Это была славный город №. Не то, чтобы этот город был плох, в сравнении с другими городами, однако жители его считали, что нормальной жизни в нем не было и не будет. Вообщем-то они были правы, но только с одной стороны. Часто оставались забытыми моменты жизни города, когда из отсталого провинциального захолустья, городские власти добились того, что город стал знаменит и с ним считались, но и этот период был недолог. Появились новые люди, новые власти и город снова стал превращаться в захолустье, собственно и во времена былой славы, он не выходил из своего провинциального положения.
Власти города были принципиальны и честны, жители здоровы и красивы, но… Но все это было на бумаге. Местное телевидение, местные газеты, местные радиослужбы постоянно твердили о процветании, демографическом взрыве, которых не было на самом деле.
Люди, почему-то, не разделяли оптимизма властей и тихо умирали. Умирали даже потому, что жить не хотелось и все было сумрачно и туманно, будущего не просматривалось, оно было словно в пелене, в тумане.
Градоначальники славного города № все чаще и чаще приходили из сытой среды, не зная о проблемах простой жизни, о суровом быте, поэтому и решение проблем жителей города N были нелепы, наивны и даже неуместны. Все чаще в городе важную роль стало иметь духовенство и скоморохи, толку от которых было мало, зато любые косые взгляды в их сторону расценивались как нечто аморальное, градоначальники даже издали особый указ, запрещающий глядеть на них без должного уважения.
Проходили времена и лихие люди, уйдя с больших дорог сами стали градоначальниками, при этом соседствовали в городской думе вместе со вчерашними жандармами, присоединились к ним и скоморохи.
Так и проходила жизнь славного города, который вскоре начал представлять собой нечто среднее между столицей и провинцией, особенно когда речь заходила о жизни простых жителей и градоначальников, с духовенством и скоморохами. Первые, ощущая беспрерывную и беспробудную тяжесть бытовых дней, идущих день ото дня, привычной, даже банальной чередой, просто ждали окончания очередного дня, полного волнении и тревог, ссор и унижений, вторые же, изнывая от проблем, далеких от простого вопроса выживания в славном городе, старались походить в своем поведении на жителей других, далеких городов, где вроде и жилось легче и зима там была короче, да и дороги лучше. И те и другие тонули в беспробудном пьянстве, в жизни каждого начал цениться кабак, как самое дорогое, что могло быть в их жизни. За кабаками в городе N стали появляться бордели, соседствующие с новыми храмами, а то и занимающие одно и тоже помещение, все сводилось к салонам красоты, хотя люди мало занимались собой по-настоящему, желая прикрыть недостатки внешним лоском, к свадебным салонам, хотя семьи жителей славного города N были не крепки, после дорогих гуляний с разнообразными кушаньями и крепкими винами, венчанием и пустыми обещаниями, следовали разводы, к бакалейщикам и торговцам. Быть может от того торговцы и ростовщики процветали в этом городе, что каждый из горожан хотел быть похожим на них, а шло все от времен, когда градоначальниками стали вчерашние лихие люди и деньги стали во главу угла.
Горожане умирали часто и, казалось, как-то охотно, иногда мучаясь, а иногда совсем легко. И, в след за свадьбами, охотно собирались и на похороны, да и музыканты играли как на свадьбах, так и на похоронах схожие мелодии.
Проходили времена, все больше и больше превращалась жизнь города в жизнь свалки, ибо соседние крупные города привозили свои отходы и оставляли в славном городе N. Окраина города стала и вовсе одной большой степью, с кое-где встречающими полуразрушенными городами. Но еще пестрил огнями и красками центр города, который напоминал о былой жизни.
- Что ж это происходит, голубчик? – Растерянно спросил очередной градоначальник, - мы пришли, значит, к народу обратиться, а и нет никого!
- Не понимаю? – почесал покрасневшую лысину один из чиновников.
- Куда смотрит жандармерия! – Хотел было стукнуть кулаком по столу другой чиновник, но во время вспомнил, что находится на улице, а стола то под рукой нет. – Следующий раз, чтобы рядом был дежурный стол! – Рявкнул советникам.
- Ну а где народ честной? – Снова спросил градоначальник.
- Да нет никого, - наконец, отозвался хромой старичок, что вылез из полуразрушенного сарая.
Хромая и ковыляя, он подошел к господам.
- Как нет, у нас же данные есть, - удивился градоначальник.
В этот момент проснулся батюшка и, решив, что все проспал, схватил кадило, но был вовремя остановлен. Поняв что еще рано, он снова прикорнул в тени.
- Куда ж все подевались, мил человек? – Спросил у посеревшего старичка, один из чиновников, - вон сколько ж было народу.
- Так померли все, - ухмыльнулся старик.
- А ты ж, чего не помер?
- Так ведь не выходит.
- А пытался?
- Так ведь, как не пытаться, вон, - старик показал на лес вдали, - хотел пойти, да вздернуться, а и веревки то нормальной нет, все прогнили. Утопиться невозможно, реки пересохли, пруды с рыбой все, чтоб господам рыбку удить было удобней, туда и не пускают. Угореть не могу, дров нет уж давно, еле – еле в холода костерок разведу.
Чиновник умолкли, пытаясь обдумать что произошло.
- Так нельзя, - наконец, выдал градоначальник, - надо заботиться о народе.
- Надо, надо! – Закивали голой чиновники.
- Выдать мужичку веревку новую, да покрепче и подлиней! – Приказал градоначальник.
На том все и разошлись. Среди поросшего травой поля остался только один старичок, держащий в руках новую веревку. Он посмотрел в сторону леса, потом взгляд его снова упал на веревку. Мужичок плюнул, смотал веревку и ушел к себе в полуразрушенный сарай.
Скоро города и вовсе не стало, только кое-где еще стояли полуразрушенные дома и сгнившие хибары, изредка появлялись какие-то посеревшие люди с обезумевшими и усталыми лицами. Через пару лет, этого хмурого места не стало и вовсе. Теперь, из дальних городов, сюда приехали люди, которые прокладывали дорогу, которая вела куда-то далеко на восток.