Чижик-Пыжик, где ты был?;
На Фонтанке водку пил.;
Выпил рюмку, выпил две —;
Закружилось в голове.
Вы думаете всем нужна заграница? Считаете, что как только завелись лишние деньги надо брать билет в Милан или в Париж, и улетать из России подальше? Если вы так считаете, вам надо обязательно познакомиться с Володей Петровым. Это именно тот человек, который ни разу не был за границей, жил не тужил в своём родном Ленинграде-Санкт-Петербурге, и носу никуда не казал. Он даже на Чёрное море ездил всего два раза, и раз провёл ночь у товарища на даче, откуда, покусанный комарами, и крайне расстроенный слабым напором воды из самодельного душа, умчался с первой электричкой в свою любимую однушку на Петроградской стороне.
И вдруг — поездка в Хельсинки — как гром с ясного неба - научная конференция по его теме, видите ли. Завлаб Галицкий вызвал Петрова в свой кабинет и абсолютно чётко, как он всегда это делал, сформулировал задачу — надо ехать. И не просто ехать, а выступить с докладом по той теме, над которой научный сотрудник и кандидат физико - математических наук Владимир Петров работал уже пять лет под руководством доктора тех же наук, доцента Галицкого.
- Вадим Владиленович, - пробовал возражать Петров, - у меня статья не закончена, и сердце побаливает в последнее время. - Может пошлёте Мячикова, он с удовольствием поедет.
Галицкий смотрел на Петрова хитренько, как он любил смотреть на студентов, которым он время от времени читал лекции в ЛГУ, и которых любил подлавливать на полном отсутствии интеллекта.
- Володя, вы какой-то хилый, ей богу. Я конечно вас загонял по нашей теме, но спорт ещё никто не отменял. Вам надо больше гулять вечерами, а не читать статьи в интернете, к тому же на немецком языке. И вот вам парадокс: по-немецки вы читаете и говорите свободно, а к немцам в гости ездить не хотите. Почему?
- Да они нас всё равно за людей не считают, Вадим Владиленович, - смущённо пояснял Петров. Для них, что делец, извините «натыривший» денег, что бандит, что кандидат наук всё равно - просто русский. А русский, знаете, у них означает недотёпа и скрытый варвар. Помните, как падчерица у Маршака в сказке « Двенадцать месяцев»: что ни сделает — всё не так, как ни повернётся - всё не в ту сторону. Уже и угождать больше не хочется, и на улыбки их фальшивые смотреть нет никакого желания.
- Так вы у них не были ни разу, - удивлялся Галицкий, - откуда вы таких суждений набрались?
- Другие были, и рассказывать об этом не устают. А когда европейцы сюда приезжают маску на себя одевают, и вздохнуть лишний раз бояться, и слова поперёк не скажут. Маскируются, Вадим Владиленович. Вы же меня не на одну конференцию посылали, и не на один семинар с иностранным участием. Как человек не таится - всё равно пренебрежение скользит, выступает из-под маски, как пот. Это всё белыми нитками шито. Я и за прессой зарубежной слежу, и честно говоря, ничего хорошего для нас там не нахожу.
- Да, - качал головой Галицкий, - а вы Володенька махровый русофил, если не сказать большего. Ну ладно, съездите к финнам - здесь не далеко, и поезд сейчас идёт скоростной, не поездка, а одно удовольствие. Идите, идите, Володя,- машет рукой Галицкий, -наши разработки надо представлять на международном уровне. К тому же, решение принято на учёном совете и менять его никто не собирается.
Не было у Петрова сил бороться со своим руководителем — научным и административным. Петров вообще не любил всяческую борьбу. Скрепя сердце, сдал документы на заграничный паспорт, и стал готовиться к докладу. Готовился, ходил на работу, и втайне надеялся, что поездка как-то разладится. До последнего дня надеялся, пока не получил свою бордовую заграничную паспортину с вожделенной для многих — Шенгенской визой, и секретарь отдела внешних связей института — суховатая длинноюбочница Галина — не вручила ему билеты на скоростной поезд до Хельсинки, и отдельным листком — бронь на гостиницу.
Вечером, накануне поездки, Петрова неумолимо потянуло в город. Удивляясь самому себе, он оделся, проскочил на метро две остановки до Невского проспекта, прошёл пешком до Спаса на Крови, и через Михайловский парк вышел к тыльным воротам Летнего сада. Постоял в раздумье, рассматривая недавно отреставрированный пруд, но так и не зашёл. Зато у Первого Инженерного моста, наблюдая людей, глядящих куда-то вниз с парапета, внезапно обнаружил на каменном уступе бронзового Чижика-Пыжика, который выглядел очень симпатично на фоне серого парапета и чернеющей Фонтанки. Петров долго стоял, облокотившись на парапет, испытывая странную симпатию к небольшой скульптурке, и наблюдая за туристами, которые пытались подкинуть Чижику корм в виде блестящих маленьких монет. Большая их часть падала в реку, но некоторые монеты оставались на уступе, и создавалось впечатление, что Чижик действительно их клюёт.
На следующий день Петров прибыл в Хельсинки на скоростном поезде Аллегро, пересёк наискосок привокзальную площадь и через пять минут уже заполнял анкету гостя в симпатичной многозвёздочной гостинице. В номере было уютно, и на удивление тихо. Петров расположился в кресле у телевизора, достал заготовленные тезисы и ещё несколько часов работал с подготовленным материалом.
Доклад прошёл хорошо. Молодой учёный из Индии заинтересованно задал несколько вопросов, хоть это и не предусматривалось регламентом. Остальной зал молчал, поскольку всё то, о чём говорил Петров уже было опубликовано в нескольких статьях в различных специальных изданиях, в том числе и на немецком языке в научном журнале Кёльнского университета. Другие докладчики были также убедительны, хотя по обсуждаемой проблематике группа Галицкого безусловно продвинулась дальше всех.
Вечером, благополучно избежав запланированного коктейля, Петров отправился на прогулку по Хельсинки. Город выглядел ухоженным, как бы составленным из кусочков, которые отличались по архитектурному стилю, и по насыщенности социальными заведениями, но очень выигрывал от близости моря и красивой набережной, по которой было приятно гулять. Сенатская площадь — сердце Хельсинки- напомнила ему родной Питер. Он постоял у памятника Александру Второму, испытывая гордость за прошлую историю своего государства, и мимолётом подумал о том, что единственным достойным памятником этому выдающемуся монарху в Петербурге - стал Собор Воскресения Христова.
Он долго бродил по Рыночной площади среди походных прилавков с сувенирами, изделиями из оленей кожи и меха, свитерами и варежками ручной грубой вязки. Здесь же торговали овощами и фруктами, и свежей рыбой, которую можно было попробовать в жаренном виде, присев за столик почти у самого моря. За мишурой обычной атмосферы туристического пятачка, Петров разглядел полное равнодушие к личности, которое прикрывалось простым меркантильным интересом торговцев продать как можно больше своей продукции. Главным же в этом мире была вежливо-холодная толерантность, исполнение бесчисленных правил и предписаний, и святая вера в правоту сложившегося жизненного уклада, поколебать которую могли бы только некие чрезвычайные обстоятельства. Укрепившись в своих прежних воззрениях, но отмечая про себя удивительный порядок и сдержанность финнов, неукоснительно соблюдающих правила принятого общежития, Петров позволил себе съесть нежный ломтик жаренного лосося, и запил его превосходным местным пивом, которое в позапрошлом веке начал производить в Великом Княжестве Финляндском русский купец Синебрюхов.
Просидев таким образом около часа, и испытывая редкое чувство приятного безделья, Петров захотел посмотреть на знаменитую нимфу Аманду, украшающую симпатичный фонтан на подступах к морю. У массивного здания финского картеля Кюммене, которое с особой элегантностью, присущей только крупным творениям, стояло на своих лапах- колоннах, доступное всем морским ветрам, он остановился на углу и с удовольствием стал разглядывал местную достопримечательность.
В это же время, жирная финская чайка, объевшись пищевыми отходами рынка, поднялась в воздух, сделала свой обычный ритуальный послеобеденный круг, и облегчила желудок прямо над Петровым, не особо заботясь о последствиях свого гадкого поступка. Липкая неприятная масса обрушилась на учёного и в первое мгновение ему показалось, что со стены отвалился кусок штукатурки. Но коснувшись субстанции рукой, он сразу понял ошибку, и за неимением ничего, что хоть как-то могло бы помочь в этой ституации, стал вытирать помёт собственной ладонью, чем привёл в восторг группу туристов из Южной Кореи, которая тут же откликнулась фотовспышками, и радостными возгласами. Когда Петров смог хоть что-то видеть, он посмотрел вверх, и к своему удивлению не узрел ничего, кроме маленькой металлической птицы прямо над ним, сидящей на такой же металлической жёрдочке, выступающей из стены по прихоти архитектора. Птица, кстати, чем-то походила на нашего Чижика, но униженный Петров был твёрдо уверен, что ничего подобного отечественный Чижик никогда бы не смог себе позволить.
На следующий день рано утром Петров уехал в Петербург, а ближе к вечеру появился в институтской лаборатории и предстал пред ясны очи завлаба Галицкого.
- А, Володя, - с теплом в голосе приветствовал его доцент. Не спрашиваю о докладе, поскольку знаю, что всё прошло хорошо. Лучше расскажите — как вам Хельсинки? Не изменили своё мнение о загранице?
- Нисколько, - с металлом в голосе, до сих пор за ним не замеченным, ответствовал Петров. - Наоборот, поездка только укрепила меня в моём мнении.
- Да что же вам так не понравилось? - пытал его настырный доцент.
- А всё, Вадим Владиленович: и уклад жизни, и люди, и птицы...
- Что, и птицы не понравились? - удивлялся Галицкий, и как-то по-новому поглядывая на своего сотрудника.
- Да, и птицы, - твердо сказал Петров, поворачиваясь к окну, за которым скрипел трамваями, и шумел своими фонтанами его любимый город, в котором он родился и жил, и где на маленьком уступе у Фонтанки нашёл своё место симпатичный Чижик-Пыжик, поклёвывающий монеты, отчеканенные на Петербургском монетном дворе, и никогда не позволяющий себе, гадить людям на голову.
+++++++++++++++++++++++++++++++++
Памятник Чижику-Пыжику был установлен в Санкт-Петербурге 19 ноября 1994 года на Фонтанке, у Михайловского замка рядом с 1-м Инженерным мостом. Википедия.