Глава 17.
При виде ввалившейся в комнату троицы, сердце Долматова предынфарктно заныло. И если внешность Жоры Канайкина, хоть и не вызывала симпатий, но уже примелькалась как-то, то облик, только что прибывших субъектов, вызывал шок и некоторое содрогание.
Странная парочка остановилась на пороге гостиной и молча воззрилась на квартирантов.
Один из прибывших, был типичный брюнетик, эдакий, коротышка, смуглый и вёрткий, с насмешливыми глазами. Малиновый, длинный пиджак одет был на белую майку. Нижняя часть визитёра облачена была в треники, а на голых ступнях – шлёпанцы. Во рту у брюнета обосновалась жвачка, и по громкости чавканья, можно было судить о степени отвращения, которое вызывали у него собравшиеся в квартире людишки. Правую руку, он держал постоянно в кармане; и ребёнок бы без труда догадался, что там у него находится пистолет. Выражение лица коротышки, имело бдительное и, одновременно, хищное выражение. Глаза находились постоянно в движении. Они прищурились на Долматова, оббежали его с наглым любопытством, потом ощупали ноги и бёдра притихшей шатенки, и вновь вернулись к Модесту Петровичу. Долматов взгляда его не выдержал и перевёл глаза на второго субъекта. И тут же пожалел о том, что это сделал.
Действительно, вид того, внушал ещё большие опасения, чем вид пройдошистого коротышки. То был высокий, худой мужчина лет тридцати, с грубыми чертами бледного, изуродованного лица. На этом «личике», было столько рубцов и шрамов, полученных в неисчислимых разборках, что субъект без сомнения потерял им счёт, и давно почитал за родимые пятна. Нижняя губа «красавца» была просто страшилищем, и её толщина увеличилась не без посторонних причин. Его светлые, прядями спадавшие, немытые волосы, взмокли от пота и казались приклеенными к голове. Но, особенно, страшными были глаза. При виде этих глаз, с расширенными до предела зрачками, у Долматова даже первоначально мелькнула мысль, что он видит перед собой слепого. Однако, тут же понял, что глубоко ошибся…. То были, безусловно, глаза наркомана; глаза уже побывавшего на том свете субъекта, но по какому-то недоразумению, оттуда выбравшегося… Одет он был в потёртые джинсы и серую майку. На оголённом его плече, взгляд завораживала татуировка: могильный холмик с крестом в изголовье и крупной вороной, сидевшей на нём, а вокруг всего этого «великолепия» витиеватая надпись: «Если хочешь хлебнуть горя, то хлебнёшь через меня!»
«Красавец» посмотрел в сторону поёжившегося Долматова, и выражение его лица, просто потрясло того… п о т р я с л о! Несколько секунд тип стоял неподвижно, не сводя с мошенника ужасающих глаз, а затем с его изуродованных, порочных губ, сорвался змеиный, шипящий звук: «Шшыссс…»
«Такому бы лучше лежать в гробу, - подумал Долматов, опуская глаза. – Детище Франкеншейна! Вылитый монстр! Но, чёрт возьми, как не хотелось бы мне с этим ублюдком поссориться…»
В комнате установилась кладбищенская тишина. Наверное, если бы бомба упала посреди гостиной или внезапно обрушился потолок, то и это, не повергло бы в такое изумление собравшихся, как появление в квартире «живописной» троицы!
-Ша-а! Притухли все! – объявил Жора Канайкин. Теперь его голос прозвучал на октаву ниже, чем обычно; от выпитых литров холодной воды и пива, сипел. Бросив взгляд на Долматова, Канайкин продолжил:
-Мы, этого фраера, забираем с собой. И будем по-своему с ним базар вести! Как только бабки выбьем с него, то тут же вернёмся и разделим на всех. Так шо не дрефьте! Всё будет тип-топ!
-Накося, выкуси! – выдохнул Остап Иванович и показал Канайкину объёмную фигуру из трёх пальцев. – Поцелуй мэни у зад и тоды не отдам нашего Модесту Лазрыча! Он самым нам ишшо сгодытся!
-Что-то я сомневаюсь, что мы вас больше увидим. И откуда нам знать, что вы с мошенником не из одной к о м а н д ы? - делая ударение на последнем слове, не удержавшись, съязвила Раиса Полушко.
-Заткни свой брехливый плевальник, тётя, если не хочешь оказаться в Гробленде! - пролаял брюнетик, и с ловкостью фокусника извлёк из кармана внушительный пистолет. Потом, сплюнув жвачку, сердито добавил:
-Ну, хватит тянуть, братаны, волынку! Хватайте придурка, и линяем отседова!
Наркоман направился к кушетке и приблизился к ней настолько, что его нога коснулась колена Модеста Петровича, и тот был вынужден вскинуть голову. «Красавца» заметно качнуло, и Долматов понял, что тот под дозой. Выражение лица Франкенштейна, было жестким и безнадёжным. Жуткий, пустой взгляд, казалось, пронизывал Долматова, насквозь. Подобные лица встречаются в триллерах у маньяков-убийц…
-Славно провёл вечерок, земеля? – поинтересовался «красавец», и уголок его рта опустился, словно в тике.
–Н-не понимаю, о чём вы го-говорите…- в сильном волнении произнёс Долматов и вслед за фразой по привычке подумал: «С такой гнусной рожей, верно, акушерку сделал заикой, когда, с-сскотина, вылуплялся на свет …»
-Щщассс сссё поймёшшшь…- сквозь зубы процедил «красавец» и искривил рот так, что на впалых щеках образовались тени.
–Не буду разговаривать с вами, п-пока не отойдёте от меня на ттт… на три шага…- запальчиво выкрикнул Модест Петрович, почувствовав, как у него от страха сжалась мошонка.
–А может мне ва-а-аще отсюда свалить? - спросил наркоман, обнажая в усмешке жёлтые зубы.
Но тут к кушетке подошёл Жора Канайкин. Без лишних слов, без всяких сентиментов, он опустил тяжёлый кулак на голову зажмурившегося страдальца и, потом, рывком,его сдёрнул с "насеста".
Пол принял Модеста Петровича ровной паркетной плоскостью, как мягкая, желанная постель. Последнее, что он ещё успел услышать, были слова коротышки, донёсшиеся до него, как бы издалека: «Хватайте твар-рюгу под руки, парни, и валим отседова! Валим, валим!..»