Никто и никогда не мог подумать, что мы поженимся. Я и Рой. Мне — не верится до сих пор. И черт с ним, что свадьба завтра. Я не хочу связывать свою жизнь с этим человеком… И хочу одновременно.
Причин того, что не хочу — едва ли не тысячи. Но я лучше просто немного расскажу о нас. Мы познакомились, будучи коллегами и конкурентами. Вернее, когда я пришла на должность простого стажера, конкурентом он меня не считал. Окинул равнодушно-скользящим взглядом и словно бы я была предметом мебели, и как будто забыл о том, что я существую.
Это злило. Я не мебель, и никто не имеет права так на меня смотреть. Ему удалось меня задеть, и на самом деле именно это положило начало нашим отношениям. Я решила доказать и ему, и себе, что я чего-то стою. У меня получилось.
Прошел год, и я стала практически равной ему. Это вызывало у меня эйфорию. Наконец-то, черт возьми! Я, простая и ничего из себя не представлявшая дочка офисной задницы сравнялась с человеком, которого боялись практически все! Но эйфория быстро прошла. Как же ей не пройти, когда из-за твоих амбиций погибает человек? Тем более, близкий.
Мой парень, Мэтт и был этим человеком. Мою машину, вместе с ним, разнесло на куски. А я осознала, что едва ли не рада этому. И это ударило по мне гораздо больше, чем сама его смерть. Я стала ощущать острую неприязнь к самой себе. Сменила стиль одежды. Рассорилась со всеми, кроме разве что моей подруги. Мэй просто знала обо всем. И не позволила мне испортить наши отношения.
Я сразу поняла, что это сделал Рой. Потому что я умела анализировать, и прекрасно понимала, что те, кто ему мешают, подозрительно быстро пропадают из компании. Увольнение, смерть или тюремное заключение служило тому причиной — не важно, но все это делал он.
Накатила апатия, было все равно, что со мной будет. Но запоздалая, совестливая мысль о том, что для немногих близких людей моя смерть станет ударом, вынудила меня нанять себе телохранителей. Вялой попыткой доказать себе, что Мэтт был мне дорог, а не достал до чертиков, стало отправление к Рою профессионального снайпера. Хотя я не верила, что у него получится грохнуть этого человека. И не получилось. Моя записка дошла до адресата. Надеюсь, получилось вложить несуществующую ненависть в эту пару строчек.
Потом наступила, так скажем, фаза ожесточения. Я злилась на себя, а желчь выпускала на Роя. Даже допросила с пристрастием его любимую проститутку. Зачем? Затем что нельзя подорвать репутацию человека, о котором ничего не знаешь. Девушка ушла от меня заплаканная, но целая и невредимая. Кажется, она что-то к нему чувствовала. Стокгольмский синдром, не иначе. Теперь я её понимаю.
Благодаря Клариссе у меня появилась столь необходимая информация. Я пришла к выводу, что он псих, и если я ударю по деловым связям — он прикончит меня сам, а этого я все еще не хотела. Так что ударила по личным. Это была моя стихия — роспуск сплетен, я еще в школе получала от этого странное удовольствие. А в его случае в высшем свете достаточно было просто немного преувеличить правду. Это даже грело мне самолюбие — я была в своих глазах эдаким спасителем невинных принцесс от дурного влияния Роя Бэллроуза. Наивная! Поварившись немного в этом обществе потом, я поняла что он — еще не худший экземпляр, а дамы ничем не уступают мужчинам.
Сплетни стали для меня увлекательным хобби. С горящими глазами я искала трепливых кумушек, и красочно описывала то, что знаю. И то, чего не знаю тоже. Было весело. И еще, я стала засматриваться на Бэллроуза. Тот же стокгольмский синдром, наверное? Эта мысль успокаивала мою совесть и мой безотчетный страх перед собой.
Меня много чего пугало. Например, странное состояние тела после каждого покушения на меня. И взгляды, которые я невольно кидала на Бэллроуза, когда он не видел. Да и не только это, но я все еще пытаюсь казаться добропорядочной женщиной, так что обойдемся без подробностей.
Рой был красив, в отличие от меня. У него были очень красивые глаза. Серые, со странным отливом. Больше всего они напоминали мне сталь. Такую же холодную и расчетливую, как он сам. Волосы у него были на пару тонов темнее моих, почти что черные, и доходили до середины шеи. Да и лицо было красивым. Ровный нос, словно выточенный из мрамора. Такие же тонкие, как и у меня губы, которые часто истончались еще сильнее от саркастической усмешки. Да и сам профиль как будто говорил о его жестокости. Что называется, у него все было написано на лице. Про таких, как он говорят «дьявольски красив», но я терпеть не могу клише. Не знаю, правда, как он поддерживал свое тело в форме, но я и не хочу знать.
Когда он предложил мне… спать с ним, я разозлилась. У меня возникло отвратительное ощущение, что все эмоции написаны у меня на лице. Я много глупостей наговорила тогда, и повела себя как истеричка. Хлопала дверьми, кричала до хрипоты, оскорбляла его и даже надавала черт знает сколько пощечин. А Рой пропускал все мимо ушей, и в какой-то момент всучил мне свою визитку. Он был спокоен, собран, и как всегда саркастичен. А я — полная противоположность. Щеки раскраснелись, волосы растрепаны, в глазах «праведное» возмущение. Но визитку я взяла. Это была большая, очень большая глупость. Даже хуже — это была ошибка. Большей ошибкой я могу назвать разве что нашу свадьбу.
Целую неделю я не решалась её порвать, и даже не убрала куда-нибудь, чтобы никогда не найти. Я на нее смотрела, ругала себя сквозь зубы, и исправно ходила на работу в смятых, нестиранных вещах. Всю неделю меня мучили кошмары, и преследовал безотчетный страх. А на её исходе я узнала о похоронах брата Мэтта.
Он совершил самоубийство, застрелился. Ох, как же мне хотелось перегрызть глотку тому, кто продал ему пистолет! Я все же пришла на похороны, из… некоей дани уважения этому парню. Черт, не знаю, на самом деле, зачем я это сделала. Там в меня каждый впивался взглядом, искренне полагая, что я виновата в смерти обоих. И Мэтта и Оливера. Их мать, женщина по имени Мелисса Дэйвиш, даже хотела вышвырнуть меня оттуда. Её остановил муж. Кто бы мне сказал, зачем он это сделал!? Женщина была абсолютно права, черт возьми! И от осознания этого было ой как паршиво. Я ушла, как только позволили приличия.
Дома нашлись старые запасы алкоголя, которые мне дарили в несметных количествах, и я впервые в жизни позволила себе напиться. Я мало что помню. Только, как звонила Рою, чтобы согласиться на его предложение, и то, что застала его в расстегнутой рубашке. От этого зрелища мне снесло крышу, и что было дальше — не знаю. Воспоминания застилает пелена.
Впрочем, я проклятущая лгунья, потому что даже себе лгу! Не хочу думать о том, что натворила. Не хочу-не хочу-не хочу! Когда настало утро, я фактически сбежала из квартиры Бэллроуза, влепив ему напоследок заслуженную пощечину. И сделав очередную глупость — оставив свой телефон.
Это продолжалось невообразимо долго. Я продолжала ездить к нему всякий раз, когда мне становилось паршиво от себя. Его усмешка и внимательный, до безобразия проницательный взгляд действовали на мою совесть примерно так, как выключатель — на свет. Отключали её к чертовой бабушке, то есть. Долгое время, это был просто секс. Рой, я думаю, назвал бы это мерзким словечком «трахались».
Потом я рассказала ему о том, как спасалась от присланных им же громил. Он тогда хмыкнул, и похвалил мое хладнокровие. Не вижу, что тут можно хвалить. Мне-то снова было мерзко от себя. Я сознательно била каблуком именно так, чтобы нападавший умер либо от потери крови, либо от болевого шока. Сознательно хотела, чтобы он умер в мучениях.
И у меня получилось обеспечить ему медленную и неприятную смерть. Тошнит порою, когда думаю о том, какое удовольствие мне это доставило. Странно вот что: остальных двоих мне ни капли не было жаль. Я до сих пор считаю, что они получили по заслугам. К тому же, было кое-что, утаенное мною от Роя. Когда Стэн и его ребята избивали несостоявшихся насильников, я не могла оторвать взгляда от этого зрелища. Меня завораживали крики боли, отчаянные взгляды и мольбы отпустить. И главное: у меня вызывали безумный смех их клятвы о том, что они больше не тронут ни одну девушку. Мне нравилось все это, хотя впоследствии… Я ощущала себя кровожадным монстром.
А потом я просто с ним говорила. С Роем, конечно же. Пыталась найти способ воздействовать на моральные стороны его характера, с помощью объективных недостатков способов его заработка и его стиля жизни. Он меня слушал, и смеялся. И такие разговоры стали для меня отличным лекарством от ненависти к себе.
То, что я считала кошмаром, для него было абсолютно в порядке вещей. И черт возьми, он даже верил в то, что говорил! Не понимаю, как такое возможно. До сих пор не понимаю. Он рушит мой мир уже тем, что существует. И мое сознание тоже рушит, иначе зачем я сделала очередную глупость — исправила причиненный его репутации ущерб. Боже, я никогда не поступала более глупо!
Я дала ему карт-бланш на то, чтобы принимать ухаживания вешающихся на него девиц. А еще я поняла, что мне на это совсем не плевать. Меня не покидает ощущение, что ему нравилось меня злить, выбирая смазливых тупых куриц. Ненавижу их. Каждую хотелось придушить или полить кислотой. Хотя, конечно, я сдерживала себя. Я же не Рой, в конце концов.
И даже с самой яркой представительницей этого типажа, Шерри Уайт, он умудрился провести вечер в ресторане и попасть под камеру папарацци. Умом я понимала, что такая, как Шерри интересует его только в качестве трупа, но ревность все равно лишала доступа к кислороду.
Ревность и обида. Шэрри Уайт была дочкой очень богатого и очень любящего её отца. Поэтому она выросла избалованной, злобной, меркантильной, и очень болтливой. В её присутствии мне всегда хотелось затолкать ей в глотку её же каблук, во имя великой богини Тишины. Но я прекрасно понимала, что девушка не виновата в том, что она тупа как дерево, так что держала себя в руках. До этой фотографии.
А как только это мерзотное фото попало мне на глаза, я обезумела. Я била гребанный стул каблуками в своем кабинете, представляя на его месте Шерри, я завывала, как чокнутая кошка… Мои глаза долгое время застилала пелена бешеной ярости. Вернее, ревности. Когда её приступ кончился, до меня наконец дошло что я ревную Роя к любой женщине на расстоянии метра от него, и если он будет продолжать в том же духе… сотворю нечто непоправимое. Пришлось просить Бэллроуза перестать. И признаваться в любви. Или как там называется странное чувство, из-за которого сходишь с ума, а разум отказывается подчиняться?
Его «я знаю» вызвало шок. Я смотрела на него большими, удивленными до невозможности глазами и не понимала, как такое вообще возможно. Предложенная им альтернатива многочисленным тупым курицам вызвала смешанные чувства. С одной стороны, я ощутила прилив возбуждения, а с другой — все тот же шок, пополам с отвращением к себе. Я согласилась, не задумываясь! А ведь… я никогда не считала себя извращенкой.
А Рой устроил мне маленький персональный ад, в котором я ненавидела себя ровно до тех пор, пока держала инстинкты под контролем. А из-под контроля они у нас обоих вырвались одновременно. И, как ни странно, он постепенно отучал меня от самобичевания.
Не то, чтобы сознательно, и не своим примером, нет. Просто чем чаще между нами происходили явно противозаконные вещи, тем больше меня затягивало. И меланхолии я снова начала предаваться исключительно наедине с собой.
То, что дважды я чуть не захлебнулась, много раз лечилась от пищевых отравлений, а оставленные его зажигалкой ожоги до сих пор украшали мою спину шрамами, этому даже способствовало. Возникало извращенное чувство справедливости, как будто бы я получила по заслугам.
Естественно, родным и близким я врала напропалую о том, почему даже в ночь на Рождество до меня нельзя ни дозвониться, ни выудить из дома. Ну, кроме одной подруги. Зря, зря я ей рассказала даже просто о том, с кем сплю. Она начала меня бесконечно донимать тем, что с такими, как Бэллроуз не стоит связываться. Как будто я без нее не была об этом осведомлена! Ненавижу, когда кто-то пытается влезть в мою жизнь со своими советами.
Тогда я парировала, что у меня «такой» всего один, а ей стоит разобраться, с кем спит её парень — с ней, или с её матерью. А уже потом советовать что-то другим. Это было её больное место, и Мэй растрепала о моей маленькой тайне всем, кого знала. Хотя потом жалела об этом, конечно.
Рой не злился, вопреки моим ожиданиям. Посоветовал «убрать» подругу, чтобы другим было неповадно, и совершенно спокойно на следующий день появился со мной на публике. Притащил меня в какой-то ресторан. Тогда я не особенно поняла, зачем ему это.
Но когда о нас заговорили, как об очень красивой паре, а романтические жесты этого жестокого и циничного на самом деле человека стали вызывать зависть у каждой шэрри уайт города, я догадалась.
Он создавал себе репутацию. Безумно влюбленного, а в будущем и добропорядочного семьянина. Я без труда поняла, что он рвется в политику. А для политики нужны симпатии толпы.
Когда я спросила его, какого черта он втягивает меня в свои игры, Рой спокойно ответил:
— Я до сих пор не утопил тебя окончательно. За чертовы два года. Как думаешь, как скоро умерла бы на твоем месте Шэрри?
— В первый же вечер. Максимум, во второй.
— Именно. А для роли невесты политика нужна либо такая, как Шэрри, которая просто не поймет, что я делаю, либо такая как ты, Лу.
— Иди к черту. Я не выйду за тебя замуж. Никогда. — Сказала я тогда злобно. Н-да, никогда не говори никогда — воистину мой девиз.
Рой лишь тихо хмыкнул. А затем заметил:
— Тогда ею станет кто-нибудь еще. Впрочем, я не против. Интересно будет посмотреть, способна ли ты на убийство не из самозащиты.
Я потратила много сил, на бесполезные споры с ним. Детей он, к счастью, заводить не планировал — его больше устраивала красивая легенда о том, что я неизлечимо бесплодна, а он хоть и мечтает о собственных детях, но меня любит больше. Голоса сочувствующих матрон обеспечены! И все мои аргументы против он отбил одной жалкой фразой:
— И как скоро ты сожрешь себя заживо, глядя как я живу с другой женщиной? Как мы улыбаемся с каждой газеты, из каждого модного журнала?
Я согласилась. Как всегда. Точно зная, что он из себя представляет. И хорошо понимая, что рано или поздно я ему надоем, и мне очень повезет, если он не устроит мне трагическую смерть. Потому что подобные аргументы всегда заставляли меня соглашаться.
И вот теперь, я смотрела на белое с золотом платье, и думала. Свадьба была назначена на завтра. И если я не уйду сейчас, то не уйду никогда. Так и буду прогибаться под него в прямом и переносном смысле, и так и буду чувствовать себя смесью маньячки и наркоманки. Нужно было уходить.
Но это было не то, чего я желала. Хотелось проверить, чувствует он ко мне хоть что-то, кроме похоти и желания быть единоличным обладателем понравившегося трофея. Нет, он неоднократно спасал меня из передряг, а единожды даже отомстил за изнасилование. Но он так сделал бы, объяви он своей собственностью любую другую. А были ли у него хоть какие-то иные чувства лично ко мне — я не знала.
В общем, я решила сбежать. Если лично на меня ему плевать — придумает трагичную историю о расставании накануне свадьбы, женится на ком-нибудь еще и после этого меня найдет Том, с твердым намерением отделить голову от тела и принести её Бэллроузу.
А если нет… Если нет, тогда я не знаю, что произойдет. Я знаю только, что в обоих случаях мой поступок — безумная глупость, но мне надо это узнать.
Так что, я собрала часть своих вещей и все деньги и драгоценности, неприметно оделась, и отправилась как можно дальше от Роя. В конце концов, найдет он меня быстро, и я вряд ли успею соскучиться. Ведь я совсем не хочу свадьбы, если он и для этого меня использует.
А если вдруг я для него не просто удобная марионетка, то хреновые ощущения от такого «расставания» окупятся сторицей?
Надеюсь, что да. Я черканула пару слов в записке, и постаралась оказаться как можно дальше от Америки.