Там, где рождаются циклоны и бабочки, так славно ткутся гобелены на стены воздушных замков - из газовой пряжи облаков.
Там кречеты чертят иероглифы в небе. Там небо - палитра безумца. Но безумца гениального.
Грустный ангел тушит окурки о крылья ночных бабочек и мучается совестью. От этих мучений грустит ещё больше и курит взатяг. На кончик сигареты слетаются новые мотыльки, и совесть понимает, что адские муки уготованы всем.
Самые лучшие письма - неотправленные. И самые худшие - они же.
От рвотных позывов до катарсиса так близко, что переход порой и незаметен.
Мир готов на атомы распасться, сгорая от стыда.
Но не распадается. Стойко держит форму.
Мой шаг меняется.
Спрыгиваю мягкими кошачьими лапками, чтобы не спугнуть нерождённое завтра.
Набойки на каблуках офицерских сапог выдают чеканный шаг издалека. Своё приближение не скрыть.
Ходули, как у болотной цапли, позволяют переступать грязь.
Детские сандалии расстёгиваются на бегу, а страхи из прошлого нагоняют. Но наивная вера в наилучшее завтра крепит на эти сандалики крылышки…
Босиком проще всего. Если не по льду и не по плавящемуся асфальту.
Легкость ног кузнечика дарует такую прыгучесть, что и до облака кажется совсем недалече. Но если приземлиться на сердцевину цветка, стебель прогнётся и начнёт раскачиваться как качель. Голова кружится то ли от лёгкости, то ли от запаха откровенности распустившегося цветка…
Своя обувка для правильных дорог, и для тропинок налево тоже своя.
В волшебных башмачках по раскалённым углям.
Там, где рождаются циклоны и бабочки - не живут люди. Обычные люди с обычными проблемами обретаются в более спокойных и скучных местах.
Там, где рождаются циклоны и бабочки - томные вечера переходят в грозовые ночи.
Там рождение бабочки знаменует конец мира. И явление нового.