Глава 12.
В очередной раз он проснулся уже без четверти десять, от отвратительной вони, ударившей в чуткие ноздри. Ещё какое-то время лежал, не шевелясь, собираясь с мыслями, стараясь уяснить, где находится. Потом медленно приоткрыл глаза. То, что перед собой увидел, повергло его в смятение.
Брыластый бульдог не мигая, смотрел на него, чуть наклонив лобастую башку. Вжав голову в плечи, Долматов попробовал отодвинуться к стенке. Но тупомордое животное, оскалив пасть, грозно рыкнуло на него, вновь обдав нестерпимым запахом не то селёдки, не то, просто, тухлятины.
Скованный ужасом, Долматов застыл, с глазами, устремлёнными на лобастую тварь, не в силах сделать ни малейшего движения, ни издать звука. Горло будто бы одеревенело, трудно стало дышать.
Но вот из прихожей послышался шорох, и потом чьи-то шаги.
-Лиза, Лиза! Я только прошу, - не лазай с грязными лапами на … - окончить фразы Скокова не успела, в растерянности воззрясь, на застывшего на кушетке мужчину. В течение нескольких секунд на её лице было написано крайнее замешательство, потом, она заставила себя улыбнуться.
-Прошу прощения, что мы немножко раньше…. Но мы считали, что квартира свободна… – крепко держа за ошейник собаку, вымолвила, наконец, Изольда Матвеевна. Несмотря на то, что ошейник сдавливал бульдожихе горло, та продолжала глухо рычать, полная необъяснимой ненависти к мужчине.
-У-урр-ре-рите животное!.. У-урр-ре-рите быстрее!!.. – нервным, свистящим шёпотом, выдохнул Долматов.
-Фу, Лиза, фу! Свои, свои!.. - прикрикнула Скокова на собаку и постаралась Долматова успокоить.
- Не бойтесь, не бойтесь, она вовсе не злая!
Убедившись, что порыкивавшая Лиза, заперта Изольдой Скоковой на балконе, побледневший Долматов, перебравшись в спальню, начал торопливо одеваться.
Словно после тяжёлой болезни, вместе со способностью ощущать, к нему медленно возвращался рассудок. Чудовищность того, что с ним произошло, нахлынуло на него с новой силой.
«Спокойно, спокойно, - внушал он себе, застёгивая на рукавах запонки из лазурита. – Было бы ошибкой сходить с ума из-за одного просчёта! Смотреть нужно фактам всегда в лицо и играть такими картами, которые на руках оказались. Коли выиграешь – великолепно! Ну, а проиграешь, - что ж, - не велика беда. Начинай сызнова, и не устраивай истерик! И если теперь находишься без козырей , то кто знает, как сложится ситуация через минуту?..»
Он быстро причесался, повязал на шею галстук, ноги пихнул в удобные туфли. Надевая пиджак, беглым взглядом ещё раз осмотрел комнату.
В чуткой тишине светлого утра, блеклые тона её интерьера, безвкусная и убогая мебель, делали чужое жилище похожим дешёвый бордель, разгромленный минувшей ночью милицией... Неубранная постель отталкивала взгляд помятыми простынями и криво лежавшими, продавленными подушками.
«Изрытое окопами поле битвы, - невесело усмехнулся Модест Петрович, - битвы, в которой победу одержали другие…»
Машинально проверив содержимое бумажника, Долматов в очередной раз чертыхнулся.
«Дешёвка, смазливая, хитрая дешёвка!.. - едва слышно, пробормотал он, поминая неласковым словом девицу. – Оставила ровно столько, чтобы выместись из этого убогого городка на минимально безопасное расстояние».
Вместо двух тысяч рублей, находившихся в бумажнике после посещения ресторана, Модест Петрович обнаружил только двести! Четыре купюры по пятьдесят. Исчез также паспорт, оформленный на «Паролло». И на руках, у него оставался теперь, только его собственныйи, на имя Модеста Долматова (его-то вечером, машинально, он запихнул в задний карман брюк!)
Укладывая оставшиеся купюры в бумажник, он с лёгкой озадаченностью подумал о Вике, - а ведь, чертовка, могла же ничего не оставить, когда вытрясала его портмоне! Могла, но оставила, ведь!… Оставила!!..
Интересно, всё-таки, весьма, интересно, - было что-нибудь, кроме болтовни, между ними ночью или не было?.. И с чувством лёгкой грусти, ворохнул в памяти картины из недавнего прошлого: торопливо сброшенная на стулья одежда, переплетённые тела на мятой постели, ванильный аромат порывистого дыхания девушки… дыхания, смешанного с его собственным …
Но эти ностальгические воспоминания, были прерваны словами Скоковой:
-Возможно, подойти нам стоит позже? Ну, а пока мы с Лизой, погуляли б в парке?
-Нет, нет, не нужно! Я сейчас ухожу, - сдержанно её заверил Долматов.
Благополучно одевшись и переместившись в гостиную, он замер на месте. Покусывая нижнюю губу зубами, безмолвно глядел на остатки застолья: на кучку фруктов на тарелке, на раскрытую коробку конфет и на пустую бутылку из под шампанского …
«На этой «кегле», да и на стаканах в спальне, должны остаться отпечатки моих пальцев. Моих. Моих!.. Всё это нужно будет с собою забрать. Так, а ещё что? Заскочить в туалет!..».
С болезненным ощущением в предстательной железе, Модест Петрович метнулся в санузел.
Потеребив замочек молнии на брюках, он на какое-то время над унитазом затих .… Застыл, как изваяние в музее… как разомлевшая на солнцепёке ящерка. И даже, подзажмурился слегка.
Внимая журчанию нервной струйки, Долматов одновременно слышал, как Скокова переносила из прихожей вещи свои, и что-то выговаривала повизгивавшей на балконе собаке. И по мере того, как женщина перемещалась по комнатам, вместе с нею перемещалась акустика звуков: скрип старых паркетин, слабый шорох шагов и заунывный стон отворяющейся двери кладовки…
Всё это звучало то приглушённо и отдалённо, а то, вдруг приближалось, и слышалось чисто, и ёмко.
Эти звуки, и шорох её шагов, двигались и перемещались, как бы в иной плоскости. Он тут, Долматов, был в санузле сам по себе, а звуки в комнатах существовали по себе сами.
«Эффект Доплера, кажется», - отметил машинально Модест Петрович. И в вдогонку мелькнувшей мысли, подумал: «Уходить нужно. Немедленно уходить! А иначе, здесь скоро соберётся такая компания, объявятся такие типы, что … э-эх!!..»
Он уже был готов покинуть кафельное прибежище, когда со стороны лестничной площадки (через неплотно прикрытую входную дверь), послышалось чьё-то посвистывание. Ещё мгновенье, и на пороге квартиры весомо обозначилась фигура Канайкина. Обнаружив, снятое им жилище не запертым, Жора задержался чуточку на пороге, немного корпусом подавшись вперёд, держась рукой за дверной косяк.
Второй раз за это чудное, летнее утро, Изольда Матвеевна растерялась. Выронив бежевый чемоданчик из рук, она с удивлением уставилась на незнакомца.
-А-а, вы….то есть, мы, может… ой!.. - волнуясь, что-то залепетала она, и голос её прозвучал на октаву ниже.
-Не понял, блин?! Я ни черта не понял!… Ты чё здесь делаешь, мышь пуганная?– внося в гостиную огромную сумку, вопросами озадачил Скокову Жора.
Модест Петрович, отдалённый от Канайкина только туалетной дверью, похолодев от ужаса, прокручивал в мозгу возможные варианты спасения. Он лихорадочно искал выход, из ситуации, понимая, что находится перед лицом смертельной опасности. Искал, но не находил…. И вдруг, он почувствовал необъяснимо дикий позыв к свободе, к самой простой вещественно осуществимой свободе!..
О-ооо, какое, всё-таки, блаженство - двигаться свободно, говорить, дышать, ходить куда вздумается, не боясь никого и ничего! Как можно выразить словами всю радость пребывания на воле?!
Грохот от удара ногой в дверь санузла, вторгшись в сознание, вернул Долматова в реальность. Мышцы его обмякли, в боку закололо. Он похолодел от страха. Впрочем, никогда и не считал себя храбрецом; в жизни своей не участвовал в драках.
-А ну, открывай! Считаю до трёх… - донёсся до него голос Канайкина. – Один, два…
При счёте «три», Долматов благоразумно щёлкнул задвижкой и отступил от двери на шаг, словно бы эта профилактическая мера могла уберечь его от подступившей напасти.
Дверь распахнулась. В проёме показался Канайкин, всё в той же тенниске, спортивных штанах и в кроссовках. Смотрел на Долматова насмешливо и многообещающе.
-Так, так, дедок, брехливый пердунок, - голос у него был низкий, с хрипотцой, и в нём проскальзывали язвительные нотки. – Шой-то мне подсказывает, что ты вчерась меня плохо понял! Я, чё, блин, в сказку попал?… Чё тёлка тут делает? Чё делаешь ты? Но только отвечай конкретно, без базара, понял?!
-Я очень рад увидеть снова вас, молодой человек. И утро доброе! – не обращая на грубость бандита внимания, счёл нужным поприветствовать его Долматов. Он произнёс слова благожелательным тоном, таким, какой приберегал для своих хороших знакомых.
– Про эту женщину я и говорил накануне. Она сняла квартиру перед вами, но, к сожалению, ещё не знает, что прежняя договоренность с нею расторгнута. Ну, а моя жилплощадь, определённо, остаётся за вами. Не сомневайтесь! – голос Модеста Петровича звучал, почти спокойно. Но сам он чувствовал, как у него внутри все поджилки трясутся. А поэтому, пальцы рук сцепил за спиной.
Канайкин просверлил Долматова недовольным взглядом, словно был не в состоянии, сразу, переварить им услышанное.
-Ну, так верни ей бабки, и пускай мотает, - наконец, нехотя процедил уголовник и, углубив мизинец в ухо, поковырял им там, какое-то время.
-Но-о… но денег нет. Их у меня ук-крали… - вновь попытался твёрдо произнести Долматов, но страх и слабость не позволили ему это сделать. И он почувствовал, что уже слишком стар для подобных жизненных испытаний. Страх комом заложил одеревеневшее горло, и неприятно было самому ощущать, как рубашка под пиджаком стала совсем мокрой. Хоть выжимай!
- Не понял. Ни фига, не понял я! Ты чё, - решил её на бабки опустить? – поинтересовался Жора и, вытащив из уха палец, внимательно рассматривал кусочек серы на ногте.
-Ка-ак?!.. Как это договорённость расторгнута?!..- донёсся из-за спины уголовника голос Скоковой. И прозвучал он в регистре сопрано, не иначе. – Хотите сказать, что мы с Лизой здесь жить не будем? Но вы же сами … сами!!.. И деньги за аренду оплачены мною полностью! Полностью! Вы обманули нас?!..
-Нет, нет! Я никого обманывать не собирался! Но в данном случае…э-э… возникла ситуация, и я … э-э-э…. я…- Долматов лихорадочно обшаривал мозг, в надежде отыскать в нём что-нибудь в своё оправдание но, к сожалению, не находил ничего. Н и ч е г о. Тупик!
-Чё за дела, приятель? Не морочь мне яйца! Верни ей бабки и греби отседа!
-П-простите, э-э… что?
Для стимуляции мыслительного процесса «квартировладельца», бандит схватил его за грудки, выволок из ванной. Затащив в гостиную, швырнул на кушетку.
-О-ой, что вы, что вы?! Прекратите!! – в испуге закричала Скокова, метнувшись в комнату, вслед за конфликтной парочкой.
-Я вас п-прошу не обращаться так больше со мной… - пробормотал с жалким видом Долматов. От охватившего его волнения мошенник полуоглох и перешёл на шепот. – Если вы, х-хоть пальцем ещё дотронетесь до меня, я буду вынужден обратиться в милицию.
Руки, засунув в карманы штанов,и описав полукруг перед кушеткой, Канайкин внимательно всматривался в лицо Долматова. Широкое, заметно опухшее за ночь лицо уголовника, кривилось в усмешке.
Улыбки бывают разными: грустными и белозубыми, измученными и блаженными, загадочными и притягательными, глупыми и ироничными. Усмешка Жоры Канайкина была глумливой.
-О, да, конечно, ты обратишься в мусарню! Ты обратишься в позорную, спившуюся, долбанную мусарню! Но только не забудь и сам узелок с хавалом увязать, да сунуть в него подтирки рулон. В ментовских клоповниках с этим туган. Поверь мне, старик! – в голосе Жоры, угадывалось презрение бывалого а в т о р и т е т а, по отношению к немолодому лоху, возомнившего себя крутым кидалой. – Ты, лучше-ка скажи нам, дед, кто эту тётю кинул на бабки? Я, что ли?
Приблизившаяся к ним Изольда Матвеевна, остановилась в двух шагах от кушетки и обратила к Долматову свой влажный и просящий взгляд.
-Голубчик … лапушка… ну, объясните же, что происходит? Кто этот… юноша… и кому вы отдали квартиру?.. - срывающимся, пепельным голоском прошелестела женщина, в руках теребя душистый платочек.
По тому, как дрогнуло мягкое, точно у ребёнка лицо Скоковой, как её ласковые глаза стали наполняться влагой, Долматов понял, что Изольда Матвеевна с трудом сдерживала слёзы, и на секунду пожалел, что забрал у неё деньги …
Достав из кармана платок носовой, он трубно высморкался в него, радуясь тому, что может спрятать глаза и хоть чем-то занять, дрожавшие руки.
Вдруг, вскинув указательный палец вверх, Жора напрягся и прошипел:
-Ш-шша-а!!..
Все трое замерли и обратились в слух.