?
- Шамир не в моей власти.
- А со мной что?
- Пойдешь вперед, вернешься к своему прошлому; пойдешь назад - потеряешь свое будущее.
- Ты знаешь, куда идти?
- Камень Печерской - Ралуна укажет вам путь.
- Кто эта Печерская?
- Бэла вернулась к девичьей фамилии.
Примечания
___________________________________
*Ди фис золн дир динэн нор аф рэматэс - (идиш) - чтоб ноги тебе служили только для ревматизма.
* Это имена Бога, которые были найдены каббалистами в Торе:
;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;; ;;;; ;;;; ;;;;; ;;;; ;;;;;;; ;;;; ;;;; ;;;; ;;;;;; ;;;;; ;;;;;;;
- Тора, Шмот, 14:19. “И переместился ангел Божий, шедший перед станом Исраэля, и пошел позади них. И переместился облачный столп, (шедший) перед ними, и стал позади них”. 72 Имени Бога были найдены каббалистами из трех стихов главы Торы - Шмот (Имена). Эти стихи: 14:19-21. Каждый стих состоит из 72 букв, что в итоге составит 72 трехбуквенных кодовых слова.