Вера Антипова, румяная сельповская повариха, неожиданно для всех выписала себе мужа. Прочла короткое объявление в газете «Сельская новь», заплатила какому-то кооперативу по почте нужную сумму в рублях и отправила письмо с квитанцией по указанному адресу. Никто до сих пор не знает, что толкнуло её на этот отчаянный шаг в тридцать пять лет, после неудачного замужества, и долгого-долгого одиночества, скрашенного однажды бурным, но непродолжительным романом в доме отдыха под названием «Вятские увалы».
Выписанный по почте муж, приехал через две недели обычным рейсовым автобусом. Он был довольно высокий и даже можно сказать симпатичный, но уж очень худой и очень интеллигентный. Вера отчетливо помнила, что выписывала себе совершенно иного. Рост, может быть, и сходился, но все остальные параметры никак не соответствовало её запросам и её представлениям о настоящем мужчине. Веркин отец, как только увидел новоявленного жениха, так сразу процедил дочери на ухо с явным ехидством в голосе: «Хорошая палка говно мешать. Ну, девка, удивила ты меня, мать твою!» А мать та вообще от расстройства пустила слезу, потом в сердцах махнула рукой и добавила: «Это не мужик, а изморось какая – то». В общем, Валерий Петрович, так звали худенького жениха, всех разочаровал, скомпрометировав тем самым суть заочных знакомств.
Уже в первые минуты знакомства реального, состоявшегося на пыльной сельской улице, где пахло отцветающей полынью, Вера решила, что спровадит этого бедолагу, куда подальше дня через два. Не было мужика - и это не мужик. Кожа да кости, как будто век не едал. Вот и попробуй, поживи с таким, как за каменной стеной. Да если его раздеть, и на солнце поставить - он просвечивать начнет. Ни спины, ни шеи, ни волевого лица. А она дура так ждала его, так мечтала о сказочной любви с первого взгляда. Думала, что скажет ему при встрече, как будет себя вести, что наденет, как поглядит. Но как только увидела его на самом деле, так сразу поняла, что не о чем с ним говорить. Смущенно опустила глаза и промямлила: «Ну, здравствуй», - и протянула ему свою полную руку с золотистыми волосками на запястье. Он на удивление ловко поймал её, поднес к губам и поцеловал. «Вот еще, какой заковыристый», - тут же с долей неприязни решила она.
- Валерий Петрович Карпинский, - представился он, бестолково улыбаясь.
- А я Вера Антипова, - ответила она.
- У меня отец родом из Западной Украины, а мать русская, поэтому фамилия такая… непривычная, - пояснил он. - Говорят, был такой академик.
- Да ничего, - успокоила его Вера, - у нас тут тоже был один человек по фамилии Депрейс, но не латыш и не еврей, а мариец. Они до революции, говорят, фамилий-то вообще не имели, а потом нахватали тех, которые почудней. Комиссаровых, например, очень много, Танатаровых.
- Интересно.
- Да, ничего особенного.
Пять минут после этого прошли молча, как бы в нерешительности. Потом Вера спросила:
- А вы, Валерий Петрович, по образованию кто будете?
- По образованию… Вообще-то я медик, но после техникума нигде не работал по специальности. Стыдно было. Почти всё забыл. Сейчас шоферю.
- И я, - обрадовано заторопилась с ответом Вера, - и я ведь тоже ветеринарный техникум закончила. И тоже по специальности не работала нигде. Коров с детства боюсь. Надо же, как в жизни случается! Как всё совпадает.
- Да.
- У нас тут, в Пентюхино, вообще, людей образованных много. Есть даже с высшим образованием… Один учитель литературы, к примеру, в библиотеке сидит. Два инженера в райтопе дрова колют. А разных механиков по селу шатается, как собак недорезанных. Все они на машинах работают. Больше работать-то негде…Колхоз, одним словом.
- Да…
- Да - а-а…
Оба снова замолчали. Услышали, как у пивного ларька на берегу реки пьяные мужики поют:
На Муромской дороге
Стояли три сосны.
Со мной прощался милый
До будущей весны.
И Валерий Петрович спросил озабоченно:
- В деревнях сейчас много пьют, наверное?
- Очень много, - ответила Вера. - Все пьют поголовно. Иной раз глядишь - парень только – только из армии пришел и уже в бутылку смотрит. Ему бы девку хорошую завести да жениться поскорее, а он ударяется в пьянку.
- Как говорится, ни идей, ни увлечений!
- Вот - вот. Одни развлечения в голове. Брейк-данс.
Вечером пили чай, мирно сидя у самовара и продолжая начатую на дороге беседу. Из-за природной скромности прямо в глаза друг другу старались не смотреть. Вера то и дело поглядывала через окно в палисадник, где отцветали маки и набирали цвет гладиолусы. Небо за окном, кажется, снова хмурилось, но приближение дождя пока что ничего не предвещало. Истомлённая сухостью, природа притихла, как будто выжидала чего-то.
После вечерних новостей по первой программе Вера привычно выключила телевизор. Потом принесла из чулана ржавую раскладушку и с нотками некоторой растерянности в голосе сообщила, что постелет Валерию Петровичу в зале под фикусом. После чего тот заметно сник и, ничего не ответив, поспешно вышел на улицу покурить. Нетрудно было догадаться, что, как мужчина, он Веру не заинтересовал. И хотя в ней он тоже не нашел ничего примечательного, всё же такое отношение Валерия Петровича унизило и даже огорчило. Во всяком случае, подобного с ним раньше не случалось. У него было впечатление, будто его ненароком, походя, обманули.
На своей раскладушке под фикусом он долго не спал, ворочался с боку на бок. Дыхание у него было неровным, как будто он собирался что-то украсть, но никак не решался, мысли сплетались и путались. От этой путаницы некоторые фразы в голове заедало, и они начинали жить суверенно, повторяясь, кажется, совершенно не к месту. Потом он решил, что эта скрипучая раскладушка, должно быть, некий элемент показной порядочности, который призван подкрепить нравственные устои здешней провинции. Но если он в какой-то момент придумает перейти с раскладушки на кровать Веры, то ничего скверного не произойдет. А может быть, даже наоборот - случится как раз то, о чем она давно мечтает…
В сильном волнении, прикусив кончик языка, Валерий Петрович встал на ноги и пошел к Вере. Половицы под ним почти не скрипели, в сумрачной зале он ничего не задел и не сдвинул с привычного места, но всё же ему показалось, что ступает он как-то слишком неуверенно и неловко. Не так, как нужно. Через минуту, максимум - две, она услышит его шаги, увидит его (почти голого), худого, как смерть, и остановит дальнейшее грубым окриком. Тем пугающим голосом, услышать который он никак не ожидает… Он уже отчетливо представлял этот окрик, который ударит по голове, как крепкий мужской подзатыльник, после чего у него занемеют и подкосятся тонкие ноги… Но... Он не отступит. Он настоящий мужчина. В конце – концов, женщины подсознательно ценят именно таких, - наглых и сильных, настойчивых и волевых, упрямо идущих к цели.
Вот за тонкой перегородкой её кровать. В лунном свете спящая молодая женщина и кровать сливаются в одно целое, и всё это напоминает пышный сдобный пирог с шоколадной начинкой. На секунду Валерий Петрович замер перед кроватью в позе художника, изучающего натуру, и в это время Вера негромко произнесла:
- Вы ещё не уснули, Валерий Петрович?
- Н – нет, - срывающимся от волнения голосом ответил он.
- И я. И я тоже что-то уснуть не могу. Ворочаюсь с боку на бок, думаю о чем-то. А о чем думаю, сама не знаю.
- Луна, наверное.
- Не знаю. Хотя – пожалуй. Она сегодня такая яркая, прямо страсть.
После этого Вера деловито подвинулась к стенке, освободив ему место рядом с собой. Он сначала неуверенно сел на край кровати, потом так же неуверенно прилег, и едва не захлебнулся взволнованным стуком своего сердца…
Уже на следующее утро Вера смотрела на Валерия Петровича с явным восхищением. То, чем он обладал как мужчина, оказывается, вовсе не соответствовало внешнему его худосочию. Её шаловливая рука то и дело касалась его худого живота, а горячая щека преданно прижималась к волосатой груди.
- Милый ты мой, хорошенький. Как долго я тебя искала. И вот нашла. Сейчас я никуда тебя не отпущу. Я никому тебя не отдам, - повторяла она то и дело, касаясь теплой щекой его щеки. Сейчас Валерий Петрович уже представлялся кладом, который она нашла. Да и он тоже хорош. Такой нерешительный, такой несмелый. Должно быть, не знает себе цену. Или женщин соблазнительных не встречал. Таких чувствительных да горячих как она…
Весь следующий день Валерий усердно работал по хозяйству в доме Веры. Починил покосившийся палисадник, прибил к калитке новый вертушек. Заменил в сенях прогнившую доску, натаскал в баню воды. Истопил её березовыми дровами. И при этом, кажется, нисколько не устал, - был с Верой весел и обходителен. До позднего вечера рассказывал ей занимательные истории из своей жизни. Потом помог приготовить ужин и даже вымыл посуду после себя.
В общем, на следующий день в сельповской конторе Вера громко и восхищенно рассказывала о своем новом муже, без конца перечисляя его достоинства. А Валентине Григорьевне, бессменному товароведу и одинокой женщине, настоятельно рекомендовала послать ещё один запрос в «Сельскую новь», всё равно сейчас сто рублей не деньги.
- Я тоже стеснялась сначала-то, - уверяла она, - тоже ни во что не верила. И вот на собственном опыте убедилась, что не всё, что в газетах пишут - обман. Есть на свете и честные люди.
Немного помолчала и добавила, явно для всей конторы:
- А человек-то какой попался, девоньки! Нечета нашим прощелыгам. Не курит, не пьет, не матерится… Как будто с другой планеты... Я, дурная голова, в первый-то вечер, как водится, бутылочку выставила на стол, закуски всякой притащила из погреба и давай его угощать. А он мне и говорит: «Я, Вера Демьяновна, всю жизнь не пил и начинать не собираюсь. Кофе, если позволите, выпью с печеньем, а больше мне ничего не нужно». Вот как! Исключительного ума человек. Нечета нашим пропойцам. Нашим ведь только бутылку покажи – не отстанут потом. А у этого культура есть. Этикет. Достоинство, можно сказать, приличных размеров… Вот, например, спать ложиться стали, а он мне и говорит: «Вера Демьяновна, нет ли у вас какой-нибудь раскладушки для меня? Я, говорит, не могу с незнакомой женщиной в первый вечер сразу в постель ложиться. Хоть вы режьте меня на куски, - не могу». Вот какой основательный мужчина попался. С принципами… Ну я, конечно, раскладушку с веранды принесла, как положено, постелила ему под пальмой, которую мой брат из Африки привез, когда воевал там в Алжире. Ушла к себе за перегородку, лежу и думаю: всё равно ведь ночью-то он не выдержит - ко мне придет. Я ведь одна в доме – беззащитная женщина.
- Ну и что? - заинтересованно заговорили сослуживцы, явно надеясь получить утвердительный ответ.
- Пришёл?
- Нет. Не пришёл, девки, - разочаровала их Вера. - Исключительно выдержанный человек попался. Богом клянусь.
- Надо же! – раздосадовано выдохнули сельповские подружки.
- Даже не заикнулся об этом, - заверила Вера.
- Даже не спросил?
- Нет.
- Ну и как ты теперь? Не отпустишь его от себя?
- Не отпущу, девки. Обеими руками ухвачусь. Держать буду изо всех сил.
- Вот как!
- Ведь это не мужик, а клад. Где я второго такого найду? У нас здесь такие не водятся.
- Ну и повезло тебе, Верка! Ох, как повезло!
- Повезло.
- Судьба, наверное, улыбнулась. Сколько лет одна прожила. Заслужила.
- Наверное, судьба, девки…
- Судьба, чего же ещё.
Но не вечным было Веркино счастье. Как ни старалась она угодить Валерию Петровичу, каких кушаний не готовила, сколько жирных блинов ни пекла, тесто ни месила, через месяц он от неё сбежал. И вовсе не потому, что ему вдруг стало скучно или плохо рядом с Верой. Просто Валерий Петрович был в душе романтик, давно знал себе цену и имел на дне чемодана, в котором всегда возил только самые необходимые вещи, небольшой синий блокнот, где было записано ещё несколько, манящих неизвестностью, адресов одиноких женщин. Да и по натуре он был путешественник, а все путешественники в душе немного поэты - люди не от мира сего. К тому же, как-то некстати осень началась - унылая пора. Птицы на юг полетели…
Утром на следующий день после его отъезда, Вера была сама не своя. Сидела в сельповской конторе бледная, с помятым отсутствующим лицом, а когда, заболевшая участием Валентина Григорьевна, невпопад спросила её об адресе из газеты - Вера, наконец, не выдержала, расплакалась навзрыд, уронив тяжелую голову в пухлые ладони.
- Надо же, видать обманул её, стервец! - высказала свое предположение счетовод Ольга Михайловна.
- Понятное дело, раз так убивается.
- Вот ведь, зараза! А ещё под интеллигента косил!
- Обманул бабу.
- А, мужики, они все такие. Все бессовестные, - сказала, как отрезала Ольга Михайловна.
- Паразиты!
- Кобели! Одно слово!
Наконец Вера взяла себя в руки, высморкалась в клетчатый носовой платок, и разъяснила бухгалтерам, изрядно при этом всхлипывая:
- Это я его сама. Сама турнула. Честное слово. Он меня не бросал. Где ему. Всем хорош был мужик, на самом деле, но у него, оказывается, жена есть и двое детей в городе Малмыже… Я, - придумывала на ходу бедная Вера, - я письмо от неё получила вчера. Из этого письма и узнала всё… Ну, как я после этого с ним жить буду, спрашивается. Что я - стерва какая-нибудь, что ли. У живых детей отца отнимать. Вот и выставила его за дверь. Сама выставила. Понимаете. Никто меня не просил… Он упирался, конечно, говорил, что любит, жить без меня не может. Но…но я была непреклонна. У меня ведь тоже гордость есть. И совесть. Не могу же я детей без отца оставить. А сама…а сама, - договорила она со слезой в голосе, - а сама-то я уж как-нибудь. Мне не привыкать…