Начальник

Галым Бейсембаев
Я – счастливый на встречи человек. Мне повезло на друзей детства, первую учительницу, зав.кафедрой в институте, первого начальника. Иных уж нет… Как мог, я рассказывал о своем безграничном чувстве благодарности, памяти и любви к этим людям…

Но о первом начальнике, если и приходилось, то лишь только вскользь и то в шутливой форме. Не принято у нас хорошо отзываться о начальстве. Но теперь он вовсе не мой начальник, да и, вряд ли когда-нибудь, прочитает этот рассказ, потому что давно уехал из Казахстана.
 
      Он был всего на несколько лет старше нас, членов исключительно  молодежного коллектива, получивших высшее образование в самых различных и престижных ВУЗах СССР.  Переполненных энергией, амбиций, искренне полагавших, что этот мир должен быть благодарен им только за то, что они есть! К тому же, многие из нас были детьми из семей высокопоставленной элиты. Такую буйную кампанию, с явными анархистскими наклонностями, не признающих никаких авторитетов надо было еще поискать!

Как только он справлялся с нами?! По прошествии лет, признаюсь – я не смог бы руководить таким коллективом даже сегодня…
     Мы безоговорочно признали в нем вожака, потому что он был широко эрудирован, знал больше нас и не унижал нас этим. Мог красноречиво, захватывающе выступать, практически в любой аудитории не менее часа, без бумаги, что не только было редкостью, но и не поощрялось, не повторяясь и не сбиваясь с темы.

Никогда не суетился сам и не подгонял без надобности других. Подробно объяснял, зачем, почему и как следует выполнить то или поручение. Давая очередное задание, причем с реальным сроком на его исполнение, предлагал целый список литературы, статей из газет, подготовленных и даже подчеркнутых им разными чернилами, вырезок из журналов и методических пособий.

Но, упаси вас бог, как мы пробовали вначале, полениться и проигнорировать его рекомендации! Это все равно выявлялось в последующем. И самой мягкой реакцией на плоды нашего творчества было его знаменитое – Бред сивой кобылы!
 
На расправу он был скор и лют! Подхалимов и разных хитрых подходов не терпел. Пунктуальность и обязательность вбивал нам в сознание ежедневно и ежечасно. Зазнайство и спесь, бывало и такое, после особо удачно проделанной работы, высмеивал с такой иронией и сарказмом, что от признаков «бонапартизма» излечивал на всю оставшуюся жизнь. Всех без исключения, величал только по имени и отчеству, да и мы, меткие на прозвища и колючие на язык, звали его между собой только уважительным «Байтеке», от сокращенной фамилии Байтеряков Евгений Дмитриевич. Это была большая и нелегкая школа…
 
Боюсь, что по моим словам о нем сложилось мнение как о волевом и безгрешном диктаторе. Нет и еще раз нет! Были у него, как у всякого человека, и простительные слабости. Но не хочу говорить о них,  когда сам далеко не безгрешен…

До сих пор помню, как впервые в жизни столкнулся с серьезной бедой. Маленькой дочери поставили диагноз тяжелой врожденной болезни сердца. Рекомендовали везти в Алма–Ату или Москву.  Откуда тогда у двадцатидвухлетнего папаши, недавнего выпускника института, могли быть такие средства на дальнюю поездку? Но откуда он узнал об этом?!

Вызвал в кабинет, необычно тепло поздоровался, расспросил, посочувствовал и… командировал на десять суток в Москву! При мне же созвонился с вышестоящим руководством, убедил их и, предупредив меня не светиться в коридорах власти, просто отметить там командировочное удостоверение, пожелал не терять надежды.

Разве можно забыть такую заботу моего первого в жизни начальника? И много ли найдется таких сегодня?
 
Мне везет в жизни на встречи добрых и отзывчивых людей…