Никифор медленно продвигался вдоль своей территории. Она была немаленькая. Даже обойти по периметру займёт почти сорок минут, а если двигаться по всем закоулкам, всем тупичкам, лишь представляя что метёшь, то уйдёт половина дня. Мысли Никифора – последнего русского дворника в Москве – сейчас были далеки от вычислений, касающихся времени, вопрос пространства всегда интересовал его гораздо больше в силу работы с площадями и поверхностями. Другое дело, если бы он был женат, вот тогда его бы ждали дома и спрашивали, иногда даже с пристрастием «почему изволил задержаться» или «где ты пропадал».
Хоть и не спрашивал Никифора никто ни о чём, но пропадал он ничуть от того не меньше. Ведь ничего кроме улицы и всего что с нею связано, Никифора не занимало, и ничем кроме наведения порядка и чистоты заниматься он не хотел, а покаяться - так и не умел. Явная пропажа! Своего рода уход в иное измерение. Не считать же полезным и серьёзным занятием другое любимое дело, убивавшее те вечера дворника, когда было холодно, бесснежно, безмусорно и безработно. В такие часы Никифор читал либретто какой-нибудь итальянской оперы, заставлял работать соответствующий файл на компьютере в аудио-видео формате и пытался разобрать, какое отношение написанное имеет к тому, что в действительности происходит на мониторе.
Далеко не всегда это удавалось, и не потому что Никифор итальянского не знал, русский по-оперному не разбирал, - не говоря уж об остальных языках, которых на земном шаре пропасть, но в операх не так уж и много, - а потому что часто путал либретто и соответствующую оперу. Все закорюченные файлы казались ему одинаковыми, какой попался первым, тот и слушал-смотрел. Причиной возникновения такого странного увлечения послужил предшествующий жилец подсобного помещения, которое выделили Никифору под жильё, вот тот, наверное, имел к искусству отношение, потому как кроме либретто на полках, оставил после себя такой всеобщий бардак, что ремонт, разумеется, за счёт вселявшегося, обошёлся тогда ещё молодому Никифору в ещё полновесную копеечку.
Всё это так, но сейчас пространство подкинуло Никифору задачку иного рода, не оперную и не литературную. Задачку практически неразрешимую, оттого-то и такую дорогую, душевно-близкую Никифору. Какая-то личность, речь сейчас шла не о её характеристике, постоянно подбрасывала бычок, на самую середину особенно любимого Никифором газона, потому как газон был, как говорится нехоженый или, как его классифицировал сам Никифор – непрохожий. А раз непрохожий, вполне собою декоративный, то кто же это бросает на самую середину бычок? Ясно, что сволочь, но кто?
Как стаял снег, как немного потеплело, и на газончике появилась канадская травка, так и стал появляться бычок. Никифор не курил, и не знал сколько стоит пачка таких сигарет с золотым ободком, продаются ли они свободно или доставляются путём контрабандным или ещё каким-то, возможно предположить, что и космическим путём могут валиться на землю, но всё это значения не имеет, если желаешь одного – пресечь безобразие.
Кое-кто в доме, который сейчас миновал Никифор, тоже думал в похожем направлении – надо пресечь: «И ходит и ходит, и ходит – чего не метётся?». Бабка по фамилии Мошенова, а по микрорайонному прозвищу, соответственно звучанию, Мошенница, набрала номер участкового (роли почти никакой в нашем повествовании он не играет, поэтому обойдёмся почти без имени).
- С Безымянобубербетовичем говорю? Нет, не говорю, а где же он, Мошенова говорит, а ты, кто такой? Не знаю никакого дежурного, сроду никого у нас кроме Безымянобубербетовича в опорном пункте не было, вопрос у меня сложный и по какому случаю его поднимаю, точно сказать не могу – дворник подозрительный, как не знаю? Ещё как его знаю, мою лавочку передвинул от подъезда, а мне четыре шага, как до смерти, Никифором звать, ходит всё утро, метлы в руки не берёт…. – В трубке часто загудело, а если перезвонить, то какая-то женщина на иностранном языке что-то лепечет и лепечет, пока не подпустит противный звук обрыва связи, не похожий на нормальные короткие гудки.
Позвонить участковому пришла мысль не одной бабке, но мысль Никифора, при наличии у хозяина мобильного доступа, имела неоспоримое преимущество быть реализованной. Никифор сразу дозвонился и изложил дело кратко, по-военному.
- Что, опять? – грохнул в Самсунге голос участкового, - Давай я тебе дам напрокат снайперскую винтовку с ночным прицелом и разберёшься с хулиганом по-нашему. Не волнуйся, потом сочтёмся.
Эти мужчины были людьми серьёзными и, ближе к вечеру, Никифор уже устанавливал на чердаке КСВК с ночным прицелом 1ПМ-51. Заминка произошла с боеприпасом, приходилось использовать бронебойный калибром 12,7х108, но по некоторому размышлению, Никифор рассудил, что оно-то и надёжнее будет, вдруг недруг с бычком придёт в бронежилете. Сейчас это не редкость, а почти норма жизни. Если случайно промахнёшься мимо сигареты, то хотя бы испугаешь фонтаном разлетевшейся земли, а броник, хотя и не выдержит прямого попадания, может пригодиться самому Никифору – приятнее иметь дело с подготовленным противником.
Когда начинаешь войну, всегда надо быть готовым к тому, что она принесёт тебе много больше неприятностей, чем побед. Только победы несут политические, территориальные и, в конечно счёте, материальные выгоды, а что делать с поражениями - никто ещё не придумал. Война может обернуться потерей здоровья, работы, жилья и последнего источника достатка. Зачастую количество и масштаб неприятностей связаны не с самой войной, а с её длительностью, все полководцы и политики это хорошо знают, поэтому надеются на блицкриг.
Никифор ничем от международных заправил-ястребов не отличался. Он тоже надеялся, прямо с утра пораньше, закончить свою войну, влепив пулю в сигарету проклятому безобразнику и курильщику, нарушителю трудно приобретённой чистоты, за которую не страшно и жизнь отдать, если имеешь с ней дело ежедневно. Крайний срок окончания военных действий в его планах должен был наступить в течение ночи, в крайнем случае, ранним утром. Немаловажным обстоятельством, влиявшим на устанавливаемые сроки победы, Никифор считал дороговизну аренды вооружения. Он знал что такое «сочтёмся» в устах любого участкового.
Прошли сутки. Никифор только однажды покинул свой пост, доставив наверх термос полный кофе, бутерброды с колбасой «Русский сервелат». Бутерброды не нарезались и специально не сооружались, по сути были едины и представляли собой разрезанную пополам буханку с впихнутым туда батоном наскоро освобождённой от шкуры колбасы. К ним в штат присоединялись бутылка минеральной воды и затёртая книжечка – сборник либретто итальянских опер.
Дежурство у винтовки в нарушение всех планов принимало затяжной характер. В разгар дня, следующего за днём организации засады, Никифор ушёл на рабочий объект. Немного потрудился, стараясь не отлучаться далеко и не выпускать газон из вида, и всё вроде бы шло нормально, но появилось желание проверить плотность расставленной им охотничьей сети. Он отправился на середину газона и увидел… бычок с золотым, сверкавшим на солнце как медаль за боевые заслуги, ободком. Сутки прошли зря.
- Вот же зараза! – Последовало ещё несколько более крепких выражений.
Надо было принимать меры по усилению бдительности. Никифор сходил домой, отослал по интернету заявление на сайт Управы с просьбой предоставить ему несколько дней за свой счёт, в связи с частичной утратой душевного покоя. Затем взял рюкзак, набил его всякой снедью, положил на всякий случай ещё одну книжечку и отправился на чердак с твёрдым намерением не спускаться, пока не увидит результат.
Прошло три дня. На четвёртый день Никифор не выдержал и решил привлечь к своему делу единственного, кроме армии и флота, надёжного союзника - участкового. Он позвонил ему и попросил проверить газон на предмет присутствия на нём бычка. Спустя час разочарованию, - он всё-таки смутно надеялся, что стрелять не придётся и безобразие прекратится само собой, - не было предела. Сквозь оптику он ясно видел руку своего друга и помощника, которой он один за другим демонстрировала снайперу, а затем бросал на землю абсолютно одинаковые бычки, того же белого цвета с такой же как и у других золотой каёмкой. Рука проделала это четыре раза, Никифор автоматически вёл подсчёт, сравнивая количество бычков с количеством дней проведённых в засаде.
Никифор много чего повидал на свете, много пережил, но этот последний эпизод жизни доконал его совершенно. Он буквально учуял, как под грудью шевелится, обнажаясь, главный нерв, а потом, рассыпавшись пучком по всем болезненным телесным местам, порождает непроизвольную тряску всего организма и апатию воли – вот тебе и результат. С горя Никифор допил весь сбережённый исключительно для встреч рассветов кофе и, собрав всю силу воли в кулак, уткнулся в прицел.
Неожиданно его упорство и склонность к существованию в положении кремня, дали эффект, чудесный и непредсказуемый. В припрыжку, далеко выбрасывая вперёд когти, часть пути, проделывая «на крыле» по воздуху, на середину газона выдвинулась лохматая ворона, вся какая-то залихватская. В клюве она держала бычок с золотой каёмкой.
Заворожённый неожидаемым зрелищем, Никифор всё же оценил разборчивость и ясно читаемое кокетство милой дамы. Она не поленилась как следует покрасоваться, крутясь во все стороны, и подчёркнуто тщательно выбрать место, куда примостить своё сокровище. Только после исполнения танцевального ритуала, подержав бычок в высоко задранной лапе, непрерывно вертя его, чтобы полюбоваться спрыгивающими с ободка и разлетающимися брызгами уже из вороньего глаза в разные стороны солнечными зайчиками, она разрешала себе аккуратно положить его в центр газона. Выстрелить при таких обстоятельствах настоящий снайпер не мог, вместе с целью мог пострадать клюв.
Никифор разрядил винтовку, упаковал её в чехол, не спеша собрал остальные вещи и решительно свернул засаду.
В течение следующего месяца Никифор начинал работу с посещения газона и ликвидации последствий вороньей причуды. Очень часто ворона после очередной акции никуда не улетала, она следила за Никифором, провожала его до места, куда неизменно попадали её дары, внимательно изучала мусорный контейнер на предмет пищевой ценности и делала вид, что ничуть не расстроена неблагодарным, а главное, недальновидным поведением Никифора. Как можно выбрасывать и смешивать с пищей такие замечательные вещи!
Однажды ворона села на плечо дворника, да так на нём и осталась, будто это лучшая позиция на земле. В тот день Никифор работал особенно аккуратно, стараясь не навредить качеству метения и при этом ничем не потревожить отдыхавшую на плече ворону.
Прошёл ещё месяц. Никифор сидел у себя в каморке, пытался слушать оперу, на коленях у него лежала брошюра. Звучала музыка Руджеро Леонкавалло «Паяцы», а либретто подошло бы исключительно к опере Гуно «Фауст». Продолжать занятие делалось от минуты к минуте невозможным. Ворона металась от уха Никифора к книжной полке, цепляла корешок какой-то книги, а затем возвращалась к Никифору и проделывала то же самое с его ухом. Невозможно было понять чего она хочет. От сыра и молока ворона решительно отказывалась, ходила по клавиатуре компьютера и требовала продолжения музыкально вечера. Её настойчивая каватина разносилась по всему дому, пугая притаившихся под батареями кошек.
Наконец, просто наугад, Никифор пошёл навстречу непонятному пожеланию своей подруги и, перебрав всю полку, вытащил требуемую тощую книжецу. Ворона моментально успокоилась, склонила голову набок и затихла, иногда, в особенно трагические моменты музыкального повествования, она вскрикивала, поднимала крылья и, казалось, из её яхонтового глаза выбегает слеза.
Наступила осень. Незаметно для себя, даже не понимая какие тому могут быть причины, Никифор вдруг почувствовал: он счастлив. Не так, как был счастлив со своей первой женой, честно говоря, он толком и не помнил, как это было, не так счастлив, как тогда, когда вышел из госпиталя, снабжённый широкими шрамами от швов на животе и освобождённый хирургами от груды минных осколков. Счастье его было ни с чем несопоставимо, как и любое отдельно взятое, настигавшее одного и того же человека в разное время. Никифор что сравнивать счастливые моменты невозможно не знал, однако махнул рукой на воспоминания и решил окончательно – он счастлив сейчас и здесь – остальное неважно.
Работы всё прибавлялось. Количество сброшенных деревьями листьев увеличивалось, приходилось сначала тщательно вычёсывать их граблями из ещё густой травы, а затем упаковывать в чёрные мешки, которые вывозились не регулярно и большей частью простаивали на газоне, напоминая казённые солдатские надгробия. Никифор закончил загружать листья в очередной мешок и вдруг почувствовал волнение, волнение очень быстро перешло в страх – на плече не было его подруги.
Никифор уже несколько часов метался по двору, забегал домой. Поиски были бесполезны. Никифор менял тактику, заходил в чужой двор и звал подругу, насвистывая один такт «Застольной» из Травиаты, один, потому что помнил только один и знал, как любила его спутница жизни грызть под эту песню орехи. Подруга не прилетала. Он рассыпал на асфальте, а затем и на газоне купленные в киоске сигареты, несколько пачек, самых разных, поскольку у всех были золотые ободки. Напрасно.
Прошло несколько дней. В это туманное утро было особенно одиноко. Никифор проверил газон и пошёл, куда глаза смотрят. Взгляд его устремлялся в небеса, осматривал их, потом опускался на землю и искал золотые ободки. Сердце неожиданно ёкнуло – бабка Мошенница топталась около своей лавки, тыкала ортопедической палкой в распластанное на земле птичье тельце и зло причитала:
- Сволочь! Воровка проклятая!
Никифор отвернулся, не в силах выдержать это зрелище, отошёл подальше и сделал один звонок. Через час он сидел у чердачного оконца и нежно поглаживал приклад винтовки. Он забыл о времени. Наблюдение вёл с помощью бинокля, полностью погрузившись в оптическое пространство особого мира войны. Наконец показалась бесформенная фигура бабки Мошенницы. Она шла из самого дешёвого магазина, располагавшегося в районе «шаговой доступности». Никифор отложил бинокль в сторону. В окуляре прицела сидела бабка, широко расставив толстые ноги в шерстяных чулках, Никифор сместил ствол немного вверх и навёл его на выцветший виноград мохеровой кофты. Оставалось плавно спустить курок….
Тёмная тень заслонила картинку, Никифор даже не услышал хлопанья крыльев. Прямо на стволе сидела его Подруга. Она улыбалась самой широкой и радостной улыбкой на свете. Никифор повернул голову в сторону, проследив за её клювом. На водосливе, чуть поодаль от окна, скромно сидела другая ворона.
«Интересно, это её парень или это его девушка? Впрочем, какая мне разница», - подумал Никифор и стал свёртывать засаду.