http://www.proza.ru/2013/04/09/21
«ГЛУХОНЕМАЯ»
Рассказывая о Машиных спортивных успехах и прочих успехах, я не хочу, чтобы в воображении читателя она предстала этакой, непробиваемо-здоровой особой. Как у всякого практически здорового человека, у неё всё же бывали более или менее серьёзные заболевания.
Выпила однажды Маша, будучи сильно разгорячённой, очень холодной воды – и заболела тяжелейшей формой ангины. Болезнь развивалась так стремительно, что в скором времени, не то, что есть или пить, но даже говорить, бедная девушка совершенно не могла. А скоро горло настолько воспалилось и отекло, что начали проявляться признаки удушья.
Вызванный в общежитие врач, заподозрил у Маши дифтерит - и девушку срочно отправили в городскую больницу в инфекционное отделение. При этом друзьям её, чтобы избежать «инфекции», было запрещено навещать больную.
К счастью, в больнице быстро разобрались, что предварительный диагноз был неверно поставлен - и нашу студентку положили к терапевтическим больным в общую палату, где находилось не менее десяти женщин с самыми разными заболеваниями.
И вот, лежит бедная девушка, практически всеми забытая, в этой палате и день, и два…
Наверное, её документы из инфекционного отделения где-то затерялись, или медперсонал привык, чтобы им больные о себе сами напоминали. А тут – девушка ничего не говорит, и родственников у неё нет, так что не стоит и суетиться.
Так что, лежала Маша без всякой медицинской помощи на жёсткой больничной койке и буквально, умирала…
*****************
И вдруг, на третий день, наметилось вокруг какое-то особое оживление. Утром, впервые за три дня, с королевски-надменным видом, громыхая ведром и шваброй, в палате появилась уборщица.
Вначале она повозила мокрой тряпкой, намотанной на швабру, по полу. Потом вытащила из своего бесформенного, мышиного цвета, халата, маленькую сухую тряпочку и сделала вид, что вытирает пыль на тумбочках и подоконниках.
Покончив с этими несложными манипуляциями, уборщица с видом оскорблённого достоинства покинула эту обитель, недостойных её королевского внимания, людишек.
Затем появилась сестра-хозяйка, заглянула в тумбочки больных, что-то из продуктов изъяла, а то, что лежало на тумбочках сверху, приказала убрать внутрь. Но это было ещё не всё!
После ухода сестры-хозяйки, толстая пожилая санитарка внесла в палату кипу свежего белья и у нескольких «счастливиц» несвежее, имеющее устрашающий вид, постельное бельё, было заменено на чистое и выглаженное. Короче, по всему было видно, что в палате ждут гостей.
Из приглушённых разговоров, которые вели наиболее информированные больные, Маша поняла, что сегодня состоится «профессорский обход». Раз в неделю больницу посещает профессор Долинский. Он проверяет состояние больных, уточняет правильность диагнозов и ход лечения… И вообще, Долинский – это светило!
Бывали случаи, когда после визита могущественного Долинского, кого-то из больничных сотрудников снимали с должности, а кого-то наоборот, повышали. Долинский лечил всё местное начальство – поэтому его мнение имело очень сильный вес, ему практически во всём шли навстречу. Ведь заболеть каждый может…
Короче, так или иначе, все – и больные и медперсонал не без трепета ожидали визита высокого гостя.
И Долинский не подкачал. Он появился в палате именно так, как и должна являться персона подобного ранга. Высокий, седовласый, в золотых, ещё дореволюционного производства, очках, он производил очень внушительное впечатление. Белый халат на его плечах, казался королевской мантией.
Впечатление царственной особы усиливала и сопровождающая его свита, состоящая их врачей, медсестёр и практикантов. Все сопровождающие лица ловили каждое слово профессора и тут же записывали все его распоряжения и замечания, касающиеся ухода за больными.
С больными Долинский был мягок и внимателен. Подходя к каждой койке, он вначале выслушивал историю болезни, которую зачитывал лечащий врач. Затем профессор расспрашивал больного о самочувствии, смотрел ему в рот, прощупывал миндалины, оттянув нижнее веко, заглядывал в глаза, после чего диагноз, вынесенный лечащими врачами, либо подтверждался, либо подвергался коррекции со всеми вытекающими изменениями в лечении больного.
Когда профессор со свитой приблизился к Машиной койке и спросил:
- А с чем лежит эта милая барышня? – в свите возникло лёгкое замешательство. Среди своих бумаг лечащий врач никак не мог отыскать ничего, имеющего отношения к этой девушке.
- Минуточку, минуточку, - бормотал он, продолжая лихорадочно рыться в толстой папке с историями болезней.
Но профессор, находясь в прекрасном расположении духа, не стал раздражаться по поводу этой заминки и обратился непосредственно к Маше:
- Ну-с, расскажите, что вас беспокоит? Маша хотела сказать, как ей сейчас плохо и что её здесь совсем не лечат, но из её горла вырвалось только хриплое мычание.
И тут старшая медсестра внезапно вспомнила, что эту больную позавчера вечером перевели к ним из инфекционного отделения, когда они в ординаторской пили чай. И что истории болезни этой девушки то ли, вообще не было заведено, то ли она куда-то затерялась.
Короче, назревал серьёзный скандал, со всеми вытекающими отсюда неприятностями.
И медсестра предприняла отчаянную попытку спасти положение. Взяв из папки первые попавшиеся листки, женщина сделала вид, что читает написанное там заключение:
- А это вовсе не наша больная. Это - глухонемая из неврологического отделения. Её вчера положили к нам, потому что у них место освободится только сегодня после обеда.
Приём медсестры сработал. Долинский сразу потерял к девушке всякий интерес, только ворчливо заметил:
- Постарайтесь, чтобы впредь такого не было. Пусть они там, в неврологии, к нам больше своих больных не подкидывают, как кукушка кукушат. Им следует лучше рассчитывать, кого и когда они могут принять в своё отделение.
Всё то время, пока продолжалась эта сцена, Маша лежала, не вполне понимая смысла происходящего. Она с надеждой смотрела на всемогущего Долинского и ждала, когда профессор, наконец, ею займётся.
И только, когда вся свита двинулась дальше, до Маши стало доходить, что её снова бросили на произвол судьбы. В её разгорячённом температурой мозгу, всплыли небрежные слова медсестры:
- Это глухонемая из неврологического отделения… - и пришло запоздалое осознание того, что «глухонемая» - это она сама.
Бедная девушка была настолько потрясена фактом такой коварной несправедливости, что просто начала задыхаться. Женщина, чья койка находилась рядом с койкой Маши, испугалась, увидев, как та мечется в кровати с побагровевшим, почти фиолетовым, лицом:
- Помогите, - крикнула она, - здесь больной очень плохо!
Долинский, который уже закончил обход и собирался выйти из палаты, резко повернул назад…
И вот уже Мария сидит в кровати, заботливо поддерживаемая под спину двумя молодыми практикантами и жадно вдыхает кислород из кислородной подушки.
- А ну, покажите мне историю болезни этой глухонемой, - требовательно обратился профессор к врачу, у которого была папка с историями болезней.
Врач задёргался, разыскивая глазами медсестру-«спасительницу», но та благоразумно спряталась за спины присутствующих.
К счастью, к этому времени Маша настолько пришла в себя, что обрела способность ясно мыслить. Понимая, что сейчас дело решают буквально, секунды, она жестами стала требовать, чтобы ей дали возможность писать.
Когда по распоряжению того же Долинского, девушке дали бумагу и карандаш, она торопливо написала на клочке бумаги:
- Я не глухонемая, а студентка учительского института Шкуратова Мария. У меня очень плохо с горлом. Умоляю, спасите!
И дело завертелось. После осмотра горла больной, профессор так посмотрел на лечащего врача, что тот начал буквально лязгать зубами…
Маша так и не узнала, что случилось с врачом и лгуньей-медсестрой, но больше она их в своей палате не видела. Впрочем, ей было и не до этого. Ангина на тот момент оказалась в таком запущенном состоянии, что потребовалось немалые усилия медиков, чтобы девушка смогла выйти победительницей из тяжелейшей схватки с болезнью.
Конечно, огромную роль в спасении Маши сыграли знания и опыт профессора Долинского, который взял весь ход лечения под свой личный контроль.
Пусть не покажется преувеличением мои слова о сложности борьбы с ангиной. Дело в том, что самого главного средства в борьбе с этой болезнью – антибиотиков, в тридцатые годы двадцатого века, ещё не существовало.
Но и без антибиотиков, болезнь, в конце концов, была побеждена – и уже через месяц Маша чувствовала себя так, как будто никогда и не болела.
Только один, самый главный урок для себя она вынесла из этого тяжёлого эпизода своей жизни: «Никогда не пить холодной воды, особенно, будучи разгорячённым».
Эту простую истину мама часто повторяла нам, своим детям. Но, к сожалению, человек склонен учиться только на своих ошибках.
И я, хотя много раз слышала мамины предупреждения на этот счёт, всё же ухитрялась наступать на те же самые грабли – и не один раз.
Зато теперь, предупреждаю об этом свою дочь, но, кажется, с тем же неуспехом…
НАША МАНЬКА – БАРЫНЯ.
После окончания Смоленского Учительского института, решила Маша, уже в качестве человека с высшим образованием, навестить своих родных тёток - сестёр матери - из которых Марфа была самая младшая.
Жили они все по разным сёлам, вели своё нехитрое хозяйство. Ничего, к сожалению, не знаю об их семьях, но знаю, что Маша была для них предметом любви и гордости. Ещё бы, племянница учится в Смоленске на учительницу - такого в их роду ещё не было!
Первой, к кому заявилась Маша, была тётка Ульяна – старшая и любимая дочь знахарки-Акулины. Сама Акулина незадолго до этого умерла от крупозного воспаления лёгких, которое получила, напившись холодной ключевой воды, после жаркой русской бани.
Прошло четыре года с тех пор, как тётка последний раз видела племянницу - и теперь она не сразу признала Машу в этой взрослой девушке, с красиво уложенными волосами, в нарядном шёлковом платье и маленьким кожаным редикюлем в руках.
Ульяна долго смотрела на девушку, а потом, узнав знакомые черты, своим могучим, как у Акулины, голосом, вынесла вердикт:
- Наша Манька – барыня!
С другой сестрой матери, Глафирой Платоновной, благодаря приезду племянницы, случилась забавная история. Мама несколько раз рассказывала об этом, поэтому рассказ пойдёт от первого лица.
**********************
… - Накормила меня тётка ужином, так как приехала я к ней под вечер и пошла спать. Хотя время было совсем не позднее – солнце только село. В деревнях ведь всегда спать ложились рано. Как смеркаться начинает, «вечеряют», то есть, ужинают, а потом спать идут.
Вообще, по вечерам не принято было долго засиживаться. Во-первых, электричества тогда не было, а что хорошего при керосиновой лампе сидеть? Но самое главное, вставать приходилось очень рано. Ориентировались обычно по солнцу: как солнце встало – так и подъём.
Но я к тому времени уже отошла от деревенских правил, и не хотелось мне на другой день «с петухами» просыпаться. И вот, чтобы мухи меня рано не разбудили – они ведь, тоже со светом просыпаются - решила я темноту создать.
Нашла каких-то ситцевых тряпок, тёткину широкую чёрную юбку и занавесила все три небольших окна – о шторах в те годы в деревнях никакого понятия не имели.
Теперь, ни свет, ни мухи, меня рано не должны были разбудить.
Спали мы с тёткой в одной комнате. Она – на полатях возле печи, а мне, как дорогой гостье, свою кровать за занавеской в углу, уступила.
Первая половина ночи прошла спокойно. А потом, когда на улице светать начало, и, как будильник, петух об этом весь мир оповестил, проснулась Глафира Платоновна. Хотела вставать и свой трудовой день начинать - а в хате ещё совсем темно. О том, что я окна занавесила, тётя и понятия не имела.
- Господи, - бормочет она и крестится, - какая ночь ноне длинная… - и опять засыпает…
Так проходит ещё некоторое время. Опять тётя просыпается, а в хате по-прежнему темно, - значит, солнце ещё не встало:
- Господи, что же это мне сегодня ночью всё никак не спится?
Она переворачивается на другой бок – и засыпает. А я лежу, довольная, что моя тётка-труженица хоть разок отдохнёт хорошенько.
В это время вокруг нашего дома начинаются разворачиваться бурные события. Оказывается, именно сегодня была тёткина очередь пасти общественный скот. У них в деревне в то время не было пастуха – и сельчане пасли стадо сами по очереди.
И вот теперь вокруг нашего дома собирается почти вся деревня. Ведь животных всегда передавали пастуху, как сейчас воспитателям в детских садах передают детей – из рук в руки. А тут, скот к дому привели, а встречать его некому.
Животные после ночи голодные, блеют, ревут, мычат. При этом, так же, как и малых детей, на одном месте их не удержать – норовят куда-нибудь не туда залезть или, вообще – убежать. Короче, возле нашего дома – настоящее столпотворение.
Хозяева скотины галдят, удивляются, что «пастух» до сих пор не появился.
- Глашка, гонь тя спяки! Чаво ты не виходишь? Мы уже здеся цельный час стоим – возмущённо кричат одни.
- Нада в хату двери сломать, поглядеть, можа, вона помёрла? – с тревогой, но и не без любопытства говорят другие.
Я сама от такого шума давно проснулась, но вначале не поняла, почему это все под нашими окнами митингуют?
Встала я тихонечко, в щелку занавешенного окна посмотрела – и всё мне стало ясно.
Конечно, струхнула порядком, что такой шкоды натворила - подвела эту вечную труженицу.
Поскорее все тряпки с окон поснимала – и быстро опять в кровать прыгнула. Сделала вид, что сплю и, вообще, я здесь – не при чём.
А тётя, как на зло, именно теперь уснула, как убитая. И ничего абсолютно не слышала.
И только, когда люди уже в окна колотить стали и кричать истошными голосами:
- Глашка, ты што там, помёрла што ли?! – тётя моя подхватилась и вначале начала просто по хате метаться. Ей спросонок показалось, что это – пожар.
- А божечки, а божечки! Что ж это делается?
Только потом до неё дошло, что это люди за окнами шумят. Натянула она, прямо на ночную рубаху, юбку и ситцевую кофточку – и выскочила на улицу – на расправу разъярённой толпе…
Вечером, когда тётя вернулась домой, после того, как стадо было благополучно распределено между хозяевами, и мы сели вечерять – естественно, что я в доме тщательно прибралась, ужин приготовила – тетя всё удивлялась, почему это сегодня она так заспалась?
Я сидела, поддакивала и делала вид, что вместе с нею удивляюсь этому странному происшествию. Сказать тёте, что это я во всём виновата – мне просто не хватило духу.
Хотя, в глубине души, особой вины за собой не ощущала – моя бедная тётушка хоть раз в жизни по-настоящему выспалась…
Продолжение следует
http://www.proza.ru/2013/04/15/15