Пчеловод Микола Болюк в зимние вечера, когда «мухи» его спали в омшанике, а он был «вольный казак», часто приходил к деду Федоту. Любил побеседовать, поспорить по житейским вопросам. Одним словом, оба мужика жили как «суседи» - в дружбе.
Однажды принёс Микола, как он сказал, «загадку». Кубик из составных фигурных деревянных брусочков. Что-то похожее, как я теперь припоминаю, на кубик Рубика. Быстро, не глядя в руки, разбирал и собирал его. А у нас, присутствующих при этом - деда Федота, бабушки Анны и у меня, ни чего не получалось, как мы ни старались. Николай Дмитриевич смеялся над нашей непонятливостью, доказывал, что это проще пареной репы, надо только напрячь свою репу, что на плечах.
Потом принёс Болюк на показ гребень. «Ось, дывитесь, чего я умыслил. Гребешок в магазине не купишь, потому, что их там нема. А воши повсюду е, и воны не чекают, колы гребни завезут у Вилимовку. Вот я и начал их выпиливать из рогов. Вот тебе, Анна, один дарю. Ты его опробуй, а потом бабам расскажи, до чего додумался Болюк. Я всех обеспечу. Тильки рогов нема, надо шукать. Кто принесёт рог, тому я зроблю перший гребешок за так.
Рога находили ребятишки. Со временем гребешки Болюка пошли по рукам и стали спасением от завшивленности.
Однажды за стаканом самогонки, что случалось нечасто, дед Федот с Николой вели «обстоятельную» беседу о колхозных делах, о медосборах на пасеке, о цене на мёд, об урожаях, о сибирской погоде. Одним словом, обо всём, что попадало на язык. Я, как всегда, околачивался тут же. Любил слушать их «балачки». А они меня не гнали прочь. Беседы их были интересны и запомнились навсегда.
– Ты, сосед, ни когда не рассказываешь о своих местах, откуда вас привезли, - исподволь стал подходить к интересующей его теме дед Федот. – За какие такие грехи вас семьями сняли оттуда и за тысячи вёрст завезли к нам?». «Это, Федот Александрович, дело политическое и распространяться о нём не будем. Мы живём тут как невольники, под комендатурой. Каждый месяц надо отмечаться, чтоб никуда не сбежали. Вон пацаны нашу Надийку «бандеровкой» обзывают, до слёз доводят. Чужие мы тут. Ты что, думаешь, легко было покидать хату свою, места родные? Потом здесь заново обживаться. Живём вчетвером в тесной половине Миронова дома. Это же неудобства». «А я вот так, Микола, думаю: не хрен тебе жаловаться на жизнь рядом-то с нами. Вывезли вас в Сибирь из войны - это, может, и к лучшему. Живые остались. А там у вас, как ты говоришь, недовольные новой властью были. К ним примкнул - наши пристрелят. С нашими связался- немцы или свои же повесят.
Здесь тебе работу непыльную дали. Вон уже и свою пасеку заимел. На мёд всегда спрос. Значит, вы худо-бедно, а живёте при деньгах, не то, что наши одинокие семьи. Уже и лисапед купил, и обстановкой обзаводишься. Со временем и дом свой будет. Ты, как я посмотрю, жить умеешь.
Бабы наши на полях да на покосах не разгибаются, а твоя Катерина с тобой на пасеке трудодни зарабатывает - и рук не марает. Дочка ваша, как и все деревенские, в школу бегает. А то, что кто-то из ребятни её обозвал оскорбительным словом, так это не от ума.
Ты погоди, не перебивай меня. Я тебя же успокоить своими соображениями хочу. Ни чего, конечно, хорошего в том нет, что надо вам кажинный месяц докладать коменданту, что вы никуда не сбегли из Вилимовки. Ты приметил? Над нами, местными, вроде бы коменданта нет, а попробуй-ка куда уехать без документа. Заграбастают и вернут обратно, а то и отправят куда подальше. Вот, к примеру, пожелай я перейти в Дудовский совхоз. Там не трудоднями платят за работу, а деньгами. У нас я в месяц зарабатываю до 50-60 трудодней. А там такой же как я мастер получает по тысяче рублей и больше. Есть разница? Так ведь и в Дудовку, за семь вёрст переехать не разрешают. И чем нам, коренным колхозникам, живётся лучше вас? Ты вот на все руки мастер. Гребешки придумал делать, пилы бабам точишь. Коровы не держите, а без молока и сметаны не живёте. Несут тебе одинокие солдатки за работу последнее, да ещё и спасибо говорят. В других высланных семьях тоже есть мужики. И они не бедствуют так, как наши вдовы. Так что, если разобраться, вам и обижаться не надо. Все «наши и ваши» живём как сумеем».
«Ты, Александрович, всё по-умному рассказал. Но всё равно родные места тяжело покидать. Знаешь, какая у нас красота? Горы, полонины, хаты белые. Сады весной в цвету, осенью груши, яблоки – вот такие, во рту тают. Вам сибирякам этого не понять».
«Как это – не понять? - встряла в разговор бабушка Анна.- Мы же не коренные сибиряки, а тоже переселенцы. В двадцать восьмом годе приехали сюда из Великолуцкой губернии. С тремя дитями на руках. Дуне только два года исполнилось, Марусе пять, а Митюшке девять. Тоже нелегко было привыкать и обживаться. Но ничего, привыкли. И к тайге, и к комарам. Детей вырастили и выучили. Ты их знаешь. Ни кто о них плохого слова не скажет. И вы со временем привыкните к нашим местам и к людям».
«А вас-то какое лихо в Сибирь потянуло?»- спросил Болюк. «Нет, мы по доброй воле, по плановому переселению», - сказал дед Федот. «Оно хоть и без принуждения, а не от добра же мы, Федотушка, выехали из Порхова. Вспомни-ка, какая там у нас жизнь была,- сказала бабушка Анна.- Жили на квартире. Ты работал один, денег на семью не хватало. Вот и рискнули, поехали от нужды подальше». «Тут тоже-не пряники, но жить до войны можно было»,- сказал дед Федот.
«Нема доли человеку,- закруглил беседу Болюк.- Я вам расскажу, что нам интересного наши родичи из Америки пишут…Но на другой раз. И так мы дуже забалакались на «политичные» темы. Ты, хлопче, ни чего не чув и не понял,-обратился он ко мне. Короче, ни кому не рассказывай, о чём дядька Микола с дедом Федотом беседуют за чаркой.
- Давай, Федот Александрович, по последней! За нас-переселенцев, чтоб нам лиха не было в жизни».
…Через какое-то время уехали Болюки из Сибири домой. Туда, где Карпаты, полонины, белёные хаты, груши и яблоки, сладкие как вилимовский мёд.