Дорога в г.Орск из г.Кировабада заняла около пяти дней. Старшим был назначен какой-то лейтенант, его только что призвали из запаса. Он плохо разбирался в дисциплинарном процессе и очень тяготился порученным ему делом. Все ходил за мной и спрашивал, довезем мы курсантов до Орска или растеряем по пути.
Наши курсанты все же подвели его. В Сухуми двое из наших перепились и устроили драку перед окнами комендатуры города. За этот поступок курсанты Спиридонов и Першин отсидели в Орске по 10 суток на гауптвахте. Был наказан и лейтенант, как старший команды.
В пути было четыре пересадки: Сухуми, Тбилиси, Москва, Оренбург. Мы истратили за дорогу все свои денежные сбережения, а многие даже продали часы (они в то время считались дефицитным товаром).
В Орске училище только начинало свое существование, поэтому нам, пасынкам, прикомандированным курсантам, работы предстояло много. Начать летную программу, как нам обещали, мы должны будем зимой, а летом — учить теорию (мы ее уже изучили в Кировабаде) и заниматься хозяйственными работами.
Вновь чего только мне не пришлось делать! Как старшине классного отделения мне приходилось быть за главного, а это значит, необходимо было разбираться в работе, которую делают курсанты — будь то стройка, посадка деревьев и т.д.
Один раз нам шестерым курсантам некий хозяйственник подполковник Шибоян дал работу — заложить фундамент под здание. Мы потребовали норму, он ее нам установил, добавив, что если закончим, то можем идти на речку Урал купаться.
Каково же было его удивление, когда мы намеченную норму выполнили за 40 минут! Правда, мы все делали бегом — месили раствор, носили камни и заливали раствором. Подполковнику неудобно стало перед нами, что он недооценил такой производительности, он напал на меня, что я, мол, занялся чуть ли не вредительством и делал плохой раствор.
Когда я доказал ему, что все делалось по нормам (три части песка, одна часть цемента), мы вместе с ним попробовали «сломать» фундамент, но все было крепко. Он успокоился и сказал: «Да, такой производительности курсантского труда я за свои 26 лет не встречал. Как я мог дать вам такую малую норму!»
У нас же главным стимулом было купание. Лето в Орске, как правило, жаркое, поэтому всех тянуло на Урал купаться.
Около сотни раз мне пришлось сходить начальником караула по охране и обороне объектов аэродрома. Караульное помещение находилось в землянке. Караул имел 8 постов. Сведущие в этом деле читатели могут понять, что нагрузка на начальника караула ложилась большая.
Проверяющие и дежурные по училищу всегда отмечали, что личный состав караула несет службу по-уставному. Мне стали чаще доверять управление караулом. Я, уже привыкший к тяготам армейской жизни, все принимал, как должное.
Один раз случилось непредвиденное. После окончания ночи я оставил за себя помощника начальника караула, а сам лег отдыхать. Дежурным по училищу был очень ретивый летчик-инструктор капитан Курдюмов. Он вопреки требованиям устава подкрался к землянке, быстро перескочил через часового у входа и попал в караульное помещение.
Часовой, конечно, окрикнул капитана «стой, кто идет!» Но тот не отреагировал. А курсант Савицкий Н. только успел схватиться за затвор винтовки и из-за медлительности и замешательства не дослал патрон в патронник. Курдюмов уже прыгал через часового в караульное помещение.
Мой помощник, которого я оставил за себя, был не из моего классного отделения. Он уснул и, глядя на него, спала большая часть смены. Меня разбудил окрик проверяющего: «Караул, в ружье!» Я быстро поднялся, построил караул по команде в ружье и доложил проверяющему.
На второй день меня вызвал начальник штаба полка, к которому мы были приданы. Он начал свою беседу с того, что мы, мол, от тебя такого несения караульной службы не ожидали, и что ты должен понести наказание. Я не стал выкручиваться и спасать помощника, которого я мало знал, а рассказал начальнику штаба, как все было. Начальник штаба произвел на меня хорошее впечатление, вел себя тактично, спокойно, он оценил мои знания караульной службы и наказал помощника, объявив ему 10 суток ареста с содержанием на гауптвахте…
Те дни, когда я проходил через сутки около ста раз начальником караула, не прошли бесследно. Я отлично изучил требования устава гарнизонной и караульной службы, касающихся караульной службы, получил большую практику, понял все практические действия часовых и караульных. И все это в целом пригодилось мне при исполнении обязанностей на офицерских должностях и, самое главное, когда я стал начальником штаба полка.
Мне много раз приходилось инструктировать караул, и я в таких случаях говорил всегда без пышных фраз, а по существу, доходчивым языком. И когда я говорил, сколько раз мне самому приходилось нести караульную службу, то солдаты улыбались и отвечали, что они не подведут.
Помогла моя караульная практика и при проверках караульной службы. Я мог быстро разобраться в недостатках и подсказать начальнику караула, как их устранить. Судя по получаемым приказам, в караулах в целом по Армии встречались серьезные недостатки — все-таки там несли службу юноши в солдатской форме и с боевым оружием.
Я горжусь тем, что караулы, за которые отвечал, которые проверял, не принесли мне и полку тяжелых происшествий.
Так проходил 1954 год. Нам обещали, что мы вскоре приступим к летной подготовке, но начали мы ее лишь зимой. Зима на Южном Урале с 1954 на 1955 год выдалась суровая. На аэродроме нам приходилось греться самыми необычными способами. Морозы были -25-30 градусов, и постоянно дули ветры.
Летная группа имела на 3-х курсантов унты, на 3-х — валенки. Часто инструктор на рулении показывал, кто сейчас должен лететь, а он оказывался в валенках. Происходило быстрое переодевание на снегу.
Мы полетали несколько зимних дней, и нам заявили, что для нас нет больше топлива, его надо ждать до весны. На повестку дня вновь вышли хозработы, караул и изредка учеба.
Здесь в Орске спортивная база была еще не сделана, и я, чтобы не терять время попусту, решил восполнить пробелы в знании литературы. Я повторил литературу за 8-10 классы и прочитал много книг: Горького, Чернышевского, Добролюбова и др. Чтением занимался и в карауле. Все это облегчило мне подготовку в будущем к вступительным экзаменам в Академию.
Чтением я увлекся по двум причинам. Мой друг Зимин остался в Кировабаде, и я сдружился в Орске с Подпориным Г. Он отлично знал литературу, выписывал через родителей литературную газету, глядя на него и я начал заниматься литературой. Второй причиной было то, что мы дружили со студентками педагогического института. Пединститут и наше училище были взаимными шефами.
Большинство знакомых были девушки с литературного факультета, беззаветно влюбленные в литературу. Поэтому чтобы не огорчать их своим незнанием, я много занимался. А вдобавок к этому устраивались вечера литературы, викторины, дискуссии и др.
Организацией вечеров мне приходилось заниматься вплотную. Мы арендовали в городе автобус, оплачивали проезд, делали пригласительные билеты, и делегация выезжала приглашать студенток. Сценарий проведения вечера готовили тщательно, выдраивали помещение, где планировалось проведение вечера.
Дружба существовала крепкая. И когда я покидал г.Орск в лейтенантских погонах, то меня пришла проводить делегация студенток из двенадцати человек.
Город Орск славился своей рекой Урал, и когда нам предоставлялась возможность, мы устраивали там свой отдых с купанием и рыбной ловлей. Река Урал имела быстрое течение и чистую воду.
Вплотную мы приступили к полетам весной 1955 года. Еще нас ожидали лагеря в местечке Кумак Оренбургской области.
Один раз меня вызвал штурман полка и приказал отобрать пять курсантов отделения, чтобы один из них был повар, для постройки полигона под бомбометание. Я отобрал пять человек, мы получили продукты на пять дней и на машине убыли строить полигон.
Это было мое первое знакомство с Казахстанской степью и целинниками. Разместились мы в сарае совхоза Акжарский. Нашей задачей было разыскать в степи мел, нарисовать на земле белый крест, то есть окрасить в белый цвет два перпендикулярно расположенных диаметра с толщиной линии 5 м и такой же толщины сделать периметр круга. Затем необходимо было определить и подготовить место посадки для самолета Як-12, оборудовать место для наблюдающего за попаданием бомб.
С поставленной задачей моя пятерка справилась, а один из курсантов — Ваня Першин — оказался великолепным поваром.
Посмотрели мы, как живут казахи. К нам они относились хорошо. У некоторых мужчин я видел по две жены. Одна, старая, была казашкой, а чуть моложе — русская.
*****Полёты
Началась вывозная программа зимой, затем возобновлена на аэродроме Орск через 3-4 месяца, и продолжали и заканчивали мы ее уже на грунтовом аэродроме Кумак.
Инструктором на Ил-28 был у меня капитан Л.Фоменко. Он был своеобразным человеком. Как офицер был хорошо подготовлен, в ношении формы одежды был аккуратистом, служил в этом для многих примером. И на земле был тактичен, вежлив, обходителен. Но летать особенно для меня было с ним трудно. И я для вылета взял большее количество провозных полетов, чем было положено по норме.
Беда с Фоменко была в том, что он был заносчив, считал себя асом. Стоило сделать во время вывозного полета ошибку, Фоменко преображался в другого человека — он начинал гнуть семиэтажные маты, унижал, оскорблял. Я бывало, выйдя из кабины, думал, где он выкапывал такие маты.
После полетов наш Фоменко преображался вновь в чистюлю, аккуратиста, и очень вежливо начинал вести разборы. Но у нас в голове все еще стояли его семиэтажные оскорбительные маты, и мы удивлялись его хамелеонству.
Своими матами он меня «завозил», и я под его обучением впервые за всю жизнь превратился в трудноуспевающего. Перелом в мой процесс обучения внес командир звена капитан Шерпилов, замечательнейший летный педагог и человек. За два провозных полета он разобрался в моих «завозенных» ошибках. Вскоре я вылетел самостоятельно с общей оценкой «отлично».
Наше летное звено вело борьбу за первое место среди 3-х звеньев эскадрильи. И мы на протяжении всего периода обучения держали первое место, как по дисциплине, так и по летной подготовке. В связи с этим вспоминается один эпизод…
Был у нас курсант Ю.Петров. Сын капитана первого ранга, очень красивый, одаренный, обладал методикой быстрого чтения. Так как отец высылал ему приличные суммы денег, то Юра пристрастился и к выпивкам. Его девушка училась в Ленинграде.
И вот в один прекрасный день она прикатила в Кумак, и ко мне подошел Петров с просьбой помочь в организации свадьбы. Сроки у приехавшей девушки были сжатые, и пришлось свадебный вечер проводить накануне полетов.
Я помог в организации свадьбы и на вечер с собой привел человек 6 курсантов, которые заверили меня, что пить будут мало, так как на завтра предстояли полеты, и подъем соответственно должен быть в 4 часа утра. Петров пригласил на свадьбу офицеров от командира эскадрильи майора Крейдун и ниже.
Мои курсанты, увидя хмельное, начали Юрку поздравлять и пить сами. Через 1-2 часа я вытащил из-за стола четырех пьяных курсантов и уложил на матрацы в соседней комнате. К моему большому удивлению, напилась на свадьбе и невеста! Она заводила со мной бессвязные речи о красивых ленинградских моряках и своих похождениях.
Я с такими явлениями, чтобы невеста напивалась на свадьбе, раньше не встречался, и мне обидно стало за Юрку, что его семейная жизнь будет сложной.
Всех пьяных курсантов видел командир АЭ. Часов в 12 ночи я растолкал спавших с похмелья курсантов и увел в лагерь, который находился в пяти километрах от места свадьбы
В 4 часа утра был произведен подъем, и всё завертелось в быстром темпе по распорядку летного дня. Когда я поднялся на вышку к командиру АЭ, чтобы он подписал полетные листы курсантам моего классного отделения, тот строго сказал мне: «Твое звено летать сегодня не будет». Он не стал слушать моих объяснений, что на свадьбе были только 6 человек из 22, и пусть летают хотя бы те, кто на свадьбе не был…
Комэск не стал меня слушать и сказал: «Младший сержант, вы можете идти». Ко мне подошел командир звена с вопросом: «Ну как?» Я все рассказал, и мы начали переживать, что из-за этой свадьбы мы лишимся первого места, и нас сегодня по летной программе обгонит 1-е звено майора Алешина. Полеты были в основном все самостоятельными и на боевое применение самолета Ил-28.
Мы уселись в кабине штурмана с мыслью, раз звену не дают летать, то хоть подремлем. Мы видели, как запускали курсанты майора Алешина, кое-кто вырулил на старт для взлета. Но тут внезапно поднялась пыльная буря, кои были частыми гостями этих мест…
Комэск дал команду всем зарулить и выключить двигатели. Через два часа последовала команда: «Отбой полетов!» Мы с капитаном Шерпиловым переглянулись — каждый из нас в душе порадовался этому явлению. Наше звено осталось в передовых.
В конце летной программы были полеты на боевое применение: полеты строем, стрельба из фотопулемета в воздухе и бомбометание. На бомбометание летали с нами офицеры-штурманы.
Наша летная группа состояла из шести курсантов малого роста (160-164 см). Все мы занимались гимнастикой, и это нам помогало чехлить самолет быстро и без большой стремянки, предназначенной для зачехловки киля. Летом в виду большой нагрузки и жары мы, малорослые курсанты группы, не производили особого впечатления у офицеров-штурманов, с которыми предстояло выполнять полеты на бомбометание.
Прибыл как-то к нам на бомбометание штурман капитан. У него был интеллигентный вид и высокий рост. Когда он окинул взглядом нас, «верзил» в выцветших на солнце комбинезонах, я заметил по его лицу испуг. Наш вид не внушал ему доверия.
Я делал с ним полет первым, и когда он садился в кабину на вылет со мной, заметно волновался. У него дрожали колени, наверное, он предположил, что я его обязательно разобью в этом полете.
На самом деле, курсанты-пилоты очень смелый народ, и когда мы начали летать самостоятельно, у нас была уверенность в своих летных силах. Волнение для авиации не приемлемо. Оно обязательно ведет к неправильным действиям.
Я запустил двигатель, вырулил на старт с тремя стокилограммовыми бомбами, подвешенными в бомболюке, произвел взлет, взяв курс на полигон, который сам же и строил. По летным законам, я являлся командиром экипажа, и капитан штурман вскоре дрожащим голосом начал докладывать, что он делает в кабине.
Я быстро настроил автопилот, отдав ему управление, а сам наблюдал за показаниями приборов. Зашли мы на боевой курс, штурман доложил о своих действиях: он сбросил одну бомбу. Стрелок-радист (он оказался новичком — первый раз поднялся в воздух) доложил, что бомба не упала. Штурман закрыл бомболюки и повторил заход. Он вновь таким же странным голосом докладывал по СПУ (самолетное переговорное устройство) о своих действиях.
Но бомба снова не сошла с замков. Я доложил руководителю полетов. Он дал четкую команду на аварийный сброс всех трех бомб сразу. Я дал на это команду штурману. Мы зашли еще раз на боевой курс, и штурман доложил, что бросает бомбы аварийно. Радист сообщил, что он увидел разрыв только одной бомбы. Руководитель полетов на мой доклад приказал: «Задание прекратить и идти на точку!» Я взял курс на аэродром.
После посадки мне приказали зарулить подальше, на специальное место, открыть бомболюки и ждать прихода вооружейников. Мы выполнили все указания и вылезли из кабин. Штурман был бледен и молчал. Когда мы заглянули вместе с вооружейниками в бомболюк, то там бомб не оказалось.
Все же штурман сбросил их аварийно, а стрелок-радист по своей неопытности не смог различить, что упало три бомбы. Полет мне был засчитан.
Следующим вылетал бомбить Коля Савицкий. Они с капитаном штурманом вообще не смогли отбомбиться. Как доложил капитан командиру звена — мешала облачность. Таким образом, бедный штурман набрался порядком страха, не смог выполнить двух летных заданий.
В Кумаке в лагерях я много занимался спортом. В свободное время ходили на речку Кумачку. На соревнование по штанге меня не отпустили мои летные командиры. А необходимо было ехать в Оренбург, я был настроен на соревнования, так как чувствовал, что мышцы мои еще больше окрепли.