Начало

Не место среди живых

                Аполлон ушёл в Аид в надежде,
                Что никогда не станет всё, как прежде.


Эпилог

Я поняла, что пришла сюда зря. Да и не только на кладбище. Моё появление в подлунном мире было не особо продуктивным. Когда мне сказали, где похоронен Михаил, я сразу же поехала: мы привязываемся к тем, кто приносит нам боль и наслаждение. Наслаждение всегда кажется пустым, если не приправлено ноткой горечи.
А теперь стою и осознаю, что среди этого океана слёз  и скорби мне вряд ли удастся найти то, что было так нужно. Мёртвым бесполезно задавать вопросы. На них отвечаем мы сами. Но всё-таки я пошла. Ещё с детства меня тянуло, необъяснимо и настойчиво, к кладбищам. В начале пути непросто осмыслить феномен смерти: живые воспоминания, придавленные холодным камнем. Те, что когда-то были с нами настолько рядом, что ближе уже невозможно, в одно мгновение оказались так далеко, куда не долетают мысли о призрачном рае и далёком аду. Люди придумали столько мест посмертного поселения, что поставь нас перед выбором, мы бы растерялись. Христианский рай привлекал меня только в бессознательном детстве. Мой мир был похож на страну киммерийцев, а в Библии было всё так ярко и красочно, что я и придумать не могла места лучше. Теперь же мне импонирует Вальхалла, но берут ли в суровый рай воинов-викингов северных леди – большой вопрос.
Мне оставалось жить около года. Онкология – смертный приговор с отсрочкой, который мне вынесла природа. Так что сегодня на погост меня влекла не столько моя юношеская привязанность, сколько осознание того, что и я скоро окажусь в Царстве Теней.  Поэтому вопрос о небесах и аду кажется весьма актуальным.
Тот, кого любят боги, умирает молодым. Способна ли утешить эта мысль тогда, когда только начал жить по-настоящему? Я не видела Михаила всего несколько месяцев, но для влюблённых месяц разлуки равен году. Вместе с ушедшими уходят и обиды. Остаётся лишь сожаление о том, чего ты не сказал, не сделал, боясь показаться инфальтильным  и привязанным.
С Михаилом мы познакомились, когда мне было 17, а ему – 38. В ту весеннюю ночь я с кем-то поругалась и шла вдоль трассы. Многим весной становится легче дышать. В оживающем мире они видят метафору себя. А мне, вразрез с окружающим циклическим воскресением, было не особо легко. Рождение всегда проходит в муках. Средоточие боли любит персонифицироваться во мне и во многих-многих - горящих, летящих на свет, ещё не сгоревших, но уже подожжённых, в ожогах и шрамах. Гореть и нести свет всегда больно. Светоносный Люцифер дал свет знаний – его имя проклято на века; бог Данко освещал путь своим светлым сердцем – о нём помнят лишь те, кому больно; Прометей дал нам огонь и знания – расплачивался ценой ежедневных титанических мук; Свет, воплощённый в плоть, Христос, дарил свет надежды – был казнён как разбойник;  декабристы желали осветить путь свободы – но кому были нужны их жертвы…А сколько нас сгорает и тлеет незаметно? Красивая смерть имеет значение лишь при наличии зрителей.
Когда финал близок, жизнь становится чётче и многое становится ясным. В этом и есть прелесть жизни – конечность. Прелесть и горечь. Любая порядочная вещь амбивалентна, как ни крути.
П.С. Это лишь начало конца.

Пролог
               
                Мне следовало бы иметь свой ад для гнева, свой ад – для               
                гордости и ад - для ласки; целый набор преисподних.
                Артюр Рембо

Я шла пьяной походкой с сигаретой во рту, повздорив с юным поклонником. Моё лицо схватили злость и обида. На такси денег не было, общественный транспорт давно окончил маршрут. Вот мы и остались наедине со своими эмоциями. Боль – это друг, который никогда не предаст.
И всё-таки ночь прекрасна, несмотря на паршивое настроение! Чудеса происходят ближе к ночи. Она приходит, принося с собой вдохновение и свободу.
Ну и чёрт с ним, с этим мальчишкой, мне всего-то 17, и у меня будет ещё 1000 и 1 ночь жарких объятий тела и духа. В руке у меня была недопитая бутылка шампанского, которую я демонстративно забрала с собой. Не могу пить шампанское без сигарет: с первого глотка так и тянет закурить. Почему-то вспомнились строки Лорки:

Это счастье и есть –
в агонии чувствовать весь
гнёт небес.
Перед вратами смерти
с понуренной головою,
под спущенным стягом ветра
идёт всё живое

Почти шёпотом я закончила декламацию.  Странно: поющий в одиночестве человек, пусть даже фальшиво и безголосо, удивления не вызывает; а человек, красиво, проникновенно читающий стихотворение, обязательно поймает недоуменные взгляды. Есть у меня такая привычка, подарок из недалёкого детства: в минуты напряжения, горечи и разочарований зачитывать строки, импонирующие настроению.
Совсем не заметила я стоящей рядом машины с опущенным стеклом.
  - А это из какой песни? – раздался хрипловатый мужской голос.
Я подкурила свою женственно-тонкую сигарету. Затянулась. Сделала пару глотков из бутылки. Потом обернулась на звук голоса. Мужчину я заметила не сразу: сказалась степень моего подпития на пару с плохим освещением.
- А вы когда-нибудь слышали песни с таким текстом?
 - Нет. Но вас бы с удовольствием послушал.
 - Тебя. Давай на ты? Кстати, не подвезёшь не обременённую отношениями даму? – наверное, в моём голосе слышался пьяный вызов, да и вообще ситуацией руководил именно алкоголь. В совокупности с отголоском меня.
 - Да без проблем.
Странное знакомство. Скорее всего, именно так и выглядит случайная связь. Для него это – адюльтер с ищущей приключений незнакомкой, для меня – средство разбавления одиночества.
Машина была неопределённо тёмного цвета. Поколебавшись несколько секунд, я выбрала переднее сидение, что весьма нетипично для меня. Где-то на уровне мифов подсознания, сидеть в непосредственной близости с незнакомым водителем – занятие интимное.
 - Я закурю? – проинформировала я, подкуривая сигарету и спуская окно. Из машины всё казалось темнее. Тьма скрывает недостатки, позволяя дорисовать всё, что захочется. Небо, тёмное, далёкое, вечное небо нависло так, словно желало раздавить нас обоих. Нас ведь только небо и объединяет, так разъединены мы в своей мнимой общности. Оно всегда такое разное и не может быть некрасивым. Что же, интересно, видит он, когда, как сейчас неестественно розовая и плотно-тёмная воздушные змеи переплетаются на небе, не то воссоединяясь, не то сражаясь друг с другом? Да ничего. Он смотрит на дорогу, а не вверх.
Как легко понять древних, которые поселили ангелов на небе. Что на земле может быть таким прекрасным и совершенным?
«Эх, Алеся, и нужно это тебе?» - шептала недремлющая часть сознания, всегда и всеми игнорируемая, - совесть. Тонко нелюбимый Пушкин подметил: «Совесть – когтистый зверь». Но оставим её инспанско-инквизиторские замашки на завтра: сегодня я предпочту отдаться чувству более древнему.
Мы ехали по ночному городу. У меня нет машины, езжу я крайне редко. Но словами трудно передать душу, написать ощущения. Это - чувство полёта близкого к земле. Скорость позволяет верить нам в свободу. Зависть к птицам есть у многих. Ещё в глубокой древности мы начали им завидовать, одаряя богов и их посланников крыльями. Поэтому и учимся летать без них. Зная, как падать, трудно летать. С каждым новым падением взмахи всё неувереннее и слабее, боль – хороший учитель.
Во время езды мы не разговаривали. Я и не переживала особо по этому поводу, наслаждалаясь сумраком из окна машины. Места были незнакомые. Посетили мысли о том, как же я доберусь до дома, не имея понятия, где я нахожусь. Carpe dies carpe noctem…сначала насладимся моментом, а потом разберёмся, как нам поступить.
 - И что же мы будем делать, миледи? – решил нарушить молчание мой искуситель.
 - Может, познакомимся для начала? Меня Алесей зовут.
 - А меня – Михаил.
 - Архангел? – шутливо спросила я.
 - А вот это бы с радостью, да только правильностью не вышел.
 - По-твоему, они правильные? – спросила я, глотая шампанское.
У меня, наверное, как и у любого человека, свои счёты с религией. Я выросла в преданности христианству и слепой вере в высшую справедливость Иеговы. Но потом наступает такой момент, когда вера шатается. В переходном возрасте я чуть не ударилась в перфекционный сатанизм, начитавшись Ла Вея; потом меня прельщал Фалунь Гун, основанный на первом законе Будды. Помню, я даже пыталась медитировать, отрешившись от земной тщеты. Незабываемый опыт. Но никогда бы я не смогла достичь титанического спокойствия Великих Просветлённых. Восточная философия и религия вообще странно влияет на Запад, с каждым днём собирая всё больше поклонников, не имеющих раскосых глаз. Странная закономерность: запад монголизируется, а вот мудрые жители востока берут от европейской цивилизации то, что нужно, всецело оставаясь собой. Но я всё равно возвращалась к истокам. Когда же неумолимый господь отнял у меня самое дорогое, что у меня было, я возненавидела далёкого создателя.
 - Может, тебе стаканчик? Завалялся тут один,  - предложил Михаил.
 - С бутылки привычнее, - ответила я, делая ещё один глоток. Так что там, с архангелами?
 - Да ну к чертям этих крылатых праведников, - чуть тише сказал Михаил и остановил машину. Мы оказались возле какого-то подъезда таинственного дома в неведомом мне районе. Мой спутник потянулся ко мне, начал целовать, впиваясь губами в мою нежную кожу. От него хорошо пахло дорогим парфюмом. Я не чувствовала никакой страсти, у меня не было никакого сексуального желания. Я не поддавалась его ласкам. Михаила, по всей видимости, моя отстранённость не потревожила.
 - Поднимемся ко мне? – хрипловато спросил новоявленный архангел-губитель.
 - А, может, немного вина или шампанского? – предложила я, допивая, наконец, свою бездонную бутылку игристого напитка. Вот тебе и ирония судьбы: когда-то было напитком аристократической знати, а теперь, изрядно уступив в качестве, стало средством запивания грусти/радости для плебеев и нищенствующих интеллигентов. Один из моих знакомых как-то заметил, что от лирики Пушкина пахнет шампанским, а от стихотворений Есенина – водкой и креплёным вином. Странно: не люблю Пушкина, а за пару часов знакомства с Михаилом вспоминаю Александра Сергеевича уже во второй раз. Да и Сергей Александрович всплыл весьма неслучайно: оба были коллекционерами женских оргазмов.
 -  Или не стоит? – шепнул Михаил. – Ты и так уже в неплохом подпитии. Тем более, мы уже приехали. Он отстранился и вышел из машины.
Мне пришлось задуматься о невыносимой лёгкости бытия. Жизнь куда более прозаична, чем самые натуралистические произведения. Я подкурила сигарету и вышла из машины. «И руки не подал, - с мрачной удовлетворенностью отметила про себя. 
 - Ну что, поднимемся в мой будуар? – голосом, изображающим соблазнителя, предложил Михаил.
 - Так я вроде бы не Евгения, да и ты на Маркиза де Сада не смахиваешь, - с попыткой иронии я заглянула ему в глаза. Он воспринял моё стремление разглядеть отблески души за проявление интереса и заключил меня в свои крепкие руки. От этой уверенности мне стало неприятно, захотелось отстраниться. Вступая в авантюру, всегда чувствуешь себя не в своей тарелке, если ты, конечно, не профессиональный притворщик в поисках выгоды. Странно, когда незнакомый человек вторгается в личное пространство. Странно, когда этот таинственный чужой человек желает проникнуть внутрь тебя. Мужчины уверены в своей неотразимости.
Над подъездом горела лампочка, маленький lux in tenebris. Наконец-то мне удалось разглядеть того, с кем предстоит сеанс сплетения тел. Жаль, что сплетение душ мне не светит. Не светит и не темнит. Роста он был моего любимого – насколько может быть любимым рост  - около 185. Тёмные волосы, чёрные, как и брови. Тёмные крылья, тёмные вести…Глубокие синие глаза, от которых исходит что-то разболтайски-печальное. Каждый из нас хранит свои мрачные тайны. У каждого своя печаль. На каждом – свои следы от тоски. Отметины боли, которой мы храним верность. Прожитые годы сделали его красивее. Подчёркнутость азиатского разреза глаз, морщины мудрости на лбу и чуть смуглая кожа. Теперь я поняла, что отдамся этому мужчине в тёмном пальто и дорогом костюме со страстью и энтузиазмом неофита.  О таком я мечтала. А мечты, строптивые бестии, редко пересекаются с материальным миром. Мужчина бы здесь написал: «И тут я потекла». Не знаю, как вы, но мне в такие моменты смешно становится. Страсть зарождается в душе, а не в половых органах. Я вообще против этих натуралистических подробностей: тогда бы уже описывали, с какими тщательностью и рвением герои отдают часть себя унитазу.
«Правильно ли это? Он, конечно же, женат…и это ведь одноразовое спонтанное рандеву…один раз попробовать дорогой напиток и жить с осознанием, что больше никогда не сможешь себе его позволить». Неожиданно даже для себя, я его поцеловала. У каждого жителя подлунного мира свой неповторимый вкус. Михаил – это сила, грусть, запутанность, глубина и неопределённость. Страшный коктейль. Может, я и ошиблась в идентификации. Тепло разлилось по телу, словно я находилась в ванной. Столько судеб решает это место: кто-то в ней принимает важные решения, кто-то нежится после долгого скучного дня, кто-то – сводит счёты со злодейкой-судьбой. В конце-концов, человек не был бы человеком, не имея возможности добровольного ухода, прощального плевка в лицо равнодушной жизни. Отринуть милость господню и праву на жизнь право на смерть предпочесть.
Мы проникли, словно преступники, в подъезд. Странно темнота и ночь на нас влияют: я кралась так, словно замыслила нечто такое, что карается уголовным кодексом. Михаил нащупал выключатель, и подъезд предстал в своём великолепии: полу- и совсем нецензурные надписи, шаржи и карикатуры на людей, которых я никогда не узнаю, ломаные линии абстракционизма, принадлежащие перу, вероятно, совсем юных художников. Подъездное творчество – отдельный вид искусства.
 - А на каком этаже ты живёшь?
- Нам на третий, - Михаил отстранился, пропуская меня вперёд.
 - Нет, давай-ка  лучше за тобой, - я остановилась, словно от страха, что Михаил меня силком протащит впереди себя. Мне сложно идти, не видя незнакомого человека, я предпочитаю, чтобы он находился в поле зрения. Он пожал плечами и стал подниматься. А я далее погружалась в изучение творчества непризнанных гениев. Как и следовало ожидать, стены грешили фаллическим лейтмотивом. На моём лице впервые за весь вечер появилась улыбка. Столько открытий совершило человечество, чтобы отойти от наскальной живописи, а отдельный индивид проходит всю стадию истории самостоятельно. В общем, я не открыла ничего нового в этом направлении искусства. Мы практически поднялись на желанный третий этаж. Вперемешку с банальными по форме и содержанию признаниями любви, я увидела странную надпись:

Катя. Моя милая девочка. Любовь побеждает всё.

Я приостановилась. При всей слащавости фразы, от неё веяло скрытым трагизмом.
 - Михаил, а ты не знаешь, кто это написал?
 - По всей видимости, подросток. А что?
 - То есть ты не знаешь? Или это, быть может, ты? – меня даже умилило от такого предположения.
 - Если честно, то я ничего не знаю о соседях. Появляюсь редко, вселился недавно, вот… - и он замолчал.
Мы поднялись до заветной двери. Мой спутник стал копошится в своих ключах.
 - Ты знаешь, существует такая полулегендарная история…В вокалиста одной группы влюбилась девушка. Они в то время не были популярны, а вокалист, личность яркая, харизматичная, был геем. И вот эта девочка покончила с собой, написав перед этим в его подъезде «my sweet prince». Они потом ещё и песню одноимённую  написали, но дело не в этом…просто я и подумать не могла, что такие надписи на самом деле писать кто-то может.
 - Ну, у твоих музыкантов всё просто, - голос Михаила был напряжён от схватки с замком. Либо придумали историю, чтобы овеять себя ореолом романтики, либо придурками в молодости были.
 - Ты же сам себе противоречишь, - в мою интонацию закралось удивление. – Если доверять твоей теории, то, как действия придурков могут быть романтичными?
- Спустя годы мы возводим кумиров из посредственных личностей, - голос стал ещё напряжённее. Похоже, Михаил ошибся с выбором ключа. Похоже, это была не единственная его ошибка за этот вечер.
 - Лишь смерть позволяет здраво судить о жизни. Прижизненные рассуждения всегда субъективны и мотивированны. Герои одного поколения забываются быстро.
 -  Может, ты и права.
Он открыл дверь квартиры. С порога чувствовался дух съёмного жилья. Ощущалось, что разные люди, много людей, были здесь, а теперь вот и я залетела на огонёк. Оказавшись в тепле, меня сразу же разморило, будто шампанское выжидало время для наступления. Меня повело. У Михаила настойчиво завибрировал телефон.
- Ты раздевайся и проходи, я сейчас, - он вышел в подъезд.
Я достала своё средство связи. Ого, 2:15. Неплохо. «И кто же такой мог звонить в начале третьего», - удовлетворённо-мрачно я задумалась об официальной женщине в жизни Михаила. Нестерпимо захотелось любимого крепкого кофе. Я бы ставила памятник козе, обнаружившей кофейные зёрна, в каждом городе, ибо без этого чудодейственного напитка моя жизнь превратилась бы в бесцельное существованье, сопротивленье, прозябанье. Третий раз за вечер…неспроста. Чувствую, финал этой истории мне не очень понравится. Я решила последовать совету Михаила и приступила к распаковке упаковки. Одежда на мне была скромная и не вызывающая. Странно, что он вообще «клюнул» на меня: тёмные джинсы, чёрная кожаная куртка, steel’ы на 25 дырок с металлическими пряжками по бокам. Под ней была белая рубашка unisex. Я вообще без ума от мужских вещей. Если удаётся найти что-то по-мужски элегантное, я с радостью приобретаю эти предметы гардероба. Не совсем верно, что мы одеваемся для мужчин; не совсем верно, что мы одеваемся для других женщин; одежда – это форма самовыражения. Есть ещё и нечто трогательно-сильное в хрупкой женщине, одетой не по полу. Я, кстати, несказанно удивилась, узнав, что в словарном составе великого и могучего слова «трогательный» не было, а пришло оно в эпоху Просвещения из языкового и поведенческого эталона того времени – Франции. Интересно, когда женщин, влюблённых в мужские вещи, обвиняют в безвкусице, забывая, что Коко Шанель вдохновлялась одеждой сильного пола, поддаваясь искушению надеть вещи не своего гардероба. Что же, во всём нужна гармония, иначе многие попытки проявления индивидуальности скатятся до уровня фарса.
Согласно мифологии террариума, самцы клюют на голые ноги с мини-юбкой, которая едва-едва прикрывает и отчаянно кричит о наличии первичных признаков пола, на декольте, которое едва удерживает то, что первично не мужчинам предназначается, плюс, конечно же, томный взгляд. По мне так должна выглядеть проститутка, потому что кроме секса она больше никому ничего не должна. Хотя есть ещё наивные, считающие, что сексом можно привязать к себе джентльмена. Наивность – эвфемизм тупости. Спасибо sexual revolution – этого добра теперь навалом. То, что по своей природе таинство и святость, опошлено, обесценено, выставлено напоказ. Верными дорогами идёт человечество…прямо как когда-то Древний Рим, павший жертвой кровосмешения и разврата. В одной книжке современного фантаста я прочитала: тёмные дороги хоть и короче светлых, но цену за них объявляют лишь в конце пути. Хоть и недолюбливаю фэнтези, но для этого повелителя миров и пера делаю исключение: очень душевно пишет, подкожно. Тёмный путь всегда приятен. Что рай для тела – смерть для души.
Мне надоело слушать свои несвоевременные мысли и подъездный бубнёж Михаила. Я вылезла из своих «спецназовских» ботинок, и, озаряемая робкой надеждой, пошла на кухню в поисках кофе: сказались позднее время в альянсе против моей вменяемости с алкоголем. Меня ожидала та стандартная атмосфера, что чувствовалась через дверь: плита советских времён, стол, стулья и навесные шкафчики. Порывшись как следует, я обнаружила лишь пакетизированный чай. Жуткое зрелище. Чай в пакетах – как трупы в моргах. Да и вообще, к этому напитку у меня довольно прохладное отношение: как истинный кофеман, чай я пью лишь тогда, когда кофе пить уже поздно. Узрев, что альтернативы не ожидается, я поставила чайник. Стоило присесть, сонливость набросилась на меня, явно намереваясь принести в жертву богу сна. Теперь меня уже не удивляет, что Гипнос и Танатос – братья. Горячительной влаги и горячего мужчины я не дождалась, отправившись в бесславный поход в поисках постели.
Постель символично стояла посередине комнаты. Большая, с розовым бельём. Нда…розовый никак не ассоциируется с Михаилом. Сразу стало противно от ощущения, сколько женских течек вытерпела эта бедная простынь, цвета невинности и провокации. Не люблю я pick-up коллекционеров, никогда не хотелось быть one of them. В отличие от большинства дам, иллюзия о метаморфозах сформировавшейся зрелой личности, не из числа мифов моей религии реальности. Никто не меняется, все залегают на дно и становятся хитрее. А жёны хоть и играют в мисс Марпл, в глубине души желают быть обманутыми. Жестокую шутку сделала с нами природа: после интима мужчина получает оргазм, а  женщина – эмоциональную зависимость. Бог – женоненавистник со стажем. А в кино и фильмах формульной культуры, мужчинка, не получивший от дамочки порцию секса сомнительного качества и достоинства, гоняется за ней, пытаясь принудить к акту любви с таким рвением, будто это последняя особь женского пола на Земле. Конечно, он в неё влюбляется, а она, посопротивлявшись, говорит да в органе бракосочетание, и всё отлично, и мы несказанно счастливы, ведь мы ХОТИМ, чтобы так было. На самом-то деле всё немного иначе: не получив от одной, возьмёт от другой. Такие вот они, наши рыцари эпохи технологий. Вот я и думала, как же отказаться от близости с Михаилом, не отталкивая его от себя. Я так отчаянно бежала от одиночества, что в этом бегстве теряю себя и остатки приличия.
И всё-таки я решила прилечь. Сон накинулся на меня с таким рвением, словно Эрот на Психею. Мысли всё дальше. Так и не раздевшись и не расстелив постель, я пала жертвой долгого ожидания.