Тур дэ форс, или трюк судьбы. Глава 6

   

       Художественное оформление Ольги Пивоваренко.               



                Глава 6.

                Очередная трель звонка, вновь подняла его с кушетки, заставила пройти в прихожую и дверь открыть.
                Залитый лучами июльского солнца, проникавшего сквозь пыльные окна подъезда, у порога квартиры стоял бородатый мужчина, с рюкзаком за плечами и в  тёмных длинных трусах. Его смуглый, обнажённый торс был покрыт колечками седой, серо-пепельной шерсти. На ногах – стоптанные кроссовки. Возраст - лет,   эдак,  за семьдесят.
                «Охо-хо-о!.. - подумал Долматов. – Дедуля полжизни копил на оздоровительную поездку на юг, посему средств на покупку приличной одежды, видимо, уже  не осталось".
                -Добрый день, мил человек, - произнёс незнакомец, всматриваясь внимательно в лицо квартировладельца. – Я по поводу найма квартиры.
                -Здравствуйте, здравствуйте и проходите, - с тёплой улыбкой ответил Долматов, прикрывая за полуобнажённым чудаком дверь.
                -Савелий Игнатьевич Доброхот, - с достоинством отрекомендовался пришелец.
                -Паролло Габриэль Лазоревич, хозяин квартиры, – ответно представился Модест Петрович, и они пожали друг другу руки. 
                Пришедший, степенно осмотрел всю квартиру, а затем присел в кресло, напротив Долматова. Скрестив свои волосатые ноги  и порывшись в стареньком рюкзаке, извлёк из него полинялый кисет.
                -Побалуетесь? – вежливо поинтересовался он у Долматова.
                -Вообще-то, курю, но сейчас воздержусь. Свою нормированную сигарету  сегодня, я уже выкурил, - ответил Модест Петрович, с интересом рассматривая  странного визитёра.
                Чуть выше среднего роста, с оливково-смуглой кожей, довольно, крепкий в плечах и из силы, видно,  не убыл. Как уже выше упоминалось, гость был с седой и приглаженной бородой, которая при значительном росте и широкой груди, ему, впрочем, очень шла. Длинные  волосы  космами спадали на покатые плечи. Взгляд  чёрных,  как сажа глаз,  - был не погашенным, а с хитринкой, живым.
Лучисто взглянув на квартировладельца, гость одобрительно ему кивнул.
                -Похвально, похвально! Борящихся с соблазнами человеков, всею душой уважаю. А вот я, хоть и сторонник здорового образа жизни, но в табачке отказать себе не решаюсь. Привычка, знаете ли, мил человек, привычка… Сызмальства себя пагубой этой избаловал. Первоначально курил, а теперь вот….- И, ухватив щепотку табака из кисета, он осторожно поднёс его к крупному носу, одновременно пальцем другой руки, плотно прижав одну из ноздрей. Зажмурившись, втянул в себя духмяного аромата. С минуту безмолвствовал, пребывая в явном блаженстве. Потом, приоткрыв  глаза, скользнул испытующим взором по Модесту Петровичу.
                -Я вот смотрю, мил человек, вы любопытство относительно меня проявляете. Кто, мол, таков? Почему так странно обряжен?.. А я  вот встречный вопрос вам хочу обозначить.… Знаете ли вы, добр человек, что-нибудь об Учителе Иванове?
                -Простите, не понял? – вскинув  брови, спросил Долматов, словно бы извиняясь за свою неосведомлённость.
                -О Порфирии Корнеевиче Иванове, – о боге Земли и Учителе нашем.
                -А-ах, вы об этом … э-э..  Это тот, который зимой и летом в одних трусах повсюду ходил?!
                -Вот, вот, о том самом!  И который  зимою босым повсюду ходил, и который студёной водой обливался, и голодал для здоровья, и от избытка могучих в нём сил целил людей. Да, я о нём…. - И Доброхот посмотрел  Долматову прямо в глаза, с выражением, говорящим о полном праве на глубокое внимание к своим словам. - Так вот, мил человек, вы видите перед собою наипервейшего ученика Порфирия Иванова и проводника его бессмертных идей.
                -На самом деле? – бесцветным голосом поинтересовался Долматов. – И где же, э-э… как давно вы с ним познакомились?
                -А, это было, дай памяти Бог, в одна тысяча девятьсот шестьдесят седьмом годе…- тут Доброхот возвёл глаза к потолку, и рукою поскрёб волосатую грудь, мыслями возвращаясь в далёкое прошлое. -  И ознакомились мы с ним в Казань-граде, зимою. Тогда ведь были совсем иные времена, мил человек, и слов, подобных тем, как «новый русский», «бакс», «крутой», и в шутку я ни от кого не слыхивал. В ту самую, уже «изъеденную молью» пору, все  жили, как одна большая семья: кто на свободе обитал, а  кто в тюрьме, иной -  в дурдоме. Вот и меня судьба сподобила с Учителем свести в Казанской психиатрической больнице. Извольте-ка выслушать обстоятельства, при которых это произошло…
                И Доброхот  поведал Долматову о том, как, без малого,  лет сорок тому назад,   впервые  повстречал своего кумира.
                -…Мне не запамятовать вовек,  тот студёный январь, когда сидел в одной больнице с великим Учителем и Человеком, и как   кричал  я что-то  через стенку ему, и различал в ответ его негромкий голос. Э-эх, что я чувствовал тогда, и что я пережил, милок!.. То передать словами невозможно! Ведь это ж были лучшие мои деньки, и вспоминаю их всегда с большу-у-ущим удовольствием…
                Рассказывал Доброхот  нараспев, прикрыв глаза, оставив лишь малые щелки, и словно бы опять развёртывалась перед ним, та давнишняя и, поросшая мхом времени, история. И будто находился он теперь, не в солнечной, светлой квартире на одной из улиц курортного Н-ска, а в режимной психушке среди несчастных больных, в далёкой и заснеженной Казани.
               
                «Господи, ну почему?!…- с каким-то отстраненным сожалением, размышлял в это время Долматов. Всматриваясь в лицо седовласого старца, он старался  на нём обнаружить  признаки прогрессирующего безумия. - …Ну почему сей, полоумный тип, сюда явился именно сегодня? Приди, к примеру, он накануне, то вряд ли застал бы меня в квартире.  Зайди он завтра, то, вообще, меня бы не нашёл уж в этом месте. Я ночью бы отбыл  в края иные… Нет, с этим типом мне определённо не повезло, - сиди вот и слушай про приснопамятного Иванова, про обливание водой, про закалку. Ох-хо-хо, да уж ладно, пять минут  потерплю,  а потом сошлюсь на дела и…» – не разжимая губ, зевнув одними ноздрями, Долматов перевёл взгляд на окно.
                Там по стеклу вверх ползла большая, чёрная муха. Нетерпеливо срываясь, падала, полулетела вниз, словно что-то  тряся,  и опять принималась  ползти, не догадываясь, что совсем близко от стеклянной преграды, ей свободу  предоставляла  открытая балконная дверь. И глупое насекомое настойчиво билось,  докучливо повторяя  бесконечную жалобу: «Жу-жу-жу-жу-жу-жи… жу-жу-жу-жу-жу-жи…»
                «Прихлопнуть, что ли? –  лениво подумал Долматов. - Эко, право, бестолочь! И  нужно-то всего  на полметра поддать в сторонку, и улетай, улетай на свободу!.. Нет же, всю башку расшибёт, а будет на месте толочься. Э-эх, дура, дура!.. До полста досчитаю, не исчезнет – прихлопну!»
                И Долматов принялся мысленно вести отсчёт: «Один, два, три,  четыре…семь…двенадцать…»
Словно угадав о намерениях человека, муха при счёте « сорок  два», отпала вдруг от стекла и, натужно жужжа, полетела по комнате. Сделав пару кругов, прочь  вынеслась  через балконную дверь.
                Провожая взглядом её тяжёлый полёт, Модест Петрович вдогонку подумал: «Скатертью дорога…  скатертью дорога…»
                -…Так можно ль мне, мил человек,  ответствуйте, что же молчите? –выплыл, наконец, где-то в подсознании мягкий, но настойчивый говорок Доброхота.
                -Что, что? – переспросил Долматов, виновато на него посмотрев и, словно бы, извиняясь за своё невнимание к говорившему. – Простите, я кажется, отвлёкся.
                -Да вот спросил, а можно ль у вас перекусить   слегка? Весь харч - со мной. Надолго не задержу.
                -Позво… хм… э-э… хм… позвольте! – прочистив горло, произнёс Долматов. – Но может,  переговорим, вначале  о деле? Вам для чего, собственно говоря, квартира нужна?
                Старик, прищурившись, продолжительно на него посмотрел  и, пожевав губами, наконец, произнёс:
                -Да будет вам известно, молодой человек, что в стране с 1986 года существует всероссийский клуб оздоровления, прозывающийся «Ледяная купель». В клубе этом, членствуют энтузиасты, оздоравливающие собственные организмы по системе Порфирия Иванова.   И через пару деньков, здесь,  в вашем Н-ске, соберётся сход наиболее продвинутых членов  клуба. Со всей страны  съедутся сюда человеки,  сделавшие смыслом  жизни своей изучение и развитие идей незабвенного Порфирия Иванова. Весёленькая соберётся     к о н п а н и я!
                Взять, к примеру, Марью Филипповну Одуванчикову, из Самары. Выдающейся силы воли и гранитного характера женщина, хочу вам сказать! Ей в этом годе стукнуло – аж, девяносто шесть, а она до сих пор, в прорубь  по верёвочке опускается!.. - под хорошо сформированным лбом Доброхота, сверкнули блестяще-восхищённые глаза,  и задышал он, как показалось Долматову, глубже и чаще.
                – Иль взять, к примеру, Степана Чугункина, из  Ростова. Сей добрый молодец (кстати, бывший десантник!), до полутора минут в ледяной воде своё богатырское дыхание сдерживать может! А как он лбом  на реке мартовский лёд разбивает… Э-эх, вы бы видели! Это ж атомный ледокол, а не мужчина!!.. Иль Нина  Пёрышкина, что из Твери… Удивительнейшая женщина, должен сказать. До двухсот дней в году с оздоровительной целью голодать может (правда не зараз, а в разбивку). Довела себя, три года тому назад, до такого абсурд-состояния, что её двухпудовую, муж в приёмный покой на  руках  заносил.… Ну, а месяц  спустя, она в прежнем весе своём из больничных палат  уж сама  выбегала…
                Нет, мил человек, что ни говори, а  к а ж н ы й, ка-а-ажный член «Ледяной купели» – это  своего рода, феномен!..- Савелий Игнатьевич говорил  нараспев, каким-то особенным, певуче-сдержанным говорком, как повествуют опытные рассказчики, сохраняя на своём лице серьёзность, и только в уголках его обветренных губ, чуть заметно таилась усмешка, да зрачки тёмно-сажевых глаз,  поблёскивали искрящимися огоньками.
                -Так что через пару деньков, мил человек, здесь, в вашем Н-ске, соберётся  весь цвет  «Ледяной купели», и, ежели будет на то желание, милости просим зайти и послушать.
                -Мда-а… Не знаю, смогу ли? – с сомнением в голосе ответил Долматов. – Ну, а квартира-то вам зачем? Вы же свой форум ни в «двушке» проводить собираетесь?
                -Знамо дело, ни в ней, - невозмутимо ответствовал Доброхот, глядя на собеседника  благожелательными  глазами. – На сход, как правило, с утреца, где-нибудь  на пляжике собираемся, дабы после бурных словоговорений  в водице морской малость покултыхаться. Ну, а квартира надобна для размещения в ней членов правления клуба. Тех, кто постарше, кто позаслуженней. Таких, вот, к примеру, как Одуванчикова, либо Фаныкина. Да и ни одна квартира нам надобна, а желательно сразу бы парочку. Для особ  мужского и женского полу, по отдельности. Ну и я, как сопредседатель клуба, обязан  такое жилье  обеспечить.
                -Ну, а где же будут размещаться остальные участники… э-э… слёта, те, кому места в найденных вами квартирах не достанется? Их то наедет, поди, не мало?
                -Наедет? Да, почитай, человек сто соберётся. А разместятся.… Да кому, где как случай поможет. Но большинство - прямо на пляжике и ночуют. Делов-то! Живот постелил, спиной накрылся, в голову кулак, а под бок и так. Коли высоко, то два пальца спусти. А потом, не зря же говорится, что во тёплом краю – у воды, как в раю! - и, уже обращаясь к Долматову на «ты», Доброхот доверительно продолжил:
-Буду с тобой откровенен, мил человек, твоя квартира, пожалуй, подходит. Но больно уж много, ты с нас  не проси, не проси… Мы люди простые,  не  к о м м е р ч е ц к и е...
                Поговорили о цене. Немного поторговавшись, порешили, что «Ледяная купель» уплачивает Долматову за пять дней аренды квартиры две тысячи рублей. Время вселения оговорили следующим днём. Произвели расчёт.
                -И всё-таки,  малость у тебя перекушу, мил человек. Надолго не задержу. Управлюсь торопко, - толково-бытовым говорком повторил свою просьбу  «Купельщик», пряча квартирный ключ во внутрь вещевого мешка.
                Губы Модеста Петровича дрогнули, словно от болей в желудке, но, получив за квартиру расчёт, он как бы часть прав на неё  уже передал  Доброхоту. Поэтому,  удручённо вздохнув, промолчал.
                Приняв молчание Долматова за согласие, Савелий Игнатьевич сноровисто порылся в вещевом мешке. Оттуда извлёк: хлеба горбушку, сыра кусок, два помидора, луковицу и походную фляжку.  Всё,  разложив на тряпицу, разостланную на коленях, с великой охотой приступил к трапезе.
                Модест Петрович не стал  даже предлагать гостю переместиться в столовую, дабы тот в квартире не задержался и лишней минуты.
                Какое-то время сидели молча. Долматов, барабаня пальцами по подлокотнику кресла, с досадой во взгляде, воззрился на вещевой мешок гостя.
Светло-серого цвета, выгоревший на солнце,  изрядно чем-то набитый.
                «Такие вещмешки, - думал он, - частенько можно видеть  на платформах вокзалов, на которых добродушные дачники ожидают прибытия пригородных поездов. Но для полной картины рядом с мешком не хватает, разве что, переноски с орущею кошкой, да садовой лопаты с ржавым штыком, обмотанным грязной тряпицею... И что же такого он мог в мешок напихать?…»               
                Вздохнув, Долматов перевёл   взгляд  на лицо жующего Доброхота.
                Желтоватые зубы энтузиаста, мощно впивались в сыр с хлебом, откусывая от бутерброда большие куски. И чувствовалось, как мышцы, на скрытом бородою горле, каждый раз приходили в движение, когда он подносил к губам фляжку и, шумно глотая воду, поёкивал  кадыком.
                Заметив, что Долматов за ним наблюдает, Савелий Игнатьевич приветливо улыбнулся.
                -Тем и живём, мил …еловек. Сыты крупицей, пьяны …одицей, лет …адцать не бреемся, а дымом  греемся…
                Рот его наполовину был набит хлебом и сыром, но он ухитрялся через эту преграду  ещё выталкивать и малопонятные слова.
                «Господи, да он ещё и острит! Дожёвывал бы быстрее свои бутерброды, да выметался из квартиры!..» - подумал раздражённо о старце Долматов и вновь перевёл взгляд на окно, за которым  на фоне безоблачного неба темнели  стройные красавцы-кипарисы.
                -Ну вот, малость, и перекусил, ну вот, вроде бы, и полегчало… - дожёвывая остатки пищи, произнёс повеселевший Савелий  Игнатьевич, выбирая пальцами из бороды, застрявшие хлебные крошки. - Покуда есть хлеб да вода, всё не беда …
                Потом, промокнув   лоб серой тряпицей, на которой  только что отобедал, он, посмотрев на Модеста Петровича,  внушительно произнёс:
                -И вот что  скажу  напоследок тебе, мил человек. Ежели решишь когда-нибудь начать новую жизнь и пойти дорогой Учителя, то начни-ка её прямо с проруби! Вода и морозец тебе подскажут – твоё это дело али не твоё! Но ежели повезёт, и станешь хотя бы на четвертинку таким, каким был незабвенный Учитель, тебе надо будет   к а ж н ы й   день Бога за это благодарить! Погодь, минутку, - и он, склонившись  над вещевым мешком, вновь пошуршав  в нём, извлёк  брошюрку.
                -Вот тут, в этой книжице, главное учение Порфирия Иванова и называется оно, проще пареной репы, «Деткой». Про голод тут прописано, про обливание студёной водой, про отношение к людям, к природе и жизни. Бери, голубь сизый, это тебе, - произнёс Доброхот, протягивая брошюрку Модесту Петровичу.
                -Я  не мо… хм-м!.. хм-м!.. Я не могу принять от вас этот подарок, - поперхав горлом, произнёс Долматов. - Навряд ли, я когда-нибудь решусь пойти столь экстремальной дорогой. И потом, зачем вам мне её дарить, если до сегодняшнего дня вы о моём существовании и не подозревали?
                -А я тебе говорю, возьми! - Повысил голос Савелий Игнатьевич. – Нужды своей, наперёд, не знаешь, а может «Детка» на что и сгодиться …
 «Возможно, на что-то она и сгодится», – в душе усмехнувшись, подумал Долматов.
                -Прими эту книгу, яко драгоценный дар и храни её, яко светлые очи свои! И да пусть откроются тебе истины подлинного здоровья и долголетия! И да будет она тебе, и потомству твоему, -  в великую помощь! – И с этими словами, поднявшись с кресла, Доброхот вложил в руки Долматова тонкую книжицу.
                Модест Петрович прекрасно знал, как часто, порой, приходиться совершать  поступки, противоречащие  собственным убеждениям, а поэтому больше не стал возражать гостю.  Приняв брошюру, он лишь слегка покачал головой, словно был не в силах, так вот, сразу, осмыслить ценность вверенного ему сокровища.
                Уже стоя в прихожей, оттянув на трусах резинку и щёлкнув ею себя по плоскому животу, Доброхот улыбнувшись, доверительно произнёс:
                -А крепки же, холера, трусишки мои! Сколь годов уж ношу, а им сносу нет! Славный материальчик попался… Ну, будь здоров, мил человек, пожалуй, пойду. А то и тебя, погляжу,  притомил,  да и у самого дел – непочатый край. Нужно ж успеть ещё и другую квартиру сыскать … –  Взявшись за лямки вещевого мешка, энтузиаст здорового образа жизни вздохнул и взвалил его себе на  плечи.
                Долматов проводил Доброхота до двери, и при прощании они пожали друг другу руки.