Тур дэ форс, или трюк судьбы, Глава 1

               
       * Тур дэ форс (фр.)  -  проявление большей силы.


         -Маша, Маша! Ты только посмотри, какой отсюда замечательный вид! - моложавый майор потянулся к ручке балконной двери, но, видно, вспомнив о стоявшем рядом мужчине, вопросительно на него посмотрел.
         -Да, да, пожалуйста, - великодушно согласился Долматов, снисходительно улыбнувшись майору.
         Военный, распахнув остеклённую дверь, оглянулся назад, как бы приглашая свою спутницу полюбоваться открывшимся видом.
         Свежий воздух, казалось, того только и ждал, чтобы открыли ему желанный доступ - с такой силой,  ворвался он в комнаты,  разливаясь по ним ароматом цветов и роскошных парковых насаждений.
         Подошедшая к стоявшим на балконе мужчинам блондинка, переплела своими пальчиками локоть майора и потерлась щекою, о его плечо, украшенное новеньким, серебристым погоном.
         -И правда,  Ва-а-адим,  вид отсюда, действительно, потрясающий! - Произнесла она плавно, напевно, словно упиваясь своими словами и, будто они, для ее алых губ, были слаще патоки и майского меда. Голос приятный, чувственный, с небрежным растягиванием гласных, был именно таковым, от которого Долматов заводился и терял, как правило,  голову.
«Красивая, - с лёгкой завистью подумал он. - Таким от рождения тёплый ветер дует в спину ». И с сожалением вздохнув, стал искоса любоваться счастливой парочкой, в особенности, прижавшейся к майору блондинкой.
        А с балкона, действительно, открывался чудеснейший вид. Тут было на что посмотреть!
        Трехэтажный кирпичный дом  был добротной, старинной  постройки  и  занимал одно из лучших мест, в приморском городе Н-ске. Он стоял на перекрёстке  двух главных улиц, и тылом выходил  к роскошному парку. Отсюда шум города  был почти не слышен, но, зато ощущалось в любую погоду, солоноватое дыхание моря. Оно открывалось за парком внезапно: могучее,  бескрайнее, переменчивое. И в это светлое, летнее утро,  во всю свою необъятную ширь,  оно  блистало  голубовато–огненными переливами.
        Тёплый ветер, влетевший в квартиру, удивительно ласковый, свежий,  колыхнул оконную занавесь, шелестнул  страницами на столе лежавшей  газеты.
        У майора, всматривавшегося в море, черты смуглого лица заострились,  а ноздри крупноватого носа возбужденно стали подрагивать. Красивое же лицо же блондинки,  покрылось лёгким румянцем, и потеплевшие бирюзовые глазки,  обрели лазоревую ясность.

               «Сработало!» - удовлетворённо подумал Долматов, и на  душе у него стало светло и покойно.
      -И сколько же… сколько вы хотите за подобное великолепие? – глуховато спросил военный, всматриваясь в золотисто-голубую дымку.
       Долматов поспешил назвать сумму заранее им выверенную, и рассчитанную.
        -Одна-а-а… однако, уважаемый, у вас и цены! Да мы за городскую казар… пардон, гостиницу, в два раза меньше платим. А тут… за две недели постоя и семь тысяч?!- казалось, собственное многословие удивило майора и он, больше с недоумением, чем с неудовольствием, посмотрел на заскучавшего Модеста Петровича.
      -Ва-а-адим, ты меня удивляешь!
      Тут Долматов невольно подметил, как миндалевидные ноготки блондинки просто впились в локоть бравого офицера.
      -В кои веки выбрались на отдых, а ты торгуешься из-за чудной квартиры, как какой-то пенсионер из-за пучка редиски! Не  думала я, что ты такой меркантильный! - капризно  воскликнула  красотка, и её лицо  очаровательно раскраснелось. 
     -Ох, Маша, дорогая Маша, ты бесконечно права, права! На счастье экономить чревато. Им или обладают, или безнадежно теряют… – Майор успокаивающе положил ладонь на изящные женские пальчики и уже сухим, деловым тоном,  у  Модеста Петровича поинтересовался:
             -Необходим задаток или оплата сразу?
      Долматов укоризненно посмотрел в эти мужественные, не умеющие, по всей видимости, лгать глаза офицера и со скучливо-любезной улыбкой ответил:
            - Вы, верно, действительно редко выезжаете к морю, если не знаете здешних правил. Разумеется, оплата сразу.
             
              Все вернулись в гостиную. Отсчитанные деньги были переданы квартировладельцу  и упрятаны им в ящик стола.
            - Переехать можете завтра, часикам к десяти. К этому времени  жилплощадь освободится, - с деланным радушием,  произнёс Долматов, передавая военному ключ от входной двери.
             -Но почему же нельзя дислоцироваться в квартире сегодня? А то, знаете ли, в гостинице условия, мягко говоря, спартанские… Я то ничего, привычный, а вот Маша…
              Но Долматов, уже, явно, терявший интерес к разговору, суховато на это ответил:
             -Нет, нет, сегодняшний день мне ещё, определённо, нужен. Ну, а завтра, часикам к десяти – милости прошу к нашему шалашу!
            С сожалением, вздохнув, офицер посмотрел на блондинку и  подбадривающе ей  улыбнулся:
             -Ну, что же, Мария Игоревна,  данная установка   понятна? Завтра, с раннего утреца, комбинированным маршем выдвигаемся к этому плацдарму, десантируемся на нём и держим оборону до конца отпуска! Вопросов нет? Тогда уходим.
             После того, как молодые квартиросъёмщики удалились, Долматов из гостиной переместился в столовую. Необходимо было подкрепиться, как следует. Наступающий  день обещал быть не  лёгким.
             
             Четверть часа спустя, на столе, испускал ароматные пары блестящий кофейник; в розовой тарелочке лежали масло, сыр, кусочек окорока; в пищевом пакете теснились  рогалики.
             Делая из чашки мелкие глотки, с хрустом откусывая от очередного рогалика, Долматов, перелистывал журнал в  яркой обложке и наслаждался фотографиями жемчужно-обнажённых  красоток.
               Он  уже справился со вторым рогаликом и подбирался к розоватому окороку, когда в дверь неожиданно позвонили. Вздохнув, и с сожалением положив вилку на стол, Модест Петрович поспешил в прихожую.
             
               Дама в кремовом, светлом костюме, в соломенной шляпке, с серьёзным лицом, держа в руках сумочку из крокодила, стояла у приоткрытой двери квартиры.
             -Ушакова 9, квартира 8 – сдаётся в аренду, - так написано в «Вестнике отдыхающего». Я попала по адресу? - Деловито спросила она и, заметив, что Долматов её откровенно рассматривал, машинально поправила шляпку.
              Ноздри Модеста Петровича расширились, губы вздрогнули, морщинки у глаз многократно умножились, и уже в следующий миг, эффектно шаркнув ногой, он  почтительно склонил голову: «Всё верно. Прошу!».
              Холодновато на него, посмотрев, незнакомка вошла в прихожую.
            
              Это была светлая, средних размеров квартира, состоящая из двух скромно меблированных комнат. Сразу же из прихожей открывалась просторная гостиная. Парочка удобных, но пообтрепавшихся кресел, стол, платяной шкаф в углу, небольшая кушетка с  гобеленом над нею, а на окнах длинные занавески, расписанные райскими птицами. В спальне – скромных размеров кровать, тёмная тумбочка со стеклянным графином, три венских стула, несколько ярких эстампов на стенах и незатейливая картина, написанная густыми мазками (коричневый бык на темнеющем фоне,  вверх задравший морду и на луну ревущий).
             Дама  ходила по комнатам и внимательно всё осматривала.  Каждое её движение волновало воздух дуновением прекрасных духов.
            Модест Петрович приободрился, ноздри его затрепетали.
«Хотел бы я встретиться с вами, под ласковым небом райских островов…» - чуть слышно мурлыкал он, следуя  по пятам за незнакомкой.
           Бесстрастно закончив осмотр квартиры, женщина мягко опустилась в кресло.  Достав из сумочки сигареты, закурила, равнодушно уставясь в окно.
           Устроившемуся на кушетке Долматову, оттуда было отлично видно, как ободок красноватого пепла, после каждой  затяжки, продвигаясь медленно по сигарете к фильтру, незаметно убавлял её, убавлял… Дым, облаком призрачного тумана, стал медленно расползаться по комнатам. Лицо незнакомки  оставалось бесстрастным, точно гипсовым, и ни один мускул на нём не дрогнул, только задумчивые глаза  почему-то застыли в одной точке, словно там  гипнотизировали что-то. Её состояние, казалось, было подобно сну, но сну с открытыми, невидящими глазами. А между тем, после осмотра квартиры, она ещё не произнесла  ни одного слова, и их дальнейшее молчание становилось уже просто неловким.
            В Долматове шевельнулась досада, – время уходило на пустяки. В любую минуту в квартиру могли заявиться и другие  съёмщики. Поэтому, кашлянув осторожно, как бы для слов прочищая горло, он мягко-вкрадчивым голосом поинтересовался:
           -Ну, как квартира? Вы довольны?
            Откинувшись на спинку кресла, дама холодно на него посмотрела. Потом, небрежно бросив недокуренную сигарету в морскую раковину (лежавшую на столе вместо пепельницы), хлопнув себя сумочкой по коленям, встала.
           -Вы сколько за неё хотите? – Глуховато спросила она, пристально посмотрев на мужчину тёмно-карими глазами.
           -Пять сотен за сутки, пятнадцать  тысяч за месяц. И это не дорого, голубушка, поверьте, не дорого!  – Бодро привстав с кушетки, с готовностью ответил Долматов.
           Потом, он  перевёл взгляд на женские руки: на мягкую игру суставов под нежной кожей, на бледные, длинные пальцы, сжимавшие лёгкую сумочку. На вид, дамочке было не больше тридцати пяти, но и фигура её, и лицо, по–прежнему, сохраняли чарующие краски молодости. Долматов представил себе незнакомку в постели, исполненную сонной неги, в ажурном   белье…
          «Ах, хороша, чёрт возьми, хороша! Немножко, вроде бы,  флегма, но это её не портит. Жаль, что  приходится уезжать, а то  закрутить бы с ней лёгкий романец…  Недолгий. В одну недельку…»

           Беззвучно проводив эту шаловливую мысль, в улыбке обнажив  ровные зубы, Модест Петрович скрестил на груди руки.
          -Мне ваши условия, пожалуй, подходят, но вот понравится ли квартира моей Лизе? Она такая капризная… Я право, а-а… не знаю… - И глубоко вздохнув, незнакомка щелкнула в замешательстве замочком сумочки.
           Драматизм интонации, с которым всё это было произнесено, несказанно удивил Долматова. Он бросился к балконной двери и,  распахнув её на всю ширь, воскликнул:
          -Пройдите же сюда, голубушка! Пройдите же скорее сюда! Я требую… я, вас, прошу,  я …  ум-м-моляю!!
           Безмолвно пожав плечами, дама неохотно повиновалась.
           Сердито пнув мешавшийся под ногами шезлонг, Долматов встал на балконе рядом с женщиной.
           -Ну?!… Разве это может  кому-то не нравиться? Разве может?! – Горячо и с чувством воскликнул он, патетически простирая перед собой  руки.
            Вид с балкона, действительно, открывался божественный.
            Сразу же, за зелёной роскошью парка, на фоне залитого солнцем горизонта, бескрайне расстилалась изумрудная гладь моря. Отчётливо слышались  крики чаек. И было видно, как вдали прошел белый катер, и на блестящей крутизне  оставляемых им волн, призрачными тенями маячили силуэты ранних купальщиков.
Воздух был лёгок и чист, и пропитан весь свежестью моря. А раскинувшиеся внизу парковые насаждения, довносили в него свои ароматы. В них угадывался запах левкоев и прекрасных, душистых магнолий, и бальзамическое благоухание кипарисов. Птичий свист соответствовал свежести парка. Непорочно-чистые, первозданные звуки доносились из всех его уголков, и, казалось, пронизывали  насквозь. 
            -Привозите сюда свою дочку! Но прошу, ни о чем не расспрашивайте. Вам ответ очень скоро подскажут её радостные, сияющие глазки. Их выразительный блеск  будет красноречивее всяких слов! Убеждён, красота здешних мест не оставит никого равнодушным. Потому что  т о,  что отсюда  вы видите – не просто вид, это…- Он колебался, подыскивая нужное сравнение и, подобрав его, со страстью произнёс, - …это мммузыка! Музыка к сказкам Гофмана!!
             И в подтверждение искренности отзвеневшего монолога, склонив свою  седовласую голову, Модест Петрович приложил к груди руку.
             Учащенно захлопав ресницами, незнакомка вскинула брови. И странно было видеть на её бесстрастном лице, простое человеческое удивление.
            -О, боже! Вы меня неправильно поняли! Лиза не дочь мне, Лиза…- и осеклась на полуслове, словно разрываясь между выбором, показывать ли сокровенное и дорогое чужому, пожилому человеку, иль все ж спасти и уберечь святыню от любопытства постороннего взгляда… Но вот, вздохнув и щелкнув, наконец, замочком сумочки, выудила оттуда любимую фотографию. И передала её  Модесту Петровичу.
             Со снимка,  в неистовом зверском оскале, взирала на Долматова брыластая бульдожья морда…
             Он вдруг закашлял, но, подавив невольный спазм, попробовал придать лицу приличествующее случаю выражение.
             Всем хорошо знакомо, столь характерное движение, когда кто-либо отдаёт вам в руки бесценную для него фотографию и пристально следит за вами с плохо скрываемым ожиданием. А вы, длительно, почти что набожно, посмотрев на запечатлённую чью-то мордашку, придаёте своему лицу добрейшее выражение и, тормозите взглядом свою же руку, и возвращаете  карточку с заметной задержкой, словно было бы  неучтиво расстаться с нею так скоро… вдруг…  Вот эти самые, описанные движения, проделал  тогда и Долматов.

            -А-ах, вот она какая – ваша Ли-и-за… - В растяжку, с чувством  произнёс Модест Петрович, пытаясь  скрыть отвращение  к лобастой твари. – А сколько ласки, доброты во взгляде… Поверьте, знатоку звериных душ, что ваша Лиза – уникум собачий! Бог знает, как  давно,  не видывал столь милого создания…
            И на удивленную незнакомку обрушился ливень изысканнейших комплиментов, адресованных её питомице. В потоке возвышенного словоговорения,  мелькали такие фразы, как: «…очевидна родственность ваших душ, … холодноватая поволока невинности, … импульсивная, темпераментная, но необыкновенно ранимая натура…»
           Всё это очень смахивало на импровизацию в духе известной поговорки: «Мели, Емеля, – твоя неделя!»
           Но на утреннюю посетительницу неприкрытая лесть Долматова почему-то оказывала действие. Она была им совершенно  очарована. Слушала упоительный ритм его фраз, и её лицо  постепенно теплело, прекрасные глаза увлажнялись, и по мягким губам пробегала улыбка, чуть обнажая верхние резцы. Пока воспевались достоинства любимой собаки, она стояла перед Долматовым словно сомнамбула, вперившись в него мечтательными   глазами, под взглядом которых так хорошо говорилось.  И когда лавина  шелухи словесной, наконец, сошла, незнакомка, выйдя из блаженного оцепенения,  признательно улыбнувшись мужчине, молвила:
          -Вы ловкий льстец и страшный человек, но многое из того, что  о Лизе наговорили, верно…- И, волнуясь, поигрывая серповидными ямочками на порозовевших щеках, женщина поведала ему о своих злоключениях.
           Изольда Матвеевна Скокова, жительница Санкт-Петербурга, микробиолог и кандидат наук. В Н-ске,   на отдыхе, уже третий день, приехала к морю с любимой собакой. Снимает комнату в одном частном доме, что расположен на окраине городка. Но Лиза в Н-ске, ошалев от свободы, наделала бедняжка массу ошибок: три подранных курицы, покусанный кот, напуганы до смерти хозяйские дети. Владельцами дома выдвинут ультиматум - дурной, необузданной, дикой собаки на их  дворе   быть не должно!
           Рассказывая об этом, обо всём, Скокова  сопровождала свои слова красивыми жестами  нежных ручек. При упоминании о том, что Лиза в настоящий момент заперта в каком-то дрянном сарае, губы рассказчицы предательски дрогнули. Вынув из сумочки душистый платочек, женщина промокнула им глазки и носик.
          -Но только прошу, не утешайте меня, не утешайте… – Болезненным стоном вырвалось у неё и, всхлипнув, Скокова застыла, в позе обиженной добродетели.
          -Да я и не собираюсь утешать вас, голубушка. Лишь попрошу, взгляните-ка туда, - проникновенно вымолвил мужчина, рукой указывая в глубь парковых аллей.
          Там, у цветочных, ухоженных клумб, мосластый большой далматинец, без всякой надежды на какой-либо успех, гонялся за низко порхавшими воробьями. И все свои неистовые  прыжки сопровождал отрывистым, звонким лаем. Проделав ряд безуспешных бросков, он лёг в траву под ветвистым платаном, и пятнистую морду опустил на лапы.
          Но вот из-за летнего, голубого киоска, к клумбам, с басисто-розовыми георгинами, выплыла тучная женщина в сопровождении лохматой болонки. И та, забыв о своей покровительнице, стремительно бросилась к пятнистому кавалеру.
          Обе собаки, желавшие понюхать друг у дружки под хвостом, довольно долго кружились на месте, пока тучная дама,  не поравнявшись с ними, громко  не окликнула свою питомицу. И лохматая ветреница, виновато тявкнув, вновь засеменила  за своей  хозяйкой, а пятнистый, мосластый, обиженный ухажер,  скрылся в тени зелёных аллей.
          Видя, что Скокова успокоилась и, достав из сумочки зеркальце, уже внимательно себя осматривает, Модест Петрович решил «дожать» эту потенциальную квартирантку.
         -Ну вот, голубушка, вы сами могли убедиться, что моя квартира  – для вас находка! Если бы  мы с вами сейчас договорились, то уже завтра, несчастная Лиза оглашала б лужайки сего дивного парка своим радостным и звонким  сме-е…  то бишь, лаем!
         -Ну, хо-о-ошо, хо-о-ошо…- картаво, с нарушенной артикуляцией выдохнула Изольда Матвеевна (так как в тот момент, с неизъяснимым очарованием водила по губкам тюбиком  помады).
        – Ну, хорошо, пусть будет по-вашему  назойливый, льстивый, вы, человек, - уже отчётливо произнесла она, захлопывая сумочку с дамскими безделушками. – Мы остановимся в вашей квартире дней… а-а… на пятнадцать… - И с выражением мягкой ласковости на лице, вслед за Долматовым с балкона вернулась в комнаты.
          И когда пятью минутами позже, деньги были отсчитаны, а ключ от квартиры перекочевал в сумочку Скоковой, она, мило щурясь и стоя в прихожей, без тени смущения уже весело щебетала: «А всё-таки полагаю, что Лизе лучше  подойдёт малая комната…»
          На что Долматов, слегка улыбаясь, с проникновенной чувственностью, ей поддакнул:
         -Я восхищён практичностью ваших мудрых решений. Увидите, та комната её очарует, бесспорно!
          Когда же Скокова, наконец, упорхнула, наполненная радужными  перспективами, Модест Петрович вернулся в столовую, дабы продолжить прерванный завтрак.