Я. шварц amnesia кн. 1 гл. 3 зеркало

      

                Яков Шварц

                AMNESIA
                (Хроники забвения)

                Роман в трех книгах
                Книга первая
                Глава третья
                Страница 2 Персонажи

                Зеркало
                (Из “Записных книжек” “К”)
 Нью-Йорк. Метрополитен-Опера.                За 6 часов  до моего зачатия.
 
    Фуко отошел от Зеркала и сел в кресло. Изможденное словами лицо он повернул в мою сторону, одну руку со сжатыми пальцами положив на колено, второй облокотился на подлокотник. Я тоже решил устроиться поудобней, беззаботно вытянув свое невесомое тело. Мне хотелось услышать продолжение рассказа, длиною в кругосветное путешествие Зеркала. Я взглянул на Фуко: - казалось, он вот-вот уснет.
    - А как же Зеркало попало сюда? - потревожил я зазеркального гостя.
    Фуко вздрогнул, глаза его возвратились из небытия, и он обронил:
    - О, это совсем другая история.
    - Не кокетничайте, академик, – вы же не в Париже на баррикадах.
    Фуко поводил глазами по гримерной, будто хотел найти опору для продолжения своего рассказа, остановил свой взгляд на иконке Марии Магдалины и тяжело вздохнул. Истома воспоминаний грустью покрыла его суровое лицо.
    - Как-то ночью зашел ко мне мой друг Жерар, увидел на столе картину Веласкеса “Менины” и сразу начал ревновать меня к придворным дамам. Потом нагло стал уверять, что однажды уже видел это Зеркало, но не на картине, а живьем, в одной из гостиниц Лос-Анджелеса, у Нормы.
    – Разве Норма не сгорела у Беллини на костре? Афиша врать не будет, – хотел поймать Фуко я на вранье и указал ему на стену, где Норма, вся в огне, давала публике беспутной урок любви, ценою жизни сладеньких малюток.
    – Ты видишь сам – сгорела там лишь оперная дива, а Норма Джин* живее собственного тела. Она сама - костер, хоть холодна в любви и страсти. Но есть история любви покруче. Утром 23 сентября 1499 года в гавань Белема* возвратились остатки флотилии Васко да Гама*, ведомой капитаном Гонсалу. Кто-то из матросов донес куда надо, что видел ночью, как, перед отплытием домой, на корабль два слона грузили какое-то дерево. Никто не решался доложить об этом Великому Инквизитору, а когда доложили, то пожалели: изуродовали матросов, подвесили на дыбу капитана “Сан-Михаэла” Гонсалу, но дерева так и не нашли. Великий Инквизитор был в ярости: “Опять ненужное свидетельство магической силы черного дерева! Я смогу защитить Церковь от посягательств на ее престол потусторонних сил”.   
   Фуко поднял глаза к небу, как будто хотел помолиться за отважного капитана на дыбе, но понял, что ничем помочь ему не может, и вернулся ко мне:   
    – О чем я говорил?
    – О праве Церкви на самооборону...
    – Так я продолжу, – Фуко открыл свою книгу с золотым обрезом и начал читать:
    “В привилегированное место пространства...”
    – Закройте книгу, академик. Вы лучше расскажите народными словами, – я стал пугаться, что до своего зачатья не доживу. Фуко нехотя закрыл книгу и продолжил свой рассказ:
    – Из Лиссабона отплыли двадцать кораблей второй экспедиции. Великий Инквизитор тайно на одном из кораблей отправил за черным деревом своего человека - Себастьяна-морехода, прадеда Франсиско Пачеко. Да кто ж тогда на Пиренеях матросом не был? Отец Пачеко, дед и прадед матросили на славу. В конце пятого месяца плавания, когда корабли обогнули мыс Доброй Надежды, Себастьяна укусила крыса, и он начал опухать и покрываться коростой. И если принять во внимание, что болезнь является беспорядком, то неудивительно, что на корабле сразу вспыхнул бунт. Васко еле отбил Себастьяна у команды, которая хотела выбросить несчастного за борт, но помешать разъяренным матросам, когда те решили привязать Себастьяна к мачте каравеллы “Баррио”, уже не смог.
    Привязанный Себастьян даже не мог убить себя, а только кричал, захлебываясь соленым воздухом: “Вонючие ублюдки! Вы все равно перебьете друг друга при дележе добычи, или сгниете от цинги, а я еще вернусь...”
    Несмотря на пафос его криков, все видели, что Себастьян доживал свои последние дни. Умереть же ему не дала корабельная обезьяна по кличке Голый ветер. Она кормила его, отдирая от бортов корабля какие-то наросты, и поила несчастного грудным молоком.
    Недели через три показалась земля Малабара*. И опять Да Гама пожалел Себастьяна и не высадил горемыку в безлюдном месте. Ночью дозорному  привиделось, что на черной стене берега мелькнул отраженный лунный свет. “Маяк или жилище. Испанца похоронят по-людски” – подумал Васко и приказал снять Себастьяна с мачты и ссадить его вместе с Голым ветром на берег.
    - Нам двоим на одном судне не ужиться! - утешил Себастьяна Васко.
    - Не бросайте меня! Я с вами! - неожиданно взмолился несчастный.
    Утром Себастьян очнулся на ступеньках каменной лестницы, нисходящей в море из глубины леса от истошного крика обезьяны. Он попытался встать, но тело его затвердело, как обломок мачты, и от размякшей воли Себастьян снова пал без чувств. Как часто мы умираем от страха перед пустяком, но продолжаем жить на плахе...
    Нашла и выходила его Мадхури. Она жила с отцом в заброшенном храме на берегу моря. Луна два раза цепляла серпом единственное окно в огромном зале храма, где лежал Себастьян, пока он не ожил. Мадхури, с факелом в руках, водила его по храму, и ему казалось, что с каменных барельефов на него смотрят обитатели Ноева ковчега; что твари по паре, буйствующие, как в безумии, спустились на землю и принялись за тяжкую работу по добыванию потомства.
    Прошло два сезона дождей, прежде чем Себастьян смог немного изъясняться на языке Мадхури. Она же не желала знать ни одного слова по-испански. Когда их сын подрос до нижнего листа пальмы, Себастьян решился рассказать Мадхури, что приплыл в Индию за черным деревом для главного Инквизитора его веры, и если он когда-нибудь и возвратится домой, то только с деревом-свидетелем жизни Иссы*. Как верный сын церкви, Себастьян любил и жалел Инквизицию. Ему снился один и тот же сон: он возвращается домой и тащит на себе черное дерево, а Великий Инквизитор награждает его Святым орденом за мужество в сокрытии археологических улик. Но когда Себастьян просыпался, то понимал, что приблизить свою радость он не сможет: черное дерево росло за кладбищем слонов, а дорогу туда знал только отец Мадхури.

    Старый Калидаса сторожил лес черных деревьев, но прошел уже год, как он свалился от удара в сердце и святыню оставил без присмотра. Еще бы! Калидаса застал этого дикаря из задворков мира в объятиях своей дочери. С тех пор, разбитый параличом, он недвижно лежал среди вони и манускриптов и царапал на стене храма завещание в виде совокупляющихся слонов. И только один манускрипт лежал под его головой. В нем рассказывалось о посещении Индии пророком Иссой полторы тысячи лет назад. Это он посадил рощу черных деревьев. Старый Калидаса еще помнил рассказ далеких предков, как Исса ходил в роще и выбирал для себя дерево, которое он подарит своему отцу-плотнику или прокуратору Пилату для сооружения креста.
    Себастьян уговорил Мадхури сделать носилки для Калидасы и вместе найти дорогу к кладбищу. Но старик на предложение детей только скривил рот в презрении. Лишь когда Мадхури пригрозила, что убьет себя, Калидаса велел Себастьяну подняться на вершину храма, где было замуровано Зеркало, как он сказал: “лицом - к океану, а глазами - к кладбищу слонов”. “Не его ли отраженный свет увидел ночью мой спаситель? И что мне может рассказать Зеркало, ведь лицо его, высматривающее дорогу, было обращено к небу, а изнанка - во тьму камней”, – терзался Себастьян, пока они пробирались на вершину храма. И каково же было изумление Себастьяна, когда они протиснулись в каменный мешок и вместо мрака увидели сквозь Зеркало, как вселенский кузнец схватил щипцами раскаленное солнце и давай его студить в океане. Солнце от злости багровело, облака пара с шипением поднимались в небо, а разгоряченный океан бился волнами о Зеркало, отчего Себастьян даже почувствовал вязкий соленый привкус во рту, но стоило лишь поднести факел поближе, как и океан, и солнце, и кузнец пропали, а перед надломленным сознанием европейца и смеющимся сознанием индианки предстали черные россыпи времени на оборотной стороне Зеркала.
    Нелепо склонившийся передо мной Фуко и рассказывающий, словно в трансе, всю эту историю с иллюстрациями к давно умершим событиям, вдруг выпрямился, метнулся к Зеркалу, схватил его за черный бок, с силой рванул и повернул (хотелось бы сказать - два раза) спиной ко мне. Зеркало негодующе всхлипнуло, и я увидел его подернутую пылью оборотную сторону: краска от времени потрескалась, собралась рубцами, разошлась порывами и казалась загадочной картиной инопланетного пейзажа.
    – Вот оно – родимое пятно Индии, – довольный Фуко соскребал налет с маленького, как бы вымазанного охрой, пятна в самом углу Зеркала, – это и есть карта, которая должна была привести Себастьяна к кладбищу слонов.

    Два новолуния он дерево рубил и столько же разделывал на доски. Однажды мимо них проходил слон, и Себастьян обрадовался, как будто увидел на горизонте парус. Мадхури вежливо попросила пришедшего печального гиганта помочь им доставить дерево в храм, но слон безразлично отказался.
    Так и пропал бы Себастьян в джунглях, да только, когда прошел сезон дождей, в храм вернулись крадущиеся привидения. Себастьян от страха лишился сна, но на третье утро он увидел около себя все доски, что успел напилить. Мадхури клялась, что даже карма ее не знает, кто их принес. И она действительно не знала, но только уверяла, что видела во сне, как Себастьян достал с вершины храма Зеркало и сделал для него из этих досок раму, а на ней вырезал все позы их любви. И Себастьян подчинился воле сна Мадхури. Целый год он освобождал Зеркало из каменного плена, а когда, наконец-то, освободил, то не решился сразу спустить Зеркало вниз, а оставил его там же, на вершине, у проема в стене. Теперь света было достаточно, и Себастьян неистово принялся вырезать на раме отчет Великому Инквизитору о своем путешествии за три моря.
    Но, как это бывает в детских книжках, однажды он увидел приближающийся к ним корабль. Себастьян начал кричать, потом схватил Зеркало и направил в сторону спасителей отраженный луч солнца. На крики на вершину храма поднялась Мадхури, и Себастьян с радостными воплями, желая показать ей чудо, подвел ее к проему. И когда Мадхури увидела корабль и спущенную шлюпку, она не стала ждать терзаний выбора, а решила навсегда избавиться от будущего, в котором ей было суждено покинуть отчий дом. И тогда она шагнула с вершины храма, навстречу смерти.
    Себастьян решил забрать тело любимой с собой на родину. Когда он с сыном пришел прощаться к отцу Мадхури, старик ему нацарапал на стене, что если мавзолей сделать из черного дерева, а на дно положить Зеркало, то тело Мадхури сохранится на века. Себастьян так и сделал: спустил Зеркало и положил его на дно гроба, сделанного из досок черного дерева, а на Зеркало положил разбитое тело Мадхури.
    Когда в Испании открыли гроб, то оказалось, что тело Мадхури исчезло, и только едва различимые следы их любви можно было увидеть на поверхности Зеркала. Себастьян разобрал гроб, четыре доски с барельефами оставил себе, а остальные отправил с гонцом Великому Инквизитору. В первую же ночь он проснулся от знакомого голоса. Он огляделся и увидел в Зеркале, как едва уловимое отражение Мадхури вдруг стало различимым и почти осязаемым. Себастьян кинулся навстречу отражению, но Мадхури его остановила. Она немедленно велела доделать из досок раму для Зеркала, а в углах рамы вырезать их портреты. Но чем больше трудился Себастьян, тем меньше ему хотелось касаться деревянных тел и томиться духом Мадхури. Ему хотелось изведать любви простой и горячей испанки.

    Когда работа подходила к концу, и лишь осталось закончить портреты, он не выдержал и женился. А наутро молодая жена проснулась вдовой: она обнаружила в брачной постели мертвого мужа. Дверь в спальню молодоженов и окна были закрыты изнутри, а Зеркало было завешано сари Мадхури. Лицо мертвого Себастьяна смеялось, а под ногтями его запеклась кровь Зеркала.
     Так Зеркало досталось Франсиско Пачеко по наследству от деда-моряка. Накануне свадьбы дочери Пачеко и Веласкеса, король Филипп и Марианна* со свитой и собакой посетили мастерскую художника в Севилье. В дальнем углу мастерской Филипп увидел Веласкеса, разговаривающего с Зеркалом, и от удивления уперся взглядом в странную картину: “О чем он говорит с Зеркалом?” – обронил король. “Он просит отсрочки приговора”, – ответил ему Пачеко.   
    Филипп вздрогнул: ведь приговоры выносил и отменял он сам, а не какое-то стекло. И Филипп решительно направился к Зеркалу. Еще минуту и он бы приказал арестовать бунтовщика, но, не дойдя пяти шагов, свой гнев унял, и было от чего: король в Зеркале не увидел своего отражения и испугался, но вида 
не подал, а повернулся к королеве и взял ее под руку. Глядя супруге в глаза, как будто в них он хотел найти свое утерянное лицо и убедиться в существовании себя, Филипп, подталкивая Марию-Анну, приблизился к Зеркалу и строго, но без угроз, спросил Пачеко: “А почему углы у рамы остались незаконченными?”. Пачеко понял, что беда отступила и взахлеб начал  рассказывать своему королю испанскую балладу о Себастьяне-мореходе. Король слушал плохо и все время поглядывал на Веласкеса, потом не выдержал и жестом повелел ему приблизиться: “О чем ты говорил с Зеркалом?” – “О, это Зеркало таит в себе тайну предчувствий”, – Веласкес бесстрашно глядел в глаза королю. Филипп взгляда не отвел и тут же объявил, что он дарит Зеркало молодоженам, но до свадьбы необходимо вырезать в незаконченных углах рамы самого Пачеко и его будущего зятя, чтобы они все время могли следить за Зеркалом, не давая тому похищать отражения людей.

    Франсиско трудился, не покладая сна и долота, и через неделю работу он закончил и, обессиленный, уснул, но сон сорвал его с постели. Художник бросился к раме и сверху начертал явившийся ему во сне девиз. Пачеко решил, что его работа должна понравиться королю, и четверо слуг отвезли Зеркало во дворец Филиппа  в Мадрид. Но Филипп подарок не пустил даже на порог, а отправил его назад с указом, что он сам снова явится в мастерскую позировать Веласкесу. А внизу указа Король приписал, что позировать он будет не сам, а предоставит художнику  свое отражение в Зеркале. С тех пор Зеркало пропало в мире “Менин”*.
    Фуко начал задыхаться, и мне показалось, что он чего-то не договорил важного, и это важное застряло в его глотке и причиняло нестерпимую боль. Фуко наморщил яйцевидный лоб, вдавил голову в плечи и отхаркался последними словами: “Человек исчезнет, как лица, начертанные на прибрежном песке, но лица Короля и Королевы археологи гуманитарных наук найдут при раскопках зеркальных недр”.
    Но тут Фуко услышал шум за дверью и устало отряхнул с лица экстаз движением руки, как отгоняют надоедливую муху:
    – С тех пор в утробе Зеркала исчезли пять веков и лики тех, кого оно отпело. За то время, пока Зеркало служило маяком на вершине храма, оно впитало в себя столько лунной энергии, что, наравне с “Лунным камнем”, стало символом преодоления препятствий на дорогах смерти. Мадхури и Себастьян были его первыми жертвами. Все, кто доверился его магической силе, рано или поздно погибали при обстоятельствах странных и необъяснимых.
    Но Зеркало в Европе продержалось всего лет триста. Наевшись европейской гнили, оно однажды объявилось в Штатах. Какой-то психопат купил его на аукционе и послал почтой на свое имя в Нью-Йорк, вот только получатель не объявился никогда. Зеркало долго пылилось на складе невостребованных вещей, пока его не увидела почтмейстерша и не утащила домой. Почтмейстерша была дамой дородной, и лет десять с ее отражением ничего не случалось, пока она не повздорила с Зеркалом из-за сущей ерунды. С тех пор бедняжка стала худеть, пока однажды не исчезла насовсем в своей худобе...
    - А причем здесь Норма..., ну эта - Норма Джин...?
    - Мэрилин Монро...
    Но тут возвратилась Жужу. Фуко напрягся складками лба, рукой пошарил в зеркальных потрохах, как будто он искал там ручку двери, и я услышал хруст крошащегося стекла. Зеркало начало припадать к стене, а в глубине его исчезать сутулая спина Фуко, и в осколках - предсмертная улыбка Мэрилин Монро.
    – А что же за слова вырезаны на раме Зеркала? – крикнул я вдогонку его исчезновению.
    – Изображение должно выходить из рамы*... О большем узнаешь у Пачеко.


Примечания
________________________________________
*...а Норма Джин - американская кинозвезда, легенда Голливуда Мэрилин Монро (настоящее имя – Норма Джин Мортенсон, Norma Jean Mortenson).
*Белема – Белем - пригород Лиссабона.
*Васко да Гама – Васко да Гама (1469-1524), португальский мореплаватель, в 1497-99 совершил плавание из Лиссабона в Индию 
*Недели через три показалась земля Малабара - область на юго-западном побережье Индии.
*...то только с деревом-свидетелем жизни Иссы – Апокрифы: “Неизвестная жизнь Иисуса Христа”.
*Филипп и Марианн - Филипп IV, король Испании (1605-1665г.) и его супруга Марианна.
*... в мире “Менин” – “Менины” (“Фрейлины”) – картина Веласкеса.
*Изображение должно выходить из рамы - теоретический лозунг, выдвинутый Франсиско Пачеко.