«Здравствуйте!» — вдруг услышал я целенаправленное приветствие перед эскалатором при переходе на станцию «Достоевская». Посреди толпы рядом со мной шла девушка.
— Здравствуйте, – ответил я, хотя вовсе не знал её. Она была в очках и держала в руке какую-то синюю книгу. Неужели опять сектанты?
В подтверждение моей догадки она стала что-то говорить о Боге. Она говорила с английским акцентом, и из-за шума толпы и движения эскалатора, на который мы только что встали, я практически не различал её слов. Она стояла рядом со мной на одной ступеньке, и когда людям, спускающимся пешком, нужно было пройти, ей приходилось прижиматься ко мне, хотя она пыталась держаться на расстоянии. Я пытался разглядеть название книги на корешке, но из-за угла наклона мне это не удавалось. Она поняла мой интерес и показала книгу; позолоченными буквами на тёмно-синем фоне выделялось заглавие: «Книга Мормона».
Судя по резко возникшему молчанию, я понял, что она мне задала какой-то вопрос, и ждала ответа. Я ответил «Да». Она переспросила: «Да?». Решив, что я ответил что-то не то, во второй раз я уже сказал «Нет». Она на секунду задумалась, а затем продолжила речь.
На эскалаторе становилось тише, и под конец нашего разговора, который еле клеился, я уже хоть что-то, но стал понимать. Если это можно назвать пониманием.
— Мы можем встретиться и обсудить, – сказала она. — Завтра? Послезавтра? Когда?
«Желательно никогда, но если вы настаиваете…». Я молчал; ко всему прочему, завтрашним днём по календарю являлось восьмое марта. Она, видя моё замешательство, задумала разом предотвратить все мои сомнения, пустив в ход своё последнее оружие.
— Я могу подарить вам книгу, – сказала она.
Я ответил, что книга мне не нужна, и на спуске с эскалатора мы распрощались так же внезапно, как и повстречались.
Возможно, мне следовало её образумить, наставить на путь истинный, пусть даже это и потребовало бы не один день времени; объяснить, что все эти учения сплошь ерунда и реальная жизнь гораздо сложнее, чем кажется, показать невозможность её приведения к какой-либо схеме. Но я ничего этого не сделал; уж слишком велика моя привычка молчать…