Яков Шварц
AMNESIA
(Хроники забвения)
Роман в трех книгах
Книга вторая
Глава пятая
Страница 1
Призраки оперы
Париж. Авеню Жорж Мандел. 10 апреля 1987 года. Перед закатом.
Своей свободой шестнадцатилетняя Жужу все еще не может распорядиться. Милан, Верона и, наконец, Париж только добавляют к ее терзаниям новые сомнения. Чем больше Жужу обретает свободы, тем больше она встречает людей, покушающихся на ее независимость – так она считает. И как от этого надо защищаться – она не знает и только по одной единственной причине: Жужу сама не понимает, чего она хочет от себя и от своих новых друзей и недругов. Поэтому каждое новое знакомство Жужу воспринимает как смертельную схватку между ее свободой и безжалостными варварами, которые пленяют души и уводят их в рабство в свои далекие и чуждые ей миры.
Из театра Жужу возвращается еще засветло. В машине она силится вспомнить и понять, как это могло с ней случиться: потерять сознание, едва началась репетиция. Не дневник же бедной Машеньки довел ее до обморока? Неужели Голос!? Как тогда, в мамином кафе. Как он может лишать Жужу воли? Вместе с огнями Гарнье пропадает и растерянность от случившегося, но вползают в сознание Жужу и новые тревоги.
Возвращаются домой каждый со своими мыслями. Джованни удручен, что не остался с Джомонд, не отвез ее после репетиции на интервью и не рухнул в объятия Камиллы, позабыв обо всех пакостях своей непростой жизни. Ведь для него дом не менее опасен, чем его дочь (зачем он только ее привез в Париж!) - там Рейчел с приступами ярости и ревности, и своими тайными темными делами. Еще немного, и его связь с Камиллой будет разоблачена. Но и Рейчел в фаворе: муж не посмеет задавать ей ненужные, неуместные вопросы о ее связях с этой греческой мафией.
Время от времени Джованни поглядывает на молчаливую и растерянную дочь. Если бы он cмог, то услышал бы мысли Жужу: “Что бы ни случилось – я за вечер не произнесу больше ни слова, даже если Рейчел будет истязать отца своей правдой брошенной жены”. Такое ее поведение, думает Жужу, отгородит ее от жизни этой фальшивой семьи. “Запрусь у себя в комнате и носа не покажу”.
Но все происходит совершенно по-иному. В доме устанавливается тягостная тишина, которая действует на Жужу сильнее любых криков. Она не выдерживает гнетущих стен и стучится в кабинет Джованни:
- Отец, можно я выйду...
- Замуж?!
- А что - в Париже не дорубили принцев?
- Тебя парень из народа не устроит?
- Так я пойду, поищу его.
- Только не убегай далеко, чтобы мы тебя не искали.
“Мы” - Джованни произносит так, чтобы у его дочери возникла уверенность, что в доме установилось, хоть и шаткое, но все же - перемирие.
Консьерж Филипп при Джованни не смел пялиться на прелести Жужу, а теперь его глаза вот-вот выкатятся на обвислые щеки.
- Посиди со мной, Жужу.
- Говорят, что у Парижа есть свой запах. Пойду, проверю.
- Да, запах весны в Париже ни с чем не перепутаешь. Я в центр города езжу редко: нос мой возражает. Там за оградой есть скамеечка. Посиди, нанюхайся и ко мне возвращайся.
Уходящая перспектива авеню Жорж Мандел к площади Трокадеро, и аллея, с недавних пор носящая имя Марии Каллас, и это буйство зелени, и пьянящий воздух свободы должны бы примирить Жужу с разладом в ее душе. Но еще долго она будет вспоминать именно эту минуту, ибо с нее все и началось. Теперь Жужу уже не сможет делать то, что она обдумала и решила заранее. Все наоборот: с этой минуты, подчиняясь неведомой силе, она с ужасом будет пытаться понять – что же она натворила в слепом неведении, и что за сила принуждала ее к этому.
Трудно, почти невозможно, выстроить последовательность событий, которые происходят с Жужу одновременно. Не обижая время, опишу их в алфавитном порядке. Не успевает Жужу надышаться гнилостной сладостью или сладкой гнилостью Парижа, как и этот, непередаваемый моим тщетным описанием запах, перебивает смрадное зловоние остановившейся на противоположной стороне авеню шикарной машины. “Наверное, ее заправили нечистым духом”, - решает Жужу и опирается руками о скамейку, чтобы лучше рассмотреть пассажиров этой странной машины; но вдруг острая подленькая боль впивается ей в правую руку. “Заноза”, - осторожно гладит она отполированную задницами гладь скамейки и видит на пальце три кровоточащие точки. “Опять этот знак моих несчастий - следы от укуса крысы!”
У нас нет ни одной мысленной зацепки, которая бы объяснила, почему Жужу встает со скамейки, поворачивается, и смотрит на окна квартиры Каллас, находящиеся точно под окнами ее отца. Джованни говорит, что квартира Каллас уже десять лет пустует. И хотя в их доме толкуют о призраках, обитающих в квартире примы, ему за плотными шторами еще никогда не удавалось никого увидеть. Но Жужу повезло (или совсем не повезло): шторы раздвинуты и виден слабый огонек, как будто кто-то бродит по квартире со свечой в руках. Неужели ей посчастливилось больше, чем отцу?! Не каждый день обманываешься чудесами. А может действительно - это призрак Каллас, пришедший поиграть на своем рояле и перемерять все свои драгоценности? Но существует и простая разгадка – конечно же, это происки заходящего солнца. Но что это?! Жужу кажется, что неясный размытый силуэт стоит у окна и делает ей какие-то предостерегающие знаки.
- Не удивляйся. Перед заходом солнца всегда кажется, что в пустующей квартире Каллас кто-то есть, – перед Жужу возникает женщина.
- И это “кажется” способно раздвинуть шторы?
- Я не вижу даже маленькой щелочки, - примирительным тоном говорит женщина.
Солнце закатывается за дома, огонь в окнах исчезает, исчезает и видение за плотными шторами. А если это было не видением? В Жужу заползает липкое чувство угрозы ее свободе, исходящее от выросшей из-под земли женщины. На вид угрозе - за сорок. Одета она строго, и если бы не белоснежная блузка с жабо, можно было бы подумать, что она явилась с похорон.
“Откуда она знает, куда я смотрела?!” К первым подозрениям Жужу добавляется еще и странный запах, который исходит от незнакомки. Если бы мы сейчас увидели Жужу, то сравнили бы ее с кошкой, которую собака загнала в угол: выгнув спину и оскалив зубы, она выказывает всем своим видом, что готова оторвать псу нос.
- Откуда вы знали, куда я смотрю?
- Да вид у тебя какой-то растерянный. Я часто сюда прихожу и наслушалась всяких басен, – женщина явно расположена к разговору. А ты здесь живешь?
- Прямо над квартирой с призраками.
- Уж не родственница ли ты Джованни Сабата?
- Я приехала к отцу из Нью-Йорка.
- Давай присядем.
“Она знает отца! Но не эта же старуха из подземелья – его любовница?! Знает ли Камилла? Бред какой-то!”
Скамейка под каштанами радуется постояльцам: сколько на ней рассказано историй, сколько слез пролито, и все скамейку волнует, и за всех она переживает. Провалившееся за дома солнце выкатывается на середину авеню, и вырвавшийся на свободу предзакатный свет зажигает лицо Жужу.
- Какая ты красивая!
Подозрение Жужу усиливается: в голосе незнакомки не столько восхищения, сколько скрытой угрозы.
- Вы заговариваете мне зубы?!
Жужу, если в себе не уверена, всегда сидит, переплетя ноги, и тогда слова ее находят в них опору.
- Тебе из-за своей красоты придется много пережить.
- Мне и сейчас не сладко.
- Живешь в шикарном доме, с отцом и матерью – чего тебе не хватает?!
От слова “матерью” несет скрытой фальшью. Жужу бы промолчать, но теперь не она решает, что и когда ей говорить!
- Она мне не мать. А вы не похожи на тех, кто говорит глупости без задних мыслей.
- А я-то думаю: откуда у Рейчел такая взрослая дочь?
- Вы знаете мою мачеху?!
Плечи женщины вздрагивают, как будто на них сваливается груз воспоминаний скрытой тайны, которую ни она, ни те, кто знал ее, так и не сумели ни разглядеть, ни разгадать.
- А я хотела бы быть твоей матерью.
Теперь слово “матерью” слетает с губ женщины, потерявшей всякую осторожность, и потому – проникновенно, на грани слез и отчаяния, и, в порыве, Жужу тоже на мгновение поддается соблазну искренности и теряет бдительность.
- Такая красивая женщина не смогла завести детей?
- Красота, красота... Сколько она стоит?
- Но вы же не агент по рекламе косметики, которая всем твердит, что красота требует жертв и больших денег?
- Нет, нет! Можно сколь угодно жертвовать, ради сохранения красоты. Можно спрятаться за блеском бриллиантов. Но даже непревзойденная красота часто завидует уродству.
И Жужу спохватывается. “Опять пустые слова. Если ее и обидели, мне нельзя расслабляться, – решает Жужу. – Прячется за расхожие мысли? А может, за долгую жизнь желанное прикипело к тому, что было на самом деле? Она же не в себе!”.
Женщина смыкает кисти рук, унимая дрожь пальцев; невидимый слой пудры осыпается с ее щек. Вы когда-нибудь видели, как люди стареют за несколько минут? Перед Жужу сидела молодая женщина с лицом старухи! И Жужу вдруг стало стыдно. Но что это? В глазах женщины вновь вспыхивает огонь. Так бывает, когда костер, казалось бы, уже потух, но от сильного порыва ветра черные угли прошлого вновь вспыхивают неукротимым огнем.
- Вы просто так пришли сюда? – Жужу не хочет больше томиться неизвестностью и мажет свой вопрос краской неутихающего подозрения.
Для странной гостьи все осложняется. Если бы девчонка не была падчерицей Рейчел, то женщина бы мигом от нее отделалась. Один раз она уже прокололась с привидениями в квартире Каллас, и любой следующий неверный шаг может все сорвать. Но женщине надо продолжать следить за домом, и скрыть этого она не может. Нужен отвлекающий маневр, и он приходит сам:
- Тебе не кажется, что пахнет мусакой? - теперь женщина открыто смотрит на окна.
- А что это? – поворачивает голову и Жужу.
- Баранина с баклажанами по-гречески.
- Вы гречанка?
- Послушай, кажется, поет Каллас.
- Вы опять о призраках в ее квартире?
“Зацепила! Девчонка из Нью-Йорка. Надо придумать что-нибудь, как в дурацком комиксе”.
Но и Жужу чувствует незнакомый запах, долетающий вместе с “Vissi d'arte...”* из окна пустующей квартиры.
- Вот и ты слышишь! Меня красота ее пения опьяняет, парализует...
“Она явно заговаривает мне зубы, а сама кого-то ждет. Мешаю ли я ей, или помогаю?”
- Подождите – это не вы написали сказку “Красавица и чудовище?!” – Жужу подхватывает затеянную игру.
Из дома выходит мужчина и идет к своей машине. Женщина резко вскакивает, больно опираясь на плечо Жужу:
- Скажи, девочка, - это не Джованни Сабата?!
- Нет – это не мой отец, - Жужу сбрасывает со своего плеча руку женщины. Рука ее хоть и холодна, но обжигает Жужу.
“Все же – отец! Она мне морочила голову, чтобы только его дождаться...” - решает она.
- Прости меня. Вот я себя и выдала.
- Если вы к отцу – пойдемте, я вас провожу.
- У меня назначена встреча... Послушай, тебе отец ничего не говорил?
- Вы что-то хотите узнать?
- Я жду одного человека, чтобы попасть в квартиру Каллас, и твой отец должен мне помочь. Многие вещи Каллас просто зря пропадают.
- На фанатку вы не похожи, зато из вас может выйти хороший агент по дележу наследства.
- Не обижай зря. В квартире Каллас хранятся пластинки и бобины с ее записями. Понимаешь - ее записей много, но мне нужны пластинки, которые хранятся только здесь. Когда-нибудь я добьюсь, и мы откроем ее музей. А расхитителей гробниц хватает.
- Могу вас огорчить. Я слышала, что большую часть своих пластинок Каллас поместила в пустующую могилу Беллини* на кладбище Пер-Лашез.
- Откуда тебе это известно?!
- Читала статьи Сесилии Дефо.
- Чьи статьи? Ты ничего не перепутала? Может - Нади Станикоф?*
- А зачем вам нужен отец?
- Я хочу, чтобы он помог... У меня здесь свидание с человеком, который будет ему чрезвычайно интересен!
И тут перед Жужу мысленно выскочила та самая статья Дефо о ее встрече в Булонском лесу с секретаршей Каллас - Вассо Деветци*. Сесиллия писала, что заподозрила эту секретаршу или пианистку в смерти примадонны и захвате ее драгоценностей. “А что, если я просто произнесу ее имя?”.
- Встреча с Вассо Деветци?
В точку! Удар ножом в спину. Женщина поражена и начинает терять самообладание.
- Нет, не с ней! Но откуда ты знаешь про Деветци?! “Неужели Рейчел проболталась мужу, и теперь какая-то девчонка знает опасно много?”.
Наблюдая, как в мгновение женщина опять меняется до неузнаваемости, Жужу кажется, что нищенку нарядили светской дамой и вытолкнули на сцену с невыученной ролью. Все было бы так, если бы не ее глаза. Огонь в них хоть и отгорел, но вместо ожидаемой горстки пепла там засветились стальным блеском два неукротимых безжалостных зрачка. Но Жужу уговаривает себя, что страх ей неведом и идет ва-банк!
- Или я провожу вас к отцу, или крикну Филиппу, чтобы он вызвал полицию.
- Не надо полиции!
- Я - распорядитель Фонда - Катрин Виленски. Мне поручено исполнить волю одного безумно богатого человека, при жизни помешанного на опере. На средства Фонда должны создать музей и поставить памятник... Голосу! Оперному Голосу! Все дело в том, что скульптор, которому Фонд доверил сооружение памятника... слеп! И это тоже - условие завещания. Позировать скульптору будет... Голос, но как ты понимаешь, - не сам Голос, а архивные записи – пластинки. Ему нужны старые записи: чем хуже – тем лучше. Голос (по его убеждению) должен прорываться через толщу времени со всеми его шумами. Он предпочитает живые записи, где слышно дыхание зала. Он слышит – он все слышит: и скрежет иглы, и кашель, и скрип, и слезы восторга и благодарности.
- Но причем здесь Джованни Сабата?!
- А месье Джованни Сабата мы хотим поручить возглавить жюри...
- Отец будет рад такому предложению...
Из подъезда стремительно вылетает Рейчел. Пружина неожиданности выталкивает Жужу навстречу мачехе. Рейчел летит к скамейке, но даже в полумраке видно, как ее взгляд неожиданно напарывается на Жужу. Катрин Виленски (если это не подмененное имя) пытается за спиной Жужу неуловимыми знаками дать понять Рейчел, что все случилось – как случилось, и их план придется менять на ходу.
А Жужу бьёт током открытия - они знакомы! Такой растерянной Рейчел прежде она не видела. “Так вот кого ждала эта женщина! А все эти сказки про фонд и голос... И я – именно я, помешала их встрече”.
Но заговорщицы опытны и хитры. Даже в темноте видно, как Рейчел кривит губы в улыбке:
- Жужу, иди, пожалуйста, домой. Я вернусь через полчаса, и мы с Джованни хотим с тобой поговорить, - бросает на ходу Рейчел, садится в машину и, исчезая, сигналит.
Женщина приходит в себя.
“Я умная. Догадливая. У меня есть полчаса. Если девчонка (и что это за имя – Жужу?) не уйдет домой, ее надо кормить баснями. Комикс! Что же я забыла?!”
- Давайте, я скажу Филиппу, чтобы он встретил вашего гостя, а мы отправимся к отцу. Возвратится мачеха и вам не поговорить.
- Мне очень неудобно перед Джованни. А ты иди.
“Теперь уж я дождусь возвращения Рейчел. Пусть она продолжает врать!”
- Его сейчас привезут. Сядь! У нас есть несколько минут - я все тебе расскажу. Позировать скульптору будет... Кстати, я, кажется, тебе уже это говорила. Тебе не зря причудился призрак Каллас.
Но от нее хоть остались записи, а вот от примадонн прошлого - лишь призрачные свидетельства. Те, кто занимается торговлей мифами, накрутили вокруг них легенды, тайны и загадки...
И тут, впервые за все время разговора, женщина достает из сумочки сигареты и пытается зажечь спички, но они предательски ломаются в непослушных руках. Жужу забирает коробок, и пока Катрин прикуривает, успевает рассмотреть, что крысиных отметин почти не осталось.
- Я забыла тебя спросить: а кто такая Сесилия Дефо?
- Моя настоящая мать пела в “Метрополитен Опера”, а Дефо... – в общем, знакомая матери. Вот она о Каллас и писала.
- Признайся, - ты же поешь? Не скромничай... Твой тембр голоса... Я тебе больше скажу: почему я спрашиваю? Мне кажется, что на тебе лежит печать великих примадонн. Удивляешься?! И Малибран*, и Патти*, и Каллас – все вышли, как и ты – из Нью-Йорка.
После знакомства с Жанной д'Арк у “Комеди Франсез”, Жужу больше не напрягают любые странности. Женщина продолжает говорить, и теперь ее не остановить. Как жалко, что ни Жанны, ни Камиллы нет сейчас рядом – одна она совсем запуталась! Неожиданно путаница в ее мыслях заканчивается ясной картиной: перед ней сидит совсем не женщина-заговорщица, а явившийся испытать ее сам Голос. И этот Голос она уже несколько раз видела... нет, нет – не слышала на сцене или в записи, а именно видела – тогда, в кафе на Бродвее, или сегодня - в зале Парижской оперы. Голос, который ей является, оказывается можно приручить, овладеть им, а можно и вылепить, как некое создание красоты и гармонии, не уступающее самому Божественному созданию - Человеку.
Но, похоже, Катрин не разделяет ее щенячьих восторгов. Она говорит совершенно о другом:
- ... вернулась из Уэльса. Многое чудесным образом совпало. И мне не мешало, что в музее, где хранилась вообще не играная пластинка Патти, меня дружно уверяли, что Аделина (из оперных певиц первая) записала пластинку еще в 1906 году. Хоть я уже имела запись Нелли Мельбы*, сделанную тремя годами раньше, но промолчала. Еще бы! Запомни это имя: Ганс Кюхельштакер*. Ты можешь спросить, зачем я тебе это рассказываю? Твой отец в это не поверит. Никогда не поверит и просто меня выгонит!
- О чем вы?
Можно найти образ в любой области, но охота – подойдет лучше всего. Жужу заглатывает крючок или увязает в искусно расставленных сетях – сами решайте.
- Не знаю, как и сказать это вслух. Представь, если бы нашлась документальная съемка распятия Христа...
- Я могу спросить Иисуса. Мы с ним познакомились и очень близки.
- Не шути так, Жужу. Дело в том, что Ганс Кюхельштакер сумел сделать в конце 19 века идеальную запись пения Патти!
Жужу теряет способность раскладывать слова Катрин по полкам ясности и поднимает руку, чтобы поставить хоть какую-то плотину на пути потока словоизвержения. Женщина ухватывает протестующий жест Жужу и переводит дух:
- Я тебе не сказала главного. В Фонде мы все перессорились из-за этой записи и разбились на два непримиримых лагеря. Кому ставить памятник: Голосу совершенной красоты, каким обладала Аделина Патти, или Голосу совершенной выразительности?
- Почему запись Патти так для вас важна? Сегодня существуют идеальные записи Флагстад*, Тебальди*, Каллас, Джомонд*, наконец! “Спасибо маме! Их голоса были моей колыбельной”.
- Скульптор сам будет выбирать, он будет сравнивать. Последнее слово - за ним. Он никогда не будет знать, чей голос звучит в его мастерской в данную минуту. Ему ни разу не назовут ни одного имени. Памятник - не Примадонне, даже если она - голос тысячелетия, памятник – Голосу!
Парижская синь отбирает у солнца его наглую светоносность. Солнце, каким бы оно гордым не было, уступает место ночи, покою, луне и звездам. Жужу снова бросает взгляд на затихшую громаду дома. Если бы по-прежнему окна пустующей квартиры Марии Каллас были бы черны, как ночное озябшее кладбище, то Жужу не смогла бы это принять и смириться с мрачным забвением памяти. Но в окнах горит свет, занавесы-шторы подняты, и через минуту начнется представление. Едва медные возвещают об его начале, как, словно от выстрела, птицы стремглав, черной тенью слетают с деревьев и чинно рассаживаются на витые ограждения окон. Усмирив медь, хор птиц заливается трелями, но вскоре стихает, уступая голосу первой их них, настолько разнаряженной перьями, что сразу же ее появление утопает в нескончаемых овациях листьев, и даже ветви склоняют до земли свои головы. Первая ее трель была настолько звонкой, что звезды закружились в хороводе и, ударяясь друг о друга, огласили ночь хрустальным чистейшим звоном. Если бы все ученые мужи мира прислушались к ее пению, то раз и навсегда закончился бы спор о том, что такое - совершенная красота, и даже сам Всевышний усладился бы своим даром. Красота услаждающая, воплощающая вершины удовольствия, красота, сливающаяся со своей сутью – Голосом – и была той райской птицей под окнами скончавшейся Марии Каллас.
Но почему тогда душа Жужу не просыпается?! Почему дьяволенок, заведшийся в ней от укуса крысы, остается совершенно равнодушным к изумляющей мир красоте?! Жужу не находит ответа, пока окна не распахиваются настежь, и на свободу не вырывается совсем другой – ее Голос! Этот Голос безжалостен. Он не щадит чувств, терзает души, разрывает сердца. Этот голос не из Рая. Он - порождение Ада. Он существует только на границе двух черных бездн: бесконечного неба - обиталища Бога, и нескончаемой пропасти человеческой души.
Жужу видит себя в квартире у самого окна. И не остается сомнений, что она сама себе подает тайные знаки.
Она поворачивается к Катрин, но той и след простыл. Пораженная Жужу протягивает руку в сторону окон квартиры Каллас, но огонь в них исчезает за плотными шторами. А черная смрадная машина? Жужу может поклясться, что прежде, чем отъехать, в ней загорелся свет, и она успела рассмотреть в ней... Рейчел, которая принимала что-то из рук Катрин.
Примечания
_____________________________________
1. ...Vissi d'arte – “Vissi d'arte, vissi d'amor...” – “Я жила искусством, жила любовью...” - Ария Тоски из оперы Пуччини - “Тоска”.
2. ...поместила в пустующую могилу Беллини на кладбище Пер-Лашез - Vincenzo Bellini) – (1801, Катания, Сицилия – 1835, Пюто, близ Парижа) – итальянский композитор, автор прославленных опер: “Норма”, “Пират”, “Пуритане”, “Сомнамбула”. Винченцо Беллини похоронили на парижском кладбище Пер-Лашез. Но сейчас эта могила пуста, так как 41 год спустя после кончины композитора, его прах перезахоронили в кафедральном соборе Катании на Сицилии.
3. Может Нади Станикоф? – автор книги о Марии Каллас. Stancioff, Nadia, Maria: Callas Remembered.
4. ...Вассо Деветци – секретарь и аккомпаниатор Каллас.
5. ...и Малибран - (Malibran) Мария Фелисита Малибран (урожденная – Гарсиа, Garc;a) (1808, Париж – 1836, Манчестер), французская певица, представительница вокального искусства бельканто (колоратурное меццо-сопрано). По национальности испанка. Дочь и ученица М. Гарсиа, сестра певицы Полины Виардо-Гарсиа. С 1825 пела на оперных сценах Лондона, Парижа, городов Италии. Прославилась исполнением драматических партий. Большой удачей Малибран были партии опер Беллини “Норма” и “Сомнамбула”.
6. ... Патти - Аделина Патти (итал. Adelina Patti; полное имя Adela Juana Maria Patti; (1843, Мадрид — 1919, Брекнок, Уэльс) — итальянская певица (колоратурное сопрано).
7. ...имела запись Нелли Мельбы - Нелли Мельба (настоящее имя - Хелен Портер Митчелл) (19.05.1861 - 23.02.1931) - австралийская певица-сопрано. Записи итальянских и французских романтических опер в исполнении Мельба, включая известную “Лючию ди Ламмермур” (Lucia di Lammermoor), отличаются великолепной чистотой и техническим мастерством. В 1918 награждена орденом Британской империи. В 1886 училась в Париже у Маршези. Дебютировала в опере в 1887.
8. ...Ганс Кюхельштакер - (датск. Hans Kyuxelshtaker 09.03.1825 — 11.07. 1895). В 1867 изобрел первое в мире звукозаписывающее устройство. Вследствие тяжелого недуга Кюхельштакера, устройство более 10 лет провалялось под его кроватью. Когда в 1877 году Эдисон продемонстрировал свой фонограф, выздоравливающий Кюхельштакер вспомнил о своем изобретении и провел несколько пробных записей, в том числе и Аделины Патти.
9. ... Флагстад, Тебальди, Каллас, Джомонд -
... Флагстад (Flagstad) – (1895-1952) – норвежская певица (сопрано). Как оперная певица выступала в 1913–53 годы. Получила известность после участия в 1933 году в Байрейте. Солистка “Метрополитен-опера” в 1935–41 и 1951–52 годы, “Ковент-Гардена” в 1936–37 и 1948–51 годы. В 1958–60 годы директор основанного ею театра “Норвежская опера в Осло”. Лучшие партии – в операх Рихарда Вагнера, а также партия Леоноры (“Фиделио” Л. Бетховена).
Рената Тебальди (Tebaldi) (р. 1922) - итальянская певица (сопрано). Дебютировала в 1944 году (Ровиго, партия Елены в “Мефистофеле” Бойто). В 1946 её пригласил Тосканини для участия в торжественном открытии после войны восстановленного здания Ла Скала. Выступала в Ла Скала до 1960 года. Пела в Ковент Гардене, Венской опере и на других крупнейших сценах мира. В 1949 исполнила партию Памиры в опере “Осада Коринфа” Россини (французская версия оперы “Магомет II”). В 1950 пела партию Аиды в театре Сан-Франциско, в 1951 в Гранд-Опера и Неаполе заглавную партию в “Жанне д'Арк” Верди. В 1953 с большим успехом исполнила партию Леоноры в опере “Сила судьбы” Верди во Флоренции. Пела заглавную партию в “Федоре” Джордано (1961, Неаполь).
...Джомонд – (Jave Geomond) – Жэвэ Джомонд (19 декабря, 1951) – французская певица (сопрано). В 1969 году училась в Париже у Дженни Аршенбо. Как оперная певица выступает с 1970 года. Получила всемирную известность после участия в 1973 году в Брегенце. Солистка “Метрополитен Опера” с 1973 года, “Ковент-Гардена” с 1975 года. В 1979 году признана королевой оперы, прямой наследницей Марии Каллас. Лучшие партии – в операх Беллини, Доницетти, Верди.