Цена жизни

 
     В тот военный июнь сорок первого он стал врачом. Когда впервые в руки взял диплом ленинградской Медакадемии, даже не предполагал, что судьба заготовила ему такие страшные жизненные испытания. Тогда молодой, красивый, счастливый, невысокий, обыкновенный, сибирский паренек шел по ленинградскому проспекту с высоко поднятой головой и радовался лучам летнего солнца, заполонившего не только небо, но и его сибирскую трепетную душу. Встречные люди оглядывались на белобрысого парня, с восхищением прижимающего к груди красный диплом советского врача.
    Торжественных проводов на фронт не было, потому что он уже начал свои первые шаги в медицине, сразу после академии получив направление в военный госпиталь, который сразу в сорок первом стал фронтовым.
    Немцы захватили их врасплох, когда Василий крепко спал после изнурительного трехдневного дежурства. Его и несколько врачей не расстреляли, как раненых, а повезли куда-то далеко за пределы военного городка…
   Так он стал узником фашистского концлагеря для военнопленных, до конца своих дней носившего длинный страшный лагерный номер. Красивые пафосные слова о патриотизме отпали сами собой, когда увидел тяжелобольных- раненых немцев. Сомневался считанные секунды. Долг врача был превыше всего. И он начал лечить… Сутками, неделями, месяцами. Пока самого не свалил тиф. Его, маленького и пышущего жаром,  перенесли на руках сами немцы и положили на нары в тифозный барак, откуда выносили только мертвых. Живых после тифа не было. Люди в том аду не выживали. А вот ему повезло. Коренастый, пузатый, рыжий, немецкий добряк- врач передавал ему какие-то таблетки, которые посоветовал пить тайком ото всех… Через четыре месяца он снова встал на ноги, чтобы лечить и жить. Теперь на жизнь он  имел право, вымолив это право перед Богом и совестью. Инфекцию он больше не боялся.
   Когда освободили лагерь американцы, он весил всего сорок семь килограммов. Ему дали одежду, обувь, а узнав, что этот тщедушный маленький человек – врач, пригласили работать в больнице для американских солдат.
  Как оказалось, там лечились не только американцы. Сюда свозили людей, которые еще могли бы служить великому Рейху…
            Сразу после Победы за ним пришли: «Собирайтесь!» Особенно не допрашивали. Был в плену? Значит, виноват. Лечил врага? Значит – враг народа. Какой там долг врача?! Надо было просто застрелиться или умереть от тифа. Так было надо. Только кому?
   В далеких пятидесятых он опять попадает в лагерь. Только здесь никто не мог объяснить, за что… Отсиди свое, помалкивай, если выживешь, а потом можешь быть свободным. Строй затем свой коммунизм. Начальник лагеря сам подошел к нему на лесоповале:
« Так значит, врач? Какого черта молчишь?! Тут цинга, тут тиф, туберкулез… Лечить надо! Срочно! Особенно охрану…» Так прошли первые пять, потом другие пять лет, но уже вольного поселения.
     Василий Яковлевич встретил свою любимую именно там, в Сибири, когда ему было уже сорок. А ей всего восемнадцать. Отец Лидочки был из бывших репрессированных, а мать умерла, когда ей едва исполнилось пять лет. Все последние десять лет перед замужеством она мечтала вырваться отсюда…
   Шустрая, разговорчивая, маленькая, беленькая Лидочка быстро завоевала сердце Василия и с радостью согласилась на венчание в старинной рубленной, но убогой церквушке. Так они стали мужем и женой. Родились две очаровательных белобрысеньких девчушки: Ларочка и Надюшка. Разница между сестричками была всего четыре года. Мама девочек работала бухгалтером в зоне, отец -  врачом. Когда девчушкам было совсем немного, семья врача, наконец-то, перебралась на Кубань. Василий стал главврачом туберкулезного госпиталя. Жена работала там же.
   Шли годы… Девчонки подрастали. Лидочка, как могла, угождала мужу, не забывая, что она молодая и красивая, а муж на двадцать два года старше. Она умело заводила романы, но не выставляла их на показ. Все было шито-крыто. Василий не замечал ничего или не хотел.
   Когда девчонки подросли, родители забеспокоились об их будущем. Старшую определили в финансовый, а младшая сама поступила в театральный, хотя отец считал, что это несерьезно.
  Старшая дочь, получив образование, вышла замуж, родила девочку. Но с мужем жизнь сразу не удалась…  Дважды были состоятельные мужчины рядом. Один быстро нашел ей замену в лице ее подруги, другой вернулся к многодетной бывшей жене через много лет… Правда, сама Ларочка  стала довольно известной особой в определенных финансовых кругах. Блестящая карьера и личный уютный кабинет радовали не только ее, но и родителей.
    Младшая дочь перебралась в Москву сразу после развода с мужем – директором театра. Двое взрослых детей стали работать тоже на театральных подмостках. Она отлично устроилась в  первопрестольной, есть любимый человек, часто выезжает за границу.
   А Василий Яковлевич работал. Не жалея сил, он не только лечил людей, но и благоустраивал свой дом, строил гаражи сначала для старенькой, потом для новой машины. А еще он добросовестно относился к своим должностным обязанностям сначала главврача тубгоспиталя,  затем больницы, потом поликлиники.
   В возрасте девяносто лет еще  принимал пациентов, которые с удовольствием шли к нему на прием. Его любили коллеги, больные, близкие.
        Василий Яковлевич с удовольствием встречал летом своих сибирских родных у себя в большом коттедже почти на берегу реки… С любовью садил виноград, вишни, яблони, цветы. Мог позволить себе рыбалку, увлечено и  много читал.
   В девяносто лет он садился за руль новеньких «Жигулей» и вновь торопился лечить людей.
  Ходить с каждым месяцем было труднее. В девяносто один год, начитавшись вдоволь классики, он сам взялся за перо и с содроганием описал в мемуарах фашистские застенки, а потом сибирские лагеря. На белых листках появлялась боль и чувствовались нечеловеческие страдания старого седого врача. Здесь впервые за много лет он признался себе, что с ужасом вспоминает стоны расстрелянных, чувствует  вонь гниющих человеческих тел, плач униженных и оскорбленных. Он описал слезы радости от Победы и горечь обиды от приговора своего народа…
   В девяносто два года он впервые не смог самостоятельно вернуться домой. Со слезами в глазах просто не вспомнил, где его дом и рабочий стол…
   Медленно падали пожелтевшие листья старого увядающего сада, по небу плыли белые пуховые чистые облака.  Прощаясь глазами с миром, который он любил, где жил, работал, творил и любил, Василий Яковлевич понимал, что ему не вернуться назад… Последнее, что он увидел, были опухшие заплаканные глаза поседевшей, но еще очаровательной Лидочки, умело и нежно поправляющей его голову на подушке…
    На похороны известного человека пришло много народа. Звучали прощальные речи. Рыдали приехавшие пятидесятилетние дочери, трогательно держали венки внуки…
   Все сорок дней после похорон Лидочка кропотливо возилась с ремонтом, ей  помогала соседка, они старательно клеили обои, наблюдали за мастерами, вставляющими пластиковые окна. В планах Лидочки была покупка новых штор во все восемь комнат уютного коттеджа.
    Осуществлению этой давней мечты Лидочке помешала собственная нелепая смерть от обширного инфаркта. Сидя за завтраком в обновленной кухне, она вдруг уронила красивую фарфоровую чашку и медленно сползла со стула. Два дня от нее не отходила старшая дочь. Спасти Лидию Петровну не удалось… Она умерла на сороковой день после смерти Василия Яковлевича, не дожив до возраста мужа ровно двадцать два года…
     В благоустроенном коттедже родителей теперь живет немногословная красавица Ларочка. Ее дочь вышла замуж за иностранца и проживает теперь с мужем в Италии.
    Ухоженная и манерная Ларочка в целях проживания на белом свете более трехсот лет, начитавшись много интересных сказок о тибетских монахах в медицинских журналах последнего поколения, проводит над собой многочисленные эксперименты. Последние два года она увлекалась сыроедением. Теперь решила жить только на воде, отложив эксперимент проживания за счет солнечной энергии в сторону, потому что часто идут дожди…
      В палисаднике красиво цветут белые и желтые нарциссы, благоухают цветущие черешни и ранняя яблоня, что заботливо поливал Василий Яковлевич.
       Любоваться красотой цветущего сада Ларочка не в силах. Обтянутая белой матовой  кожей, она медленно пьет воду из-под крана и переводит взгляд на многочисленные книги своего отца, который никогда бы не позволил себе и дочери так бездумно губить собственную мирную жизнь, ведь кто, как ни он, знал ее цену и дорожил каждым прожитым мгновением на этом свете…
                12.04.13