Раннее детство.
/глава их романа "Корнет Оболенский"/
Раннее детство в сознании Володи запечатлелось лишь отрывочными воспоминаниями. Ему запомнилась деревня Прошкино. Небольшая, всего домов двадцать. Из мужского населения в ней остались старики да дети. Соседняя деревня Середняки, побольше, километрах в трех. Зиночка Оболенская забилась в такую глухомань не случайно, подальше от властей и гепеушников. Она им не доверяла, по вполне понятным причинам, убийцы ее мужа вызывали в ней чувства омерзения и страха. А то, что мужа убили, она ощущала интуитивно. И часто видела его во сне окровавленного, босого... на снегу. Николай простирал к ней руки и повторял: «Они убили меня! Зиночка... Убили!»
Зинаида Николаевна просыпалась в холодном поту и плакала...
В Прошкино, как и в Середняках, ненавидели советскую власть, сюда сослали бывших «кулаков» с семьями. Конечно, они не были кулаками, а обычные середняки-крестьяне, имевшие скажем по две лошади и две коровы... Основной промысел здесь являлся охотой. Пушнину сдавали в зверосовхоз имени «Первомая».
Занимались скотоводством, да некому было работать, старики, женщины и дети — вот и вся рабочая сила. Советы душили крестьянина на корню и мучили поборами, якобы для фронта, хотя люди знали, сколько оседает в закромах местных властей. Хозяином избы, где поселилась Зиночка с сыном, был старик Никон, при нем жила невестка Дарья — жена сына. Сын воевал, а старуха накануне войны померла. Детей невестке Бог пока не дал. И старик полюбил Володю, словно внука. Жили впроголодь. Ели все, от жмыха до картофельных очисток. Зинаида Николаевна оказалась единственным доктором на всю округу. Решили открыть медпункт. Колхоз «Путь Ленина» предложил ей переехать к ним, это в десяти километрах от Прошкино, но Зиночка настаивала на медпункте в Прошкино. С ней вынуждены были согласиться. И потянулись из дальних и ближних сел больные.
Зимой, когда дороги заносило снегом, а вьюга свирепствовала по целым суткам, сидели дома, топили печь и радовались теплу. Однажды, в канун рождества, привезли из села Прохорова роженицу. Молодуха уже была без памяти... Медпункт находился в бывшем сельсовете (когда районы укрупняли, Прошкинский сельсовет перенесли в Середняки). Условий почти никаких, печь, стол, три железных кровати, аптечка. Хирургические инструменты Зинаида Николаевна привезла из Москвы. Медикаментов не хватало. И все же она решила принимать роды. Старушка Ефросинья Ивановна, санитарка при медпункте, все тщательно вымыла, прокипятила инструментарий, накрыла стол простыней. Случай оказался тяжелый, сердцебиение плода почти не прослушивалось, предлежание, похоже, ножками. Необходимо кесарево сечение. Операция началась в десять утра и закончилась в полдень. Ребенок закричал не сразу. «Слава Богу!» — вздохнула она. Родилась девочка. — Роженица улыбнулась. Слабость и бледность ее никого не удивляли. Она осталась в Прошкино под наблюдением врача.
Старика, привезшего ее на санях, отпустили и велели вернуться через неделю. Первую ночь Зинаида Николаевна и санитарка Ефросинья ночевали в медпункте. Женщину нельзя было оставлять без присмотра. Володя упросил мать разрешить ему ночевать вместе с ними. Шли дни, роженица поправлялась. Девочку назвали Катей.
Володя узнал, что такое голод с начала войны. Чувство пустого желудка мучило его почти постоянно. Весной сажали картошку и другие овощи. Они спасали положение. Запомнилась самая тяжелая, первая зима. На следующий год стало легче. Огород дал хороший урожай овощей. Иногда крестьяне привозили скудные харчи в подарок доктору. Мать не любила ничего брать и делала это изредка, скрепя сердцем, только из-за Володи. Мальчик рос худеньким и слабым... Война, казалось, не доходила сюда. Электричества и радио не было, газеты привозили только летом, из-за дорог.
Деревня будто замерла в ожидании великих событий там, далеко-далеко, где шла страшная война. Мальчишки помогали по хозяйству и пасли скот, вернее, его жалкие остатки. Старики беседовали вечерами летом на завалинках и покуривали махорку. Правда махорка пошла дрянь. Петухи будили на рассвете сельчан... Косили сено и собирали грибы и ягоды на зиму. Трудовую повинность тут не отбывали из-за древности лет и малолетства. Зато все мужики-кормильцы ушли на фронт.
Из всего своего эвакуационного детства Володе запомнилось лишь несколько ярких картин... Вот одна из них. Зимний вечер, они с матерью едут в санях, возвращаясь из райцентра, куда ездили на базар за ржаной мукой. Мать повезла свое последнее золотое колечко с изумрудом. Обменяла на пятикилограммовый куль муки. Володя упросил его взять с собой.
Когда они уже почти добрались до дому, и деревня показалась на пригорке, за ними погнались волки. Лошадь испугалась и понесла. Вылетев стремглав из леса, они очутились в поле, оставалось полкилометра. Мать закричала: «Держись крепче»... и дальше все замелькало и закружилось... Небо и земля... Володя увидел вожака стаи. Расстояние — метров двести. Желтые глаза волка горели. Шел пар от пасти. Казалось, вот-вот догонит и конец. Лошадь хрипела. Миновали овраг, и волки отстали. В деревню влетели вихрем. С трудом остановили лошадь. Володя, наконец, не удержался и вывалился из саней. Мать бежала к нему, боясь, что он разбился. На черно-фиолетовом небе засветились звезды. Володя вылез из сугроба и оказался цел и невредим.
Второе воспоминание сохранилось в памяти, как в тумане. Снова зима, ночь, и кто-то рвется в дверь. Говорят, воры. Ставни заперты. Старик Никон стоит с топором у дверей, а мать Володи на печке прижимает его к себе. В дверь колотят. Невестка, в одной рубахе с ухватом наперевес кричит от страха. Наконец выясняется, что это однорукий Васька Минаев из Середняков по пьяному делу заблудился. Он недавно вернулся с фронта, и шибко переживает, что без руки. Его впускают, ругают. Потом разжигают самовар и дают чаю, чтоб согрелся, и вскоре он уже храпит на лавке возле окна, укрывшись ватником.
Самое сильное и тяжелое воспоминание — возвращение из эвакуации домой в Москву, без пропуска.