Тайна загадочного убийства

     Пролог
 
     Сборы были недолгими. Все собранное уместилось в два мешка и плетеную корзину. Польский крестьянин Анджей Корецкий, по–русски Андрей, его супруга Стефания и появившийся недавно на свет сын Захарий уже сидят на подводе, окидывая прощальным взглядом родную землю. Им предстоит преодолеть долгий путь от восточных границ Польши, из Пружанского уезда, проехать через всю Россию и добраться до неведомой Сибири, до берегов таинственного Енисея. Что ждет впереди семью Корецких, как будут складываться их жизнь и судьба на чужбине, повернется ли она к лучшему, сейчас сказать никто не мог, даже если бы пришлось обратиться с таким вопросом к самому Господу Богу. Но раз уж так решили, значит надо переселяться и испытать все тяготы и невзгоды, с какими придется столкнуться.
     Много дней и ночей мчался вперед поезд. Уже преодолены тысячи километров. И вот поезд проскочил через последнюю безлюдную равнину и ворвался в необъятные просторы гористой местности. Кругом длинные перевалы и крутые сопки, поросшие густым хвойным лесом, занесенные глубокими, ослепительно белыми снегами, освещенными лучами холодного желтого солнца. Поезд, пыхтя и выпуская клубы черного дыма, постукивая колесами на стыках рельсов, миновал полустанок Бугач и, скатившись вниз, устремился по ровному железнодорожному полотну к каменным постройкам станции Красноярск. Долгий путь Корецких из Польши в Сибирь закончился. Два дня прибывших переселенцев опрашивали, что они умеют делать. Требовалось много плотников, столяров, каменщиков, слесарей. Надо в скором времени заканчивать обустройство станции и железнодорожного депо. Глава переселенческой семьи мечтал о самом главном, об устройстве лучшей жизни, о продолжении своего рода в сыне, а если жизнь удачно сложится, то и о появлении внуков. А как после долгого пути из далекой Польши будут складываться жизнь и судьба польских переселенцев на берегах Енисея, в сибирском городе Красноярске, рассказывается в этой повести.

     1.Жизнь после Польши в Сибири, на берегах Енисея. Постройка поляками Красноярского Римско - католического храма.

     Весь апрель 1910 года в Красноярске стоял необычно холодным. По верху правобережного хребта маячила зубчатая полоска леса, а оттуда, со знаменитых красноярких столбов, каменных исполинов, с саянских отрогов, через енисейские заснеженные ледовые просторы, дули холодные ветры, часто перемешанные колючим снегом. В иные дни, ночью резко падала температура, и мороз держался весь день. Однако бригаду плотников, состоявшую из польских переселенцев, это не пугало, и они каждый день упорно трудилась, отстраивая большой пакгауз, складские пристанционные помещения, в которых сильно нуждалась красноярская железнодорожная станция. Строившийся пакгауз уходил линейкой в сторону берега Енисея, туда, где через него был перекинут 6-ти пролетный красавец, железнодорожный мост. В документах красноярской городской управы это место именовалось как нижневокзальная сторона.
     Поляк Корецкий Анджей Максимович, сидел на верхнем ряду строившегося деревянного склада, стучал обухом топора, подгоняя один брус к другому, насаживая его на шканты. На какую – то минуту он остановился, воткнул топор в брус и задумался, вспоминая свою жизнь за последние полтора десятка лет. Анджей Корецкий тридцатипятилетний  мужчина, высокого роста, широкоплечий, крепкого телосложения, выглядел так, словно был вырублен из ядреного дерева. Как подобает плотнику, выполнявшему всю жизнь тяжелую физическую работу, его внешний вид дополняли сильные мускулистые руки. От холодного ветра голову Анджея Корецкого прикрывала старая польская овчинная шапка – конфедератка. Он вспоминал своего отца Максима. У отца родное имя было другое, Максимилиан. Отец долго находился на службе в российской армии. Там ему и заменили польское имя Максимилиан на русское Максим. Он служил в военных поселениях на новгородчине, известных с давних времен как бунтарские. Анджей помнил, как они с отцом мечтали о хорошей жизни, о том, что со временем заведут свое хозяйство и будут жить, не испытывая трудностей.
     Анджей достал из кармана стеганой на вате тужурки свою неизменную трубку, память об отце. Трубка была необычная. Ее чубук представлял собою большой округлый бочонок, в довершение которого был  изогнутый мундштук из черного эбонита. В чубук входило много махорки, и Анджей, раскуривая, дымил, вспоминая отца. Трубкой, доставшейся  ему по наследству от отца, он сильно дорожил, всячески ее оберегая.
     Вот и сейчас он засыпал в чубук махорки и раскурил трубку. Махорочный дым тут же осел на свежих сосновых бревнах. Его память перекинулась с отца на другое воспоминание, о том, как он оказался здесь, в Красноярске, на берегах Енисея. К курившему трубку Корецкому подошел его напарник плотник Серафим Нижегородцев. Немного помолчав, Серафим решил спросить у Анджея то, что его всегда интересовало. Напарник сильно не отличался от Корецкого, как по внешнему виду, так и по способности хорошо работать. Сибиряк, как и поляк, Корецкий, выглядел тоже крепким мужчиной и был одет так же, как и его напарник, в стеганый на вате бушлат. Его тоже, как и Корецкого отличали крепкие руки, которыми он весь день держал тяжелый топор, зарабатывая с его помощью на свое существование.
     - Слушай, Анджей, расскажи, как ты, поляк, оказался в Красноярске, - спросил напарник, не зная, ответит ли Корецкий.
     - Это долгая история, Серафим, но раз уж интересуешься ей, скрывать не стану и расскажу тебе о ней, - последовал ответ поляка. 
     Корецкий удобнее уселся на бревне и, не торопясь, дымя трубкой, начал рассказывать своему напарнику историю переселения из Польши в Сибирь. Кругом стучали топоры, скрипели пилы, по стройке рывками гулял срывавшийся с занесенного снегом Енисея холодный ветер. В памяти Анджея всплыл 1897 год, восточная окраина Гродненской губернии, Пружанский уезд и его родная слобода Оранчицы. Жизнь в родных уезде и слободе складывалась тяжело. Работа урывками давала малый заработок. Жизнь не улучшалась, наоборот, год от года она становилась все труднее. Перебираться на запад, в глубь Польши, теряло всякий смысл, жизнь там была тяжелой, там свирепствовали немцы. Даже в родном Пружанском уезде жизнь складывалась трудно. В уезде преобладало еврейское население, до двух третей, остальные поляки, русские. Евреи, держа повсеместно торговлю в своих руках, всячески притесняли поляков. Из – за национальной неприязни друг к другу между евреями и поляками постоянно возникали сложности.
     - И однажды, - попыхивая трубкой, продолжал Анджей, - по Гродненской губернии пополз слух, что намечается добровольное переселение в глубь Сибири, в Енисейскую губернию.
     Переселение поляков в неведомую, далекую Сибирь, на енисейские просторы, не было случайным. Это вытекало из общей исторической картины того времени. Царство Польское, входившее в состав России, не получало от нее должной помощи, царское правительство не шло на уступки полякам. Наоборот, оно всячески ущемляло Польшу, и это толкало к созданию польских оппозиционных сил. Царское правительство России в отместку Польше высылала поляков в Сибирь. Но надо было, что–то, менять во взаимоотношениях. Наконец, царская Россия была вынуждена пойти Польше на уступки, предложив добровольное переселение поляков в Сибирь. Удивляться тут не надо. Россию к этому подталкивала складывающая ситуация.
     Уже несколько лет продолжалось строительство транссибирской железнодорожной магистрали и для хозяйственного освоения прилегающих к ней земельных территорий требовалось много людей. Чтобы сгладить отношения между Польшей и Россией, царскому правительству пришлось пойти на некоторые уступки. Было предложено новое переселение поляков в Сибирь на выгодных условиях, с использованием льготных тарифов. Для переселяющихся поляков вводилась небольшая безвозвратная ссуда.   
     - Моей семье, - сказал Анджей, - терять было нечего, и мы решили  попытать свое счастье и переселились в Сибирь. Так волею судьбы мы и оказались в Красноярске, на берегах Енисея.
     Поляки, осевшие в Красноярске, для жительства были размещены в бараках, наскоро построенных вдоль железнодорожных путей, на границе с Николаевской слободой. Жизнь в этих бараках была не самой лучшей, но надо было терпеть. Постоянная работа в бригаде плотников давала ежемесячный твердый заработок, а продовольствие на городском рынке было намного дешевле того, которое продавалось в Польше.
     Анджей Корецкий был толковым плотником, имел за плечами большой плотницкий опыт и ему было поручено сформировать бригаду плотников для постройки пакгауза. Анджей Корецкий по природе был человеком сметливым и дисциплинированным, и ему приходилось выполнять не только работу бригадира, но и десятника, который часто отсутствовал. Он привычно и своевременно оформлял заказы на поставку строительного материала, хорошо разбирался в его качестве, умело расставлял плотников бригады по участкам. И самое главное, выполнял со своей бригадой в намеченные сроки план стройки.
     Анджей Корецкий, проживший в Красноярске уже десяток лет, всегда интересовался могучими просторами Енисея. И хотя он со своей семьей жил в жедезнодорожных бараках близко к Енисею, ему все как–то, не удавалось побывать на енисейском берегу и посмотреть на  наплыв воды с близкого расстояния. В том году зима была суровой, все зимние месяцы сыпал снег, трещали морозы. Енисей, засыпанный снегом, как всегда оказался  скованный толстым льдом. Старожилы говорили, что весна наступит поздно. Но все вышло иначе, и предсказания старожилов не оправдались. И на рубеже апреля–мая вдруг хлынуло сильное тепло. Снег, лежавший на льду, под горячими лучами солнца, растопился, превратившись в талую воду. Лед раскололся всплыл наверх, и ледоход начался. В один из дней, когда ледоход был особенно сильным, Анджей Корецкий взял с собой сынишку, подростка Захария, и они отправились смотреть эту плывущую массу льда  на Енисее. Огромные глыбы льда, сверкающие на солнце синими и голубыми цветами, зеркальными оттенками, плыли по реке, опережая друг друга, создавая впечатляющую, незабываемую картину, какую могла создать только матушка природа.       
     Анджею хотелось не только увидеть силу этой могучей реки, показать сыну Захарию, но и ощутить ее дыхание. Прошло еще две недели, Енисей очистился ото льда и по нему наверх, до южных границ губернии, до города Минусинска, поплыли первые пароходы, гудя длинными, протяжными гудками, извещая о начале открывшегося летнего сезона судоходства, о том, что после долгого зимнего отстоя началась жизнь реки. Анджею ранее не приходилось жить на большой реке, и сейчас, стоя на берегу Енисея, на который набегали волны тихо шумевшей воды, в нем возникало какое–то необъяснимое состояние. Видимо в этой реке есть то, чего нет в жизни. Анджей понимал, что с Енисеем надо сродниться, ведь теперь он – составляющая часть его существа, его жизни. Легкий ветерок нагонял енисейскую волну. Было в этом что–то успокаивающее. Анджей еще долго стоял у самой кромки воды, в глубокой задумчивости, из состояния которой его вывел шум плывущего парохода. По середине Енисея, рассекая его синеву, плыл белоснежный пароход «Сокол» – флагман гадаловского пароходства, светясь в туманной пелене множеством электрических огоньков. 
     Апрель 1910 года оказался неким поворотным пунктом для поляков, осевших в Красноярске, в их жизни, в их сообществе. В один из апрельских дней, члены польской общины, собрались всем скопом для решения очень важного вопроса. Чтобы этому сходу придать большое значение, для его проведения, поляки арендовали самое известное помещение в городе, городской дом общественного собрания. В день схода многие красноярцы были очевидцами, как к дому общественного собрания ручейком тянулись поляки–переселенцы. Горожане, не знали, с какой целью был назначен этот сход, покачивали головами, удивляясь такой неслыханной активностью поляков–переселенцев. Вот из середины зала вышел секретарь польской общины пан Ковальский, молодой мужчина с манерами вышколенного интеллигента, одетый в дорогой цивильный костюм и, посмотрев на своих собратьев, сказал:
     - По имеющимся у нас данным, на сегодняшний день общее число жителей Красноярска достигло около 63 тысяч человек. Из этого числа среди проживающих, много поляков. Но мы до сих пор не имеем своего католического костела. Назрела необходимость его постройки.
     Услышав, сказанное паном Ковальским, поляки оживились, по большому залу прокатились возгласы, и по ходу ведения собрания возникло много вопросов, на которые секретарь общины тут же отвечал. Секретарь польской общины известил собравшихся, что польский костел будет именоваться как Римско-католический храм. Красноярская городская управа пошла навстречу польской общине и под застройку костела выделила земельный участок в переулке Батальонном, который спускается к Енисею. (Батальонный переулок в советское время переименуют в улицу, которой дадут название Декабристов).
Автором проекта, сказал секретарь общины, является господин  Соколовский, добавив, что он не просто градостроитель, а главный губернский архитектор. Секретарь общины остановился в своем выступлении, на какую–то секунду и, передохнув, сказал, что архитектор Соколовский – поляк, его родовые корни восходят к Витебской земле, когда – то являвшейся частью Польши. Для строительства костела будет создано несколько бригад: плотников, каменщиков, рабочих. Бригадиром бригады плотников будет всем известный Анджей Корецкий. Работа по строительству костела начнется в апреле. Встал и другой, жизненно важный вопрос, кто будет возглавлять костел. Но среди присутствующих поляков не оказалось ни одного, кто умел бы вести религиозную службу. Решили отправить запрос в Пружанский уезд о возможности приезда в Красноярск опытного ксендза. Одновременно собравшиеся решили и другой вопрос, постройки дома для проживания будущего ксендза. Секретарь общины сообщил, что большой деревянный дом для ксендза будет построен рядом с костелом.
     Уже через месяц после состоявшегося сбора польской общины, из Пружанского уезда, пришел ответ, что в Польше приветствуется стремление переселенцев–поляков построить костел. И для его руководства рекомендован ксендз Полонский, служивший в одном из костелов Гродненской губернии. Вопрос переезда ксендза Полонского решился просто и быстро. Оказалось, что его старший брат, врач, Генрих Полонский уже довно проживает в Красноярске. Ксендз Полонский  уже в ближайшее время согласен выехать в Сибирь, на енисейские берега. Для постройки Римско–католического храма требовалось много денег. И поляки каждый день выходили на улицы Красноярска и собирали необходимые деньги. И люди не скупились, кто, сколько мог, столько и выкладывал, считая, что поляки занимаются очень важным и нужным делом.
Наступившими майскими днями, вечерами, бригада плотников Корецкого развернула вовсю, постройку костела. Первоначально плотники две недели рыли огромный котлован. После этого котлован залили водой и сложили туда большое количество кирпичей. Когда кирпичи напитаются водой, другая бригада, каменщиков, начнет выкладывать из них стены костела. Такой способ подготовки кирпичей и укладки используется давно. Пропитанный водой, кирпич, уложенный рядами на растворе, быстро схватывается, а, высохнув, приобретает свойство непреступной крепости.
     Бригада плотников тем временем подготовила еще фундамент под постройку двухэтажного дома для ксендза. Брус подвозили на лошадях, на подводах и, простругав его рубанком, складывали рядами на деревянных шкантах. Осень того года в Красноярске выдалась солнечной и теплой, наступило долгожданное бабье лето. В один из таких солнечных дней к вокзалу станции Красноярск подкатил московский поезд. На перроне мигом возникло оживление. Собралась большая толпа поляков, они пришли встречать приехавшего ксендза Казимира Полонского. Все ждали, когда он выйдет из вагона. Вот он, высокий и статный, заметно выделялся среди выходивших из вагона. Он поприветствовал всех поляков, собравшихся его встречать.
Пока происходили встреча и знакомство поляков с Полонским, рабочие из багажного вагона выгрузили все то, с чем ксендз приехал в Красноярск. Это была разная церковная утварь. Увидя своего будущего ксендза  Полонского, поляки радовались, и каждый про себя отмечал, что с его приездом теперь в их жизни будет происходить что – то интересное.
     Ксендза Полонского определили на временное проживание в гостиницу «Россия», находившуюся в центре города, на улице Благовещенской. Польская община за проживание Полонского оплатила гостиницу за год вперед, до постройки дома для него. Не было дня, чтобы ксендз Полонский не побывал на стройке костела. Он ходил по строительной площадке, смотрел, как каменщики выкладывают кирпичные стены, а плотники готовят деревянные перекрытия. Работа на стройке Римско–католического храма вовсю кипела, костел возводился не по дням, а по часам. Дело спорилось, и за прошедший год Римско-католический храм был построен. Польская община радовалась, когда в построенном костеле ксендз начал проводить религиозную службу, а молодые поляки – венчаться.
 
     2. Поляки обустраивают свою жизнь в Красноярске.

     Зима стояла холодной. Как–то однажды, в один из холодных дней, Анджей Корецкий, изрядно промерзший и уставший, добрался до барака, в котором жила его семья. Супруга Стефания встретив его, помогла снять с плеч ватную тужурку и усадила за стол, на котором в миске дымились горячие мясные щи. Анджей отрезал ломоть ржаного хлеба, смазал его горчицей. Стефания взяла в руки маленький графинчик и налила из него стопку водки. Анджей выпил водки и, понюхав хлеба с горчицей, принялся хлебать горячие щи.
     Хорошо подкрепившись и выкурив трубку, Корецкий завел с супругой разговор, к которому давно готовился. Анджей любил свою жену Стефанию, она его не подвела, и согласилась с ним выехать в Сибирь, и он дорожил этим. Готовясь к разговору с ней, ему не хотелось ее обидеть. Вот и сегодня, глядя на нее, он заметил, что она за последние годы стала еще привлекательней, ее фигура красиво округлилась, а пышные взбитые русые волосы на голове стали еще более шелковистыми.
     - Знаешь, Стефания, - заговори Анджей, - всю жизнь прожить в этом холодном бараке будет невыносимо тяжело. Надо что–то, предпринимать для улучшения жизни.
     - Что ты имеешь в виду? - Спросила Стефания.
     - Я думаю так, - продолжал супруг, - что нам надо думать о постройке своего дома,
     - Но ведь у нас нет денег для этого. И это дело дорого стоит, - перебила Стефания Анджея.
     - Так–то оно так. Но если ничего не предпринимать, то все будет стоять на месте. Я думаю, что нам надо понемногу откладывать деньги от заработка и если удастся с кем–то сложиться, начнем строить свой дом. Как бывает в жизни, человек предполагает, а Бог располагает, и Бог словно услышал стремление Корецких. Вскоре в их жизнь ворвалось событие, связанное с постройкой дома, о котором они так страстно мечтали. В то время, когда завершалась постройка Римско–католического храма и дома для ксендза, начальство красноярской железной дороги решало вопрос улучшения жизненных условий своих рабочих.
     Железнодорожных рабочих не хватало, и на железнодорожных путях часто возникали аварии. Для чтобы усилить приток рабочих  на железную дорогу, было решено построить целый квартал жилых домов между Николаевской и Алексеевской слободами, на продолжении улицы Нововокзальной. Дома предполагалось построить в счет кредита сроком на десять лет. Недостающие деньги для постройки домов решили заимствовать в качестве кредита у красноярского купеческого общества. Решался и другой вопрос: подготовка молодых железнодорожников на пятимесячных курсах. Программой было предусмотрено брать на обучение молодых ребят 15–16 лет из семей железнодорожников, из числа тех, кто будет расселен во вновь построенных домах.
     Как–то однажды Анджей Корецкий усиленно работал, обустраивая деревянную пристройку к будущему багажному складу. Подошел посыльный из службы строительства и передал ему сообщение начальства.
     - Добрый день, Анджей Максимович, - поприветствовал посыльный бригадира плотников.
     - Здравия желаю, - ответил плотник, внимательно разглядывая молодого парня, посыльного из службы строительства.
     - Анджей Максимович, - продолжал посыльный, - вам необходимо через два часа быть у начальства службы строительства,
     - По какому вопросу, - переспросил плотник.
     - Этого я не знаю, - последовал ответ посыльного.
     В назначенное время, Корецкий был у начальства службы строительства. К этому времени на красноярской железной дороге было много всякого рода начальников: самый главный – начальник железной дороги, которого в народе называли генералом тяги, его заместители, инженеры, техники, начальники смен и другие. Но жизнь на железной дороге складывалась так, что она замыкались на службе строительства. Здесь решались самые насущные вопросы существования железной дороги, жизни людей, работающих на ней. Ведь обустройство прилегающих территорий к железной дороге все еще продолжалось, а работа на железной дороге без улучшения условий жизни  для людей теряла всякий смысл.
Корецкий вошел в просторный кабинет начальника и остановился.
     - Проходите, Анджей Максимович и усаживайтесь за стол, - сказал начальник, которого Корецкий знал очень хорошо. Он сел рядом с мужчиной лет тридцати пяти, которого начальник представил как архитектора. Разговор был короткий и очень понятный. Начальник службы строительства сообщил Корецкому, что в намеченном месте будет начато строительство деревянных домов для рабочих железной дороги и  он, Корецкий, назначается бригадиром бригады плотников этой стройки. Архитектор развернул на столе широкую бумажную полосу и рассказал, в каком месте планируются постройки домов и в какие сроки.
     Начальник добавил, что уже в ближайшие дни надо приступить к постройке домов. Будет выделено необходимое количество подвод, на которых будут подвозить бревна и весь строительный материал.
     - Вот, что я хочу подчеркнуть, Анджей Максимович, - снова вернулся к разговору начальник. – За лето, пока будут стоять долгие дни,  а ночи короткие, надо работать в две смены и успеть построить дома и кладку печей в них к зиме. Будет трудно, но надо потерпеть. И самое, главное, что хочу сказать, для плотников, участвующих в постройке домов, будут выделены квартиры, - закончил начальник свою короткую речь, радостно улыбаясь и посмотрев на Корецкого.   
     - Господин начальник в работе плотников можете не сомневаться, мы не подведем, - ответил Корецкий. На этом кратковременная встреча закончилась, и каждый ушел по своим делам.
     Когда Анджей Корецкий после работы пришел в барак и сообщил о постройке домов для железнодорожных рабочих, и самое главное о том, что в этих домах будут выделены квартиры и им и Нижегородцеву, радости в семье не было конца.
По какому–то необъяснимому совпадению строительство Римско – католического храма и дома для ксендза началось майскими днями, так и постройка домов для железнодорожников тоже началась в эти же дни. 
     Всю неделю на отведенном участке встречались архитектор и бригадир плотников Корецкий, составляя план застройки участка. План представлял собой небольшой квартал одноэтажных и двухэтажных домов. Чтобы в жизни железнодорожников не было открытого разрыва, планом было предусмотрено строительство двухэтажных домов, в которых будут проживать семьи инженеров железнодорожной станции и депо. Один дом будет построен на нижней линии участка, другой – на верхней. Под постройку двухквартирного дома бригадиру плотников Корецкому и его помощнику Нижегородцеву было выделено место в левом верхнем углу квартала. Пять месяцев, с раннего утра и до позднего вечера, каждый день, без всяких выходных, на участке стучали топоры и скрипели пилы, раздавались возгласы плотников.
     Проходила неделя за неделей и заметно росли бревенчатые ряды стен, приобретая вид рождающегося жилого квартала. Интересно было то, что задержки в доставке строительного материала не было. Подвода за подводой подвозили бревна, доски, плахи, другой строительный материал. Архитектор и техник из службы строительства не покидали стройки и целыми днями пропадали на ней.
     Такое заинтересованное присутствие на стройке архитектора и техника, бесперебойная доставка строительных материалов вселяли в плотников уверенность и они, не покладая рук, трудились в поте лица, как говорится. Корецкий и Нижегородцев, положившие свою жизнь на плотницком деле, к постройке своего дома и прилегающей к нему территории относились с большой основательностью.
     По совету архитектора и техника из службы строительства они несколько вечеров кумекали над тем, как спланировать свои квартиры и разумно использовать небольшую территорию, прилегающую к дому. В итоге планировка получилась удачной, архитектор и техник ее одобрили.
     Общий вид участка, на котором был построен дом Корецкого-Нижегородского, хорошо выглядел и выгодно отличался от других участков. При подходе к дому со стороны станции простиралась песчаная площадка, в светлые дни она хорошо освещалась солнцем. На левом и правом углах были построены одоэтажные дома, а в середине проулка, на его правой и левой сторонах, возведены два двухэтажных дома, которые как бы придавали величественный вид всему жилому кварталу.
Дом Корецкого и Нижегородского с внешней стороны имел выход на площадку. Вдоль всей стены было четыре окна, два для квартиры Нижегордцева и два для квартиры Корецких. Удачно была спланирована каждая квартира. Вход в кваритиру Корецких начинался из сеней, через стену имелась кладовка. При входе в квартиру небольшой коридорчик, направо кухонка с русской печью со сводами, налево комнатка. Дальше по ходу справа и слева две комнаты, которые разделялись стеной. Квартиры были светлыми, из окон весь день лился свет.
     К концу сентября строительство домов завершалось, заметно обозначился квартал, выстраиваемый для жилья. По ночам уже чувствовалось дыхание осенних холодов. Часто накрапывал мелкий занудный дождь. Все это подсказывало, что в выстроенных домах надо начинать выкладку печей.
     Доставка кирпичей к строившимся домам была организована эффективно. Кирпич заготавливали из так называемой «рыжей» глины, которой было много в районе западного полустанка Бугач. Эта глина считалась одной из лучших для выкладки печей. Там же находился и кирпичный завод, где обжигали кирпич. Для первозки кирпича начальник депо своевременно выделял необходимое количество желенодорожных платформ. Кирпич с завода завозили на платформах, и разгружали их напротив проулка, который вклинивался прямо в будущий дом Корецкого. Тут же кирпич развозили на подводах по всей стройке. На участке появились печники и начали в домах выкладывать печи. Месяц пролетел быстро и в один из дней было видно, как над крышами домов поднялись синеватые струйки дыма. Это было большой незабываемой радостью всех, кто участвовал в постройке домов.
     Анджей Корецкий помнил как с отцом строили дома и обустраивали приусадебные участки на родине, в Польше, Пружанском уезде, и он старался этот опыт использовать. Жизнь и судьба удачно соединили поляка Анджея Корецкого и русского Серафима Нижегородцева. Первый был хорошим плотником, второй в добавок еще и столяром. И сейчас, когда они строили себе дом, эти два ремесла, которыми они владели в совершенстве, как никогда пригодились. Соседи , выкраивая время, по договоренности между собой, занимались доведением постройки дома и прилегающего к нему участка до ума, как говорится.      
     Когда сруб дома был закончен, Корецкий и Нижегородцев разделили между собой работу, которая являлась завершающей. Корецкий занимался постройкой сарая под дрова. Сарай был разделен на две части. К левой и правой стенкам сарая пристраивались два маленьких закутка. В них планировали летом содержать поросят, которые будут куплены весной и до наступления зимних холодов  вырастут в больших хряков. В каждой части сарая были вырыты погреба под зимнее хранение овощей. В последующем, маленькая дворовая площадка была разделена на две части и днем каждый из хозяев выпускал из закутка свою свинью и она целый день вдоволь нагуливалась, ела сколько хотела из деревянного корыта густую мешанину из отрубей, пила воду. С привычной сноровкой плотника Анджей Корецкий день за днем, вечерами, строил деревянный сарай, и вскоре он получился добротным и вместительным. Серафим Нижегордцев тем временем, пока Корецкий строил сарай под дрова и прилегающие к нему закутки, соорудил на площадке столярный верстак, закрыл его на случай дождей крышей, и рубанком выстругивал для дома дверные и оконные откосы, входные и комнатные двери. Корецкий и Нижегородцев убедившись наступившей весной, что за зиму дом обветрился, подсох, ряды бревен осели, начали его обустраивать.
Перво – наперво, они законопатили наружные пазы между бревнами паклей, после чего их промазали густым песчано – известковым раствором, затем принялись обивать наружные стены горизонтальной доской – рейкой.
     После этого предстояла одна из самых сложных работ, окосячивание дверей и окон. Косяки дверей и окон  Серафим заранее выстругал на верстаке и так их подогнал, что между ними не было видно щелей. Анджей и Серафим вместе хорошо их вставили в стены и дверные проемы. После того, как навесили ставни, а рамы остеклили и покрасили белой краской, дом стал неузнавваемым. Теперь предстояла еще одна и очень важная работа по обустройству квартир, их штукатурка. Прежде чем ею заняться, Анджей и Серафим долго подбирали разные варианты раствора. Им хотелось, чтобы после штукатурки квартиры были сухими и теплыми, особенно зимой. Они смешивали разные пропорции песка, глины, извести, опилок и цемента, прежде чем был подобран удачный вариант раствора. Оштукатуренные  и оклеенные обоями стены придали будущему жилью уютный и привлекательный вид. В целом  дом  изменился до неузнаваемости, он теперь выглядел иным, нежели прошлой осенью, когда он был еще серым и не обустроенным.   
     Анджей Корецкий, живя в ногу со временем, оглядывался назад, словно просеивал в сите свой прожитый опыт. Вот и сейчас он вспоминал тот год, когда сыну  Захарию исполнилось восемь лет. Перед Анджеем, как перед отцом, тогда встал вопрос, как поднимать сына  на ноги, содержать его до определенного периода, а каким он будет через  продолжительное время, никто не знал. Или все же дать сыну образование и помочь приобрести рабочую профессию, благодаря которой и жизнь   через нее будет складываться предсказуемо. Отец не задумываясь, сразу же определил его на учебу. В этом деле им крепко повезло.
     При железнодорожном реальном училище по инициативе красноярской интеллигенции для детей из малоимущих семей открыли школу, где они проходили шестилетний курс обучения. Анджей Корецкий сам пошел в школу и подал заявление на зачисление сына на учебу в ней. Быстро пролетели годы, Захарий успешно окончил школу, вырос, заметно возмужал. Школа давала необходимое образование, ее ученики уверенноо вставали на самостоятельную дорогу хорошо подготовленными. Для Захария обучение в школе оказалось вдвойне успешным. Только окончив школу, он сразу же был принят на курсы молодых  железнодорожников при Красноярской железной дороге. Анджей Корецкий с большим одобрением отнесся к тому, что сын Захарий получит специальность и войдет с ней в жизнь на самостоятельную дорогу подготовленным. В то время, когда Анджей Корецкий усиленно с утра до ночи занимался постройкой домов, его сын Захарий проходил курс обучения молодых железнодорожников. Набралось две группы молодых ребят в возрасте 15–16 лет.
     Обучение проходило в течение всей недели. Ребята приобретали опыт в работе слесарей, обходчиков, в умении находить поломки на железнодорожных путях, и их исправлять. Обучали ребят и умению пользоваться железнодорожной дрезиной, правильно записывать в специальный журнал порядок обхода железнодорожных путей.
     Обустройство жизни продолжалось. И самое главное, Анджей Корецкий и Серафим Нижегородцев усиленно работали над реализаций своего продовольственного дела. Наступившей весной, когда апрельское солнце стало заметно пригревать, Анджей Корецкий и Серафим Нижегородцев в один из воскресных дней подались на Новобазарную площадь, которая раскинулась между городским парком и кафедральным Богородице – Рождественским собором. Вся площадь была забита телегами и фургонами, и казалось, что плюнуть негде. И чего только не было на базаре, глаза разбегались от увиденного: мука, мясо, масло, рыба, сахар и мед. Над базаром висел торговый гул, приехавшие крестьяне со своими припасами из деревень и окружавшие их горожане торговались, каждый из них старался решить свою задачу.   Корецкому и Нижегородцеву надо было купить только одно: молодых поросят. Они долго ходили по базару, приглядываясь к выставленным на продажу поросятам. Наконец, остановились у подводы одного крестьянина, доставившего поросят на продажу из соседнего зажиточного села Сухобузимское.
     Поросята были совсем маленькими, чуть больше обычной рукавицы, румяные, доброй породы. После недолгого торга, хозяин продал поросят Корецкому и Нижегородцеву за сходную цену. Так во дворике появилась животина. Маленькая дворовая площадка была разделена на две части. Днем каждый из хозяев выпускал из закутка свою свинью и она целый день вдоволь нагуливалась на свежем воздухе, ела сколько хотела из деревянного корыта густую «бурду», пила воду. За лето из маленьких поросят выросли сыто откормленные настоящие хряки.
     Подскочил и конец сентября и к берегу реки стали причаливать большие плоты, которые называли овощными. На плотах мужики сплавляли в Красноярск для продажи капусту, морковь, репчатый лук, чеснок. Овощные плоты прибывали сверху, из села Даурское и в эти осенние дни красноярцы старались запастись на зиму овощами, оккупируя плотогонов. Плоты причаленные к берегу Енисея, занимали длинную береговую полоску напротив Батальонного переулка, спускающегося от Римско–католического храма. Распродав все овощи, плотогоны распродавали и плоты. Их покупали красноярцы на разные нужды: на дрова, на постройку домов, сараев или стаек.
     Серафим Нижегородцев за лето успел сделать деревянную посудину под припасы на зиму. Он выстругал березовые дощечки и сколотил их в небольшие бочки, скрепив их орбручами. Две бочки предназначались для Корецких, а две - для себя. Смастерил и ящики. Бочки предназначались под засолку капусты с морковью, ящики - для засолки сала-шпик. 
В тот день Захарий Корецкий пришел домой поздно и сильно уставшим. Он обошел весь свой железнодорожный участок, но начальник депо попросил его задержаться на работе и помочь в ремонте сломавшейся платформы. Домой вернулся затемно.
Однако независимо от усталости ему предстояло вставать рано утром и бежать на берег Енисея к плотогонам. Необходимо к приходу отца и соседа Серафима выбрать тот плот, на котором лучшие овощи. Одновременно надо было нанять подводу для перевозки овощей.  Стефания накормила сына горячим ужином, он тут же свалился в койку как сноп, и замертво заснул.
Проснувшись, Захарий какое–то время лежал не шевелясь, уставясь в темный потолок. В комнате было сумрачно, со двора не слышно ни единого звука. Он не испытывыал ощущения  отдохнувшего человека. Усталость после тяжелого рабочего дня была привычной, но даже короткий сон не являлся основанием лежать в постели больше положенного. Ощущение остатка усталости надо было погасить и проделать ту нужную работу, какая была намечена заранее.
     Он соскочил с койки, как только забрезжил утренний рассвет. Наступившая осень уже давала о себе знать. Захарий выскочил из дома и на него дохнуло густым туманом, утопившим Красноярск в своих объятиях.  Накрапывал мелкий дождь.  Прибежав на берег Енисея, он увидел величественную картину, которую редко приходилось наблюдать. Ениcей клубился бирюзовым туманом. Туман медленно плыл по реке, оседая на ее галечных берегах. Взошло солнце, позолотив восточный горизонт правобережного хребта, и туман мигом исчез, словно растопившееся масло на горячей сковородке, оставляя после себя лишь еле заметную синию полоску над рекой. В этой видимой картине было что–то завораживающее, идущее от свежести воды Енисея. А она, эта свежесть, идет со дна реки. Старожилы, да и вообще, бывалые люди сказывают, что дно реки – гранитное, поэтому вода Енисея, фильтруясь на граните, создает необыкновенную свежесть. Подхваченная течением воды, свежесть разносится повсюду, оседая и на берегу. Захарий еще долго смотрел на эту завораживающую картину, которая навсегда осталась в его памяти.         
     Захарий Корецкий  на берегу Енисея  выбрал тот плот, на котором ему понравились овощи. Тут же нанял и подводу. Тем временем подошли отец и сосед Серафми Нижегородцев и подводу загрузили овощами. Всю наступившую неделю жены Корецкого и Нижегородцева шинковали капусту, крошили морковь и пересыпав солью, складывали в бочки, в погребе. Лук и чеснок подвешивали на длинных веревках в углу кухни. Поздней осенью, когда уже было холодно, закупали на рынке клюкву, раскладывая ее в берестяные туеса. Из клюквы зимой варили морс, заваривали и кисели. Не обходилось и без стряпни разного рода шанежек и булочек с клюквой, которые выпекали в русской печи. Выпечку стряпнины в доме воспринимали как некий праздник. Стефания еще с вечера заводила квашню, а рано утром, когда она была уже готова, в нагревшуюся печь закладывала противни со стряпней. Через какое – то время удивительные запахи стряпни заполняли все углы дома. И семья усаживалась за стол и поедала вкусно выпеченную стряпню. 
     Поросята, купленные в апреле, за лето и осень вырастали до больших хряков. В тот год зима в Красноярске вступила в свои права  как всегда в ноябре. Сначала сыпал густой снег, а потом грянули морозы, и свиньям, жившим в закутках стало трудно переносить холода. Предстоял их забой. Забой свиньи, разделка ее туши и опаливание на огне на вертеле дело трудоемкое, но эту работу надо обязательно выпонить в намеченные сроки. Закончив все дела с забоем свиней и разделкой тушь, вечером в квартире Корецких появлялся Серафим Нижегородцев с супругой. Стефания Корецкая к их приходу уже высталяла на стол свежие осенние соленья, квашеную капусту, соленые огурцы, зажаренную свинину. На большой сковородке подавала зажаренную свиную кровь, сдобренную луком и чесноком. Анджей Корецкий по этому случаю доставал графинчик с горькой и разливал ее по стопкам. Выпив и закусив вкусным обедом, собрашиеся тихо, в меру своих способностей, напевали известную польскую Варшавянку.
     В последующие дни, вечерами, Анджей Корецкий и Серафим Нижегородцев занимались заготовкой свинины впрок, так назывемым шпиком. Корецкий, живший в прошлые времена в Польше, хорошо помнил, что поляки уделяли большое внимание засолке шпика впрок. Шпик у поляков всегда ститался одним из основных продуктов питания.
     Корецкий и Серафим разделывали свинину на ровные куски, чистили ее от кровоподтеков. Потом складыали куски свинины на деревянный помост, просаливали солью и пересыпали измельченным чесноком. После этого, на куски сала накладывали тяжелую и широкую деревянную плаху и оставляли эту заготовку на два – три дня. Под тяжестью плахи сало пропитывалось солью и чесноком, слеживалось плотными и ровными кусками. Это была так называемая сухая засолка сала, самая лучшая. И под конец, сало закрывали толстой холстиной и складывали в ящики, сделанные из березовых досточек. Через какое – то время засоленное сало превращалось в шпик, очень вкусный и питательный. Надобность ходить на рынок и покупать там шпик отпадала.      
     В том году католическая пасха упала на 24 марта. К ней надо было хорошо подготовися. За неделю перед пасхой Анджей с сыном Захарием пошли на тот продовольственный рынок, который находился на берегу речки Качи, куда спускались из центра города почти все  переулки. Сегодняшний выход на рынок был необычный, надо запастиссь харчем не только для встречи пасхи, но и впрок. Территория рынка была большая, и торговля продуктами на нем всегда была бойкой. На рынке много прилавков: тут был прилавок по продаже муки и круп, большой прилавок занимала торговля мясом, прилавок с овощной солониной. В самом центре рынка шла бойкая троговля молочными продуктами: молоком, сметаной, творогом, коровьим маслом.   
     Анджей Корецкий взял несколько бумажных ассигнаций в сумме пятнадцати рублей, и расчитал, что на них сегодня надо купить на рынке. Рынок был богат не только продовольствием, но и умеренной, сходной ценой на него. Обойдя рынок вкруговую и приценившись, они купили, как и в прошлые разы, 8 – 10   фунтов ржаной и крупчатой муки, которая обошлась не дороже 3 – 5 копеек за фунт. Попутно купили и несколько фунтов пшенной и перловой крупы, соли, сахара по 20 копеек за фунт. По случаю предстоящей пасхи, рассщедрились на покупку ветчины и чайной колбасы. Эта покупка обошлась по 22 – 25 копеек за фунт. Не отказали себе и в покупке молока и творога. Зимой и прохладной весной их покупать было выгодно, они продавались замороженными кружками и долго не скисали.
     - Все же жизнь в Сибири значительно дешевле, чем в той же европейской Польше, - сказал Анджей сыну Захарию, - покидая рынок.
     Стефания в течение всей недели готовилась к встрече пасхи. Из ржаной муки выпекла булки пышного с зажаристой корочкой хлеба, а из крупчатки – румяные печенюшки и булочки с ягодой клюквой и творогом.
     В наступивший день пасхи Анджей, Стефания и Захарий отправились в костел. Там, у входа, уже собралось много людей. Прибыли поляки на подводах и из соседних деревень, разбросанных вдоль енисейского тракта. Среди прибывших поляков на пасхальную проповедь были частые посетители костела: поляки семьями, с детьми, Павловские, Заславские, Рублевские, Малиновские, Поликовские, Веселовские, Рудковские. Даже из далекого села Сухобузимское накануне на подводах прибыла группа поляков.
     Андрей Корецкий  знал многих прибывших поляков из деревень и с большой радостью их приветствовал. Наверное они еще долго бы разговаривали о своем житье – бытье, но вот на крыльце появился прислужник и сообщил, что ксендз Полонский начинает пасхальную проповедь и пригласил всех поляков войти в костел. Высокий ростом, ксендз был виден из любого угла костела. Ксендз, одетый по праздничному, в белое парчовое облачение, которое на шее оттенял еще более  белый воротничок, заметно возбужденный, выступил перед поляками с пасхальной проповедью, пожелав им всем доброго здоровья и благополучия в жизни.
     Закончив пасхальную проповедь, ксендз вошел в гущу прихожан. Переходя от одной группы поляков к другой, он своим белым облачением выделялся среди них ярким, солнечным лучом, от которого исходили свет, тепло и радость У поляков, посетивших костел, было приподнятое, пасхальное настроение, они были рады встречам, и разговор у них между собой был радостный и задушевный. 
     Вернувшись домой, Стефания еще какое – то время была занята приготовлением пасхального, праздничного стола. Расставляя на столе стряпню, выпеченную накануне, она тем временем успела еще завести на купленном на рынке молоке жидкое тесто и на горячей сковородке напекла пышных и вкусных блинов.
     Отпраздновав католическую пасху, Корецкие продолжали заниматься каждый своим делом. Анджей уходил на стройку и там, расставляя членов своей бригады по местам, плотничал, достраивая то, что было намечено общим планом обустройства станции Красноярск. Захарий, привыкший к ежедневному обходу железнодорожных путей, свою жизнь без этого уже не представлял, считая такую работу очень важным делом. Стефания, оставаясь дома одна, готовила обед и ждала, когда с работы вернутся муж Анджей и сын Захарий.   
     Занимаясь стройкой на станции, Анджей Корецкий не переставал думать и о том, как складывается жизнь его семьи. Он убеждался, что дела в обустройстве жизни стали выправляться, и она начала складываться так, как он и мечтал. Теперь не надо было думать, как в прошлые годы о голоде, который приходилось испытывать. В семье теперь было двое работающих, работали отец Анджей и сын Захарий. Это облегчало и жизнь, и выплату кредита за построенный дом, который своевременно погашался. Почувствовав облегчение в жизни, Корецкие стали думать, как улучшить свое материальное положение в одежде и обуви. Они несколько дней посещали на улице Воскресенской магазины, отыскивая добротную зимнюю одежду и обувь. Наконец, им удалось в одном гадаловском магазине купить Анджею и Захарию овчинные полушубки, а в другом гадаловском магазине, который именовался торговым домом, для Стефании тоже овчинную пихору, обшитую впереди и по низу серым каракулем.
     Когда Стефания при покупке пихоры стояла перед зеркалом, примеряя ее, муж Анджей и сын Захарий ее не узнали. Красивая пихора вмиг изменила внешний вид Стефании. За покупкой добротной обуви, мужской и женской, Корецкие подались в савельевский магазин, находившийся в центре города, на перекрестке улицы Воскресенской и Садового переулка.
     Анджей Корецкий, придя вечером домой с работы, не сидел сложа руки, а старался обустроить быт своего жилища. Сосед столяр Серафим  за умеренную плату изготовил мебель. В большой комнате появились стол и четыре стула со спинками, а так же стеклянный шкаф, который супруга Стефания начала заполнять посудой. Была сделана и кушетка, что – то вроде диванчика, обтянутая красивым парчевым материалом. Для удобства раздевания и одевания Анджей оборудовал при входе в дом широкую вешалку с деревянными шкантами.
     Анджей Корецкий не был тем плотником, кто жил только тем, что гнул спину на строительстве объектов железнодорожной станции да искал способы улучшения жизни своей семьи. В нем было что – то еще другое, чего многим не хватало. Для него было обязательное посещение по воскресным дням вместе с супругой Стефанией костела, всегда сопровождавшееся встречами со своими соотечественниками – поляками и от этого становилось увереннее и радостнее на душе.
Познавая жизнь на практике, он стремился узнать и другое, а что она представляет из себя вокруг. Он с большим интересом читал газету «Енисейские губернские ведомости», из которой узнавал как протекает жизнь в Приенисейском крае. Выписывал из Варшавы журнал «Польское обозрение», черпая из него сведения, какие происходили в жизни у него на родине, в Польше.
     Здесь необходимо прерваться, сделать отступление от темы. Как бывают книги с вырванными станицами, так бывает и жизнь с выпадающими годами. Нет смысла возвращаться к годам того периода, это были годы жуткой жизни: разорительная пролетарская революция, кровопролитная Гражданская война, годы разрухи и беспощадного голода. Этот период жизни России, губерний, городов, сел и деревень очень подробно описан во многих книгах и не будем снова возвращаться к нему. Эта глубокая рана на теле страны, которая до сих пор кровоточит и ей нет ни конца ни края. Народ сильно надеялся на передышку, которая замаячила с 1922 по 1929 год. Но это был обман существовавшей власти. Вскоре в России, которую переименовали в СССР, началось безумие тогдашней власти и страну сначала охватила так называемая «сплошная коллективизация деревни», а потом на народ обрушились тоталитарные репрессии. В итоге построение нового государства – СССР,  обернулось уничтожением миллионов ни в чем неповинных людей.
     День 21 февраля 1921 года в жизни города Красноярска был необычным. В этот день в жизни города на Енисее открывалась новая страница истории, на заседании Енгубисполкома (губернского совдепа, который находился в Красноярске) было принято постановление о переименовании в духе настоящего времени улиц со старыми названиями на новые. Так новая власть стирала из памяти красноярцев все привычное, не спрашивая их согласия, насаждая необъяснимо новое. Названия всех улиц и переулков были заменены одни разом.
     Через две недели после этого события, в один из дней, когда  Стефания Корецкая развешивала на веревочке постиранное белье, кто – то  постучал в ворота. Во двор вошел мужчина, из коротких слов которого стало известно с какой целью он здесь появился. За воротами стояла подвода, груженая ровными дощечками с белыми надписями на них. Мужчина собщил, что улица Вокзальная, на которой стоит дом Корецких, переименована в улицу Историческую, с тем же номером 25. Мужчина взял в руки молоток и с разрешения хозяйки на углу дома прибил деревянную дощечку с новым названием улицы. Мужчина подал Стефании журнал и попросил, чтобы она в нем расписалась.
     Жизнь не стояла на месте, быстро бежала вперед, словно запыхавшийся бегун. Вот и в жизни Захария Корецкого, ставшего к этому времени зрелым мужчиной, произошли большие изменения. Знакомство, любовь, венчание и начало совместной жизни двух молодых людей. И трудно было сказать, чего было больше в знакомстве Захария Корецкого и Ядвиги Квятковской, случайности или неизбежности судьбы.
     Ядвига была младше Захария на три года. Как и он, она тоже из польской семьи. Ее отец переселился из Польши в Сибирь, в Приенисейский край, давно и работал на железной дороге, выполняет очень трудную и ответственную работу, он сцепщик платформ и вагонов. У Ядвиги в девичьем возрасте судьба складывалась удачно багодаря заботам отца, а он хотел, чтобы его единственная дочь получила необходимое образование и хорошую профессию. После окончания школы она год училась на курсах санитарок при железнодорожной больнице. Эта больница была одной из лучших в городе Красноярске. После этого она училась четыре года в фельдшерской школе. Как способную и прилежную ученицу ее направили работать фельдшером в железнодорожную больницу.
     Знакомство Захария Корецкого и Ядвиги Квятковской произошло случайно. Как это бывало с давних времен, когда наступало весеннее тепло, учителя школ выводили своих учеников на прогулку на берег Енисея. Весеннее солнечное тепло, свежий воздух Енисея способствовали хорошему настроению учеников и благодаря этим прогулкам происходили знакомства с ребятами из других школ.
     Познакомившись, Захарий и Ядвига стали часто встречаться. Местом их встреч обычно был перекресток, на котором стояла красивая школа, в которой училась Ядвига. Этот перекресток был приметен тем, что на нем сходились улица Благовещенская и переулок Плац – парадный. Они убегали на берег Енисея, и гуляя там, вспоминали, как встретились здесь впервые и познакомились. И хотя знакомство Захария и Ядвиги выпало на тяжелое время, шла Гражданская война и красноярцы жили в тревоге. Однако вскоре Захарий и Ядвига с благословения своих родителей обвенчались в польском костеле. Ксендз Полонский радостно одел на пальцы молодоженов золотые обручальные кольца, благословил и пожелал всяческих благополучий в жизни.
     Молодожены поселились в доме Корецких. Ядвига под стать Захарию была высокая, стройная, как весенний побег, не уступала своей статностью мужу. Со взбитыми по европейской моде на верху головы пышными светлыми волосами, с добродушным взглядом голубых глаз, всегда одетая в элегантное шерстяное платье, соприкасаясь с интеллигентной средой – врачами, она старалась им не уступать как в манере поведения, так и во внешнем облике К больным относилась внимательно и сердечно, считая это своми жизненным принципом.
     Захарий Корецкий был привлекательным парнем, высоким и стройным. Отец Анджей часто говорил ему, что в нем было много того, что было присуще его деду Максимилиану, который в молодости тоже слыл привлекательным мужчиной. Портрет Захария подчеркивали его прямые и ровные черты лица, русые, мягкие влосы, покрывающие голову. Работая обходчиком железнодорожного полотна и находясь весь день на вольном воздухе, у него было гладкое,  свежее лицо.
Когда Захарий и Ядвига появлялись в костеле, городском парке или на прогулке на Енисее,  прохожие, засматриваясь ими, считали их красивой и счастливой парой. И не приходилось сомневаться, что между Захарием Корецким и Ядвигой Квятковской существуют причудливые лики любви. Захарий и Ядвига горячо любили друг друга, но об этом не говорили, сохраняя эту горячую страсть, никого в нее не пуская.
     У Ядвиге не было матери, она умерла давно, когда девочка была еще подростком и это наложило на Ядвигу большой отпечаток, она сильно чувствовала отсутствие материнской любви и заботы. Стефания понимала это, и любя своего сына, постаралась быть не навязчивой, а доброй помощницей в жизни молодой женщины. Ядвига же нашла в Стефании, матери своего любимого мужа то, чего давно не ощущала – материнское тепло. Между Стефанией и Ядвигой сразу же установились теплые, доверительные отношения, они часто находили общие темы, разговваривая на польском языке.
     В августе 1923 года у Захария Корецкого и Ядвиги Квятковской родилась двойня, мальчики. Тот, который появился на свет первым, назвали Аристархом, по имени деда Ядвиги, а того, который родился вслед за первым, получил имя Анджея, в честь отца Захария. Дед Анджей Корецкий и бабушка Стефания безумно были рады рождению мальчиков. Бабушка Стефания и Ядвига заложили в детях присущую для них самих опрятность и дисциплинированность, последнее больше шло от деда Анджея. Детский лепет, который в семье называли симфонией детских возгласов, первые произношения слов, а потом и словесное логическое суждение уже давно стали забываться, мальчики взрослели. Несмотря на многие трудности в жизни, время бежало стремительно, да и мальчишки быстро подрастали и это заставило Анджея Корецкого заняться перестановкой в доме. При входе в дом, налево, имелась маленькая квадратная комнатка, которая появилась при постройке дома на всякий случай. Но как теперь оказалось, совсем кстати. Стефания ее использовала, складывая в ней все, что со временем накапливалось лишнее в доме. После того, как внуки заметно подросли, Анджей Корецкий освободил эту комнату от накопившегося в ней барахла и закрепил ее за мальчишками. Дед поставил в комнате две скромные железные кровати, постелил на них полосатые матрацы и постельное белье, закрыл шерстяными одеялами солдатского образца и положил маленькие подушки. С этого времени комната приобрела опрятный жилой уголок и имальчишки, живя в ней и подрастая, были ей довольны, чувствуя себя вольготно.
     Когда мальчишки заметно подросли до школьного возраста, Анджей Корецкий отвел их в ту школу, в которой когда – то учился их отец – Захарий. Время, годы пролетали быстро, почти незаметно, Аристарх и Анджей окончили школу, и как способные ученики, наверное, продолжили бы свое обучение, но … в жизни Корецких произошло то, чего они не ожидали.

     3. По следу злой памяти. Аресты и расстрелы.

     Анджей Корецкий не был безразличным человеком к тем событиям, которые происходили в Красноярске. Особенно, если это касалось поляков. Начиная с первой мировой войны в Красноярск оказалось много пленных с западного фронта, среди которых были австрийцы, венгры, чехи, немцы, но в основном поляки. Для  пленных в Красноярске были созданы три концентрационных лагеря. Один лагерь находился на северной окраине города, на территории бывшего военного гарнизона. Второй лагерь располагался на берегу Енисея, напротив того места, где  в последующем будет открыт краеведческий музей. И третий лагерь, в котором в основном находились поляки, размещался на берегу Енисея, напротив железнодорожного моста. Пересекалась ли жизнь Корецкого с судьбой пленных поляков?
     Ускользнуть из поля зрения Корецких нахождение военнопленных поляков не могло. Анджей Корецкий работал на железнодорожной стройке, а сын Захарий совершал обходы железнодорожного полотна, и они лучше, чем кто либо другой, знали, что в Красноярск прибыло много пленных иностранцев, среди которых были и поляки. Когда Анджей Корецкий узнал, что военнопленных поляков разместили в лагере на берегу Енисея, напротив железнодорожного моста, он стал думать, как помочь соотечественникам в их тяжелом существовании. Расположение этого лагеря он знал хорошо. Ведь он со своей бригадой строил склады для железнодорожной станции. И вот теперь эти склады стали использовать в качестве лагеря пленных поляков.
     Вообще, в красноярских концентрационных лагерях находилось много военнопленых, временами их число дстигало от 1500 до 1750 человек, которых содержали как заключенных. В этой разнородной массе польских пленных было более 600 человек. Их использовали на тяжелых земляных работах, часто отправляли в каменные карьеры в соседний город Ачинск. Анджей Корецкий не стал ждать, пока ситуация в отношении военнопленных, в том числе среди поляков, могла измениться, а начал действовать так, как подсказывала складывающаяся обстановка.
     Стефания Корецкая вечерами делала матерчатые мешочки и складывала в них отварной картофель хлебные сухари и сало шпик. Отец Анджей и сын Захарий в воскресные дни появлялись окола лагеря и подавали полякам сигнал, бросая через высокий заплот мешочки с едой. В ответ от пленных поляков они слышали выкрикиваемые возгласы благодарности. Корецкие сильно рисковали, ведь вооруженная охрана могла в любое время их застрелить. Но их не покидало стремление помочь своим соотечественникам, находившемся в лагерной неволе.
     Отношение к полякам в лагере было плохое. Советская Россия никак не хотела их репатриировать на родину. Причин было много, одна из них, не идти на уступки Польше, особенно по выполнению Советской Россией  обязательства по выплате золотой валюты польской стороне, которые были предусмотренны международными соглашениями. Была и другая причина не идти на уступки Польше. Она крылась в той политической атмосфере, какую создавала в это время верхушка партии большевиков, в руках которой находилась власть. Но пожалуй самой главной причиной был неожидаемый разгром поляками Красной Армии под Вавршавой в 1920 году, когда она вторглась в пределы Польши. Зачем Красная Армия вторглась в Польшу? Ответ на этот вопрос кроется в следующем.
     До 1914 года, до начала первой мировой войны, Царство Польское входило в состав царской России. В последущие четыре года она была оккупирована войсками Германии и Австро – Венгрии. К ноябрю 1918 года Польша ликвидировала оккупацию, объявила себя независимой Республикой и встала на путь самостоятельности. В это же время в Германии возникла революционная ситуация. Большевики замыслили  прорваться в Германию и осуществить свою давнюю мечту – запалить в Европе пожар мировой революции.
     Расчет большевиков был прост. Они считали, раз в прошлом Польша была частью России, то Красной Армии удастся беспрепятственно проникнуть через нее в Германию. Осуществить такой замысел можно было только путем военного вторжения в Польшу, которое получило название  «польская компания», а чаще всего как «польский поход». Главными инициатором похода через Польшу был Ленин. Брошенная им фраза «прощупать русским штыком панскую Польшу» станет для большевиков крылатой. В 1919 году на Польшу двинулась Красная Армия под командованием Тухачевского. Когда Анджей Корецкий узнал, что поход Красной Армии в Польшу проходил через его родые Пружаны, он весь содрогнулся. Ведь это был самый короткий путь к Варшаве. Красная Армия потерпела сокрушительное поражение, поляки разгромили Красную Армию под Варшавой. Много русских было взято в плен и расстреляно. Месть большевиков к полякам затянется надолго.
Сразу же после разгрома Красной Армии под Варшавой, Большевистская Россия, а потом и Советский Союз для длительной борьбы с поляками начал забрассывать на восточные территории Польши, в глухие места, группы диверсантов, которые закладывали в схронах оружие, взрывчатку и продовльствие. В ответ на это поляки для борьбы с проникновением на территорию Польши советских диверсантов создавали группы так назыаемой «Польской организации войсковой», которые возглавляли польские офицеры. Впоследствии в этих  глухих местах Советский Союз начал создавать зоны ГУЛАГа, и через них насильственно депортировать поляков в Сибирь. В Советском Союзе разгром Красной Армии под Варшавой не был забыт. В 1939 году по инициативе Советского Союза снова обостряются отношения с Польшей. На пике этих обострений в Польшу опять вторгается Красная Армия. Целью этого вторжения был так называемый освободительный поход, а фактически оккупационный, чтобы осуществить отторжение восточных польских территорий и присоединение их к Белоруссии, входившей в состав СССР. Войска НКВД и РККА, оккупировав восточные территории Польши, сразу же начали ликвидацию групп «Польской организации войсковой» и водворение в созданные зоны ГУЛАГа польских офицеров, которые в последующем под Катынью будут расстреляны.
     Как известно, Сталин в походе на Польшу в 1920 году был главным политическим представителем в Красной Армии. Иначе говоря, он как член Оргбюро большевистской партии являлся комиссаром Красной Армии, ворвавшейся в Польшу и потерпевшей сокрушительное поражение. Сталин этого никогда не забывал и всегда старался отомстить полякам. Месть полякам заключалась еще и в другом. У поляков были сведения о сотрудничестве Сталина с жандармерией , а он боялся этой огласки. Многие польские коммунисты, владеющие этими сведениями, по его заданию были физически уничтожены. По инициативе Сталина верховная советская власть дважды, в августе 1937 и январе 1938 годов, принимала секретные решения о репрессиях и расстрелах поляков. Такая атмосфера сильно отражалась на поляках, проживающих  в Красноярске, город лихорадило. По ночам происходили повальные аресты. Среди арестованных оказалось много поляков. Их арестовывали и расстреливали по национальному и фамильному признакам.   
     Ночью, 25 июня 1938 года, в двери дома Корецких громко постучали. Анджей Корецкий поднялся с постели, чиркнул спичку и глянул в широкое окно, выходившее во двор. У окна стояли двое мужчин в форме энкавэдэшников. Увидя в окне огонек, один из энкавэдэшников крикнул Корецкому, чтобы он впустил их в дом.
     - Корецкий Анджей Максимович, - спросил тот, кто первым переступил порог коридорчика. –
     - Да, это я, - ответил хозяин дома.
     - А где ваш сын, Захарий Корецкий, - последовал другой вопрос
энкавэдэшника.   
     - Вернулся поздно вечером с обхода железнодорожной линии и сейчас спит, - ответил Анджей Корецкий
     - Разбудите и немедленно! - Властно скомандовал энкавэдэшник. Отец вошел в комнату к спящему сыну и поднял его.
     - Захарий Корецкий, - снова зычно прозвучал голос энкавэдэшника.
     - Да, это я, - ответил младший Корецкий.
     - Корецкий Анджей Максимович и Корецкий Захарий Андреевич - сказал старший из энкавэдешников, - по постановлению Красноярского УНКВД вы арестованы и вам следует пройти в машину, которая стоит у ворот вашего дома.
     - За что арест? – спросил Анджей Корецкий.
Всплеснув руками, из комнаты выскочили супруга Стефания и невестка Ядвига. Увидя в коридоре энкавэдэшников, они заплакали.
     - Не плачьте, Стефания, Ядвига, - сказал Анджей Корецкий,  успокаивая женщин. - Все прояснится, и мы скоро вернемся домой.
     Энкавэдэшники обнажили наганы и проводили Корецких за ворота, где уже тарахтел мотор машины. Через каких –то десять – пятнадцать минут, машина попетляв по переулкам, въехала во двор ненавистного всем красноярцам УНКВД. Корецких высадили из машины и препроводили по подземному длинному коридору в камеру внутренней тюрьмы УНКВД, где  находился уже с десяток арестованных. До утра Корецкие не сомкнули глаз, кратко обмениваясь вопросами-ответами с такими же арестованными, как и они.
     Прошло несколько томительных дней, Корецких не беспокоили, на допросы не вызывали, хотя их сокамерники уже побывали на допросах Тем временем, события в верховной власти Красноярска развивались тревожно. Совсем недавно, два дня назад, в Красноярском краевом исполнительном комитете, в доме, когда – то принадлежавшем франзузской торгово – меховой фирме «Ревильон»», собралась верхушка краевой власти, особая «тройка», в которую входили первый секретарь Красноярского крайкома ВКП (б), председатель Крайисполкома и краевой прокурор. Приглашенным на заседание был начальник Красноярского УНКВД Гренихин. Они рассматривали вопрос очередных репрессий с дальнейшими расстрелами. Докладчика по этому вопросу не было, а был обмен мнениями.   
     Глава «тройки» первый секретарь Красноярского крайкома ВКП (б) задал вопрос начальнику Красноярского УНКВД Гренихину насколько достоверно и доказательно участие поляков в белогвардейском, контрреволюционном заговоре. Гренихин объяснил, что этот вопрос тщательно анализируется, ведутся допросы арестованных. В ближайшее время особой «тройке» будут предоставлены соответствующие соображения.      
     Начальник Красноярского УНКВД Гренихин, вернувшись с заседания «тройки» и, войдя в свой кабинет, нажал кпнопку звонка, тут же появился дежурный по управлению.
     - Вызови ко мне сержанта госбезопасности Басалаева, - приказал начальник УНКВД, - и передай,чтобы захватил с собой документы допросов последних дней. Через несколько минут в кабинете Гренихина появился тот самый следователь Басалаев, которого вызвал начальник УНКВД. 
     Гренихин, высоковатый, смуглый, всегда ходивший в форме офицера НКВД, в петлицах три шпалы капитана госбезопасности, но ожидал в скором времени, что пойдет на повышение, как в звании, так и по должности. Вот только надо поднапрячься и закончить с оформлением дел о белогвардейском заговоре и прикнувшими к нему поляками. Гренихин не стал вошедшего следователя приглашать сесть, а дал понять, чтобы он докладывал стоя. Маленький и тщедушный, узковатый в плечах, с топорчащимися, щетинистыми  усами, своей уродливой сутулостью напоминал Квазимоду – героя  известного  произведения француза Виктора Гюго.
     Басалаев в Красноярском УНКВД был настоящим исчадием ада. Он появился в Красноярске в январе 1920 года, когда город освобождали от белогвардейцев, служил в особоим отделе 5- й армии, которой командовал Генрих Эйхе, освобождавшей город. Появившись в городе, сразу же был введен в состав Енисейской ЧК, вскоре переименованной в Красноярскую. Поднаторев еще раньше на расстрелах пленных колчаковцев, он за короткий срок службы в ЧК, быстро приобрел славу стойкого чекиста в борьбе с врагами советской власти, участвуя в массовых расстрелах бывших белогвардейских офицеров.
Басалаев было хотел что – то сказать, но начальник УНКВД его опередил и спросил следователя в каком виде на сегодняшний день выглядит следственное дело о белогвардейском и польском заговорах. 
     Начальник УНКВД брезгливо относился к следователям, которые внизу, в серых подвалах, вели допросы арестованных. Он знал, что после того, как из центра пришло указание политического руководства об обязательном применении пыток к арестованным, следователи, словно озверели, и стали доказывать свое умение вести допросы, добиваясь в них запланированных результатов.
     Гренихину, как начальнику УНКВД, было хорошо известно, что обычные следователи, еще совсем недавно ничем не отличившиеся, сегодня стали мастерами выбивать из арестованных сомнительные показания, из которых складывалась общая картина террора. Одним из таких был и следователь, сержант госбезопастности Басалаев. Гренихин, продолжая разговор, поднялся с кресла и глянул в окно, перед ним маячил угол городского парка, мимо которого не спеша проходили люди, не подозревая, о чем сейчас идет разговор в кабинете человека, решающего судьбы тысяч людей.
     - Кто из свидетелей фигурирует в деле о поляках? – настойчиво спрашивал Гренихин.
     - Поляк Мозголевский, товарищ начальник, - парировал Басалаев.
     - Ты уверен, в его показаниях, не подведет, - опять спросил начальник УНКВД.
     - Нет,  не подведет, мы его так отделали , что он понимает, легче подписать любой протокол, нежели отправиться на тот свет.         
     - Ну, я не сомневаюсь в этом, - сказал начальник УНКВД и дал  понять Басалаеву, что разговор окончен.
     Начальник Красноярского УНКВД, слушая  Басалаева, прекрасно понимал, что участие поляков в заговоре притянуто за уши, но он не мог что – нибудь изменить, ведь эта акция придумана не им, а там, в центре, а он лишь ее исполнитель. Вчерашний телефонный звонок из Москвы об этом напомнил.
Начальник Красноярского УНКВД  Гренихин ежедневно просматривая списки арестованных и, готовя их для особой «тройки» на утверждение для расстрелов, видел, как никто другой, что расстрельная акция приобрела уже массовый, неслыханный характер и остановить ее нет никакой возможности. Он глянул на стол, на котором лежали только  что поступившие из Москвы новые задания на расстрелы, вносившие изменения в их число. Сталин, вождь страны советов, заменил число расстреливаемых в Красноярском крае с 1500 до 6000 человек. У вождя страны советов к Енисейской губернии, которая теперь имела другое название, Красноярский край, с давних времен было негативное отношение. Оно вытекало из той истории, которая плохо складывалась у Иосифа Джугашвили, имевшего кличку «Коба» в то время, когда он отбывал ссылку на Енисейском севере, в почти безлюдном местечке, которое за свою отдаленность называлось Туруханским краем. Несколько человек, находившихся здесь в ссылке вместе с Джугашвили, не воспринимали его как авторитетного революционера, а считали обычным уголовным типом, который за ограбление денег и золота из банков имел несколько судимостей. Сталин, ненавидел свою прошлую ссылку на енисейском севере Красноярского края, всячески ему мстил и действуя по принципу злой памяти, увеличивал там число расстрелов.         
     Наконец в одну из ночей звякнула железная дверь в камеру и энкавэдешник выкрикнул Анджея Корецкого на допрос. Его привели в маленькую квадратную комнату, больше похожую на каменный склеп. В ней было так же душно, как и в камере. За маленьким столом в углу комнаты сидел следователь с окаменевшим лицом, от которого ждать чего – то путного не приходилось. Анджей Корецкий, как человек, обладавший большим жизненным опытом, глянув на следователя, сразу же понял, что в ответах на его вопросы надо быть осторожным. Следователь посадил Корецкого на стул напротив себя и стал задавать вопросы.
     - Вы поляк, Корецкий, - был первый вопрос следователя.
     - Да, а что такое, - полюбопытствовал Корецкий.
     - Здесь любопытство ни к месту, будете отвечать только на те вопросы, какие буду задавать я, - крикнул раздраженно следователь. – Имеете собственный дом, дровяной сарай, тяготеете к своему хозяйству, держите животину. – Следователь на какое – то время потерял над собой контроль и начал палить скороговоркой. – Стремитесь к обогащению, к частной собственности. А она в нашей стране запрещена.
     - Имею в собствености то, что должен иметь каждый человек для нормальной жизни, - отвечал Анджей Корецкий.
     - Посещаете католический костел, а ведь он является сборищем тех, кто постоянно говорит о вреде советской власти, - наступал следователь.
     - Да, посещаю костел, но там я никогда не слышал разговоров о вреде советской власти, - уверенно ответил Анджей Корецкий.
     - Нам хорошо известно, - наседал на Корецкого следователь, - что вы входите в белогвардейскую контрреволюционную группировку и поддерживаете тайные связи с японской разведкой.
     Следователь, как сотрудник НКВД, хорошо был осведомлен о том, как складывались отношения между Советским Союзом и Польшей. Да и советская идеология и пропаганда подливали масло в огонь. Если в 1920 году вторжение Красной Армии в пределы Польши называли «польской компанией», то вскоре  это вторжение будет иметь другое название – «освободительный поход». Этой информацией, запестрит газета «Правда», очень скоро, в сентябре 1939 года.  Следователь неожиданно задал Корецкому вопрос, через кого он осуществляет тайные связи с польской и японской разведками.
     - Ни в какие тайные группировки я не вхожу и ни с кем тайных связей не поддерживаю, - резко оборвал его Корецкий. 
     - А чем занимается ксендз Полонский в костеле? - Неожиданно, как говорится прямо в лоб, задал следователь вопрос Корецкому. Тот не стал теряться в догадках, как ответить следователю и раздраженно сказал, что Полонский, как и подобает ксендзу, занимается одним единственным делом, проводит религиозную службу. Одновременно у Корецкого закралась в голове мысль, что следователь, задавая такой вопрос, хочет  прощупать на предмет его согласия быть осведомителем. 
     - А вот поляк Мозголевский, считает, что в белогвардейский, контрреволюционный заговор вовлечены и поляки, - не выдержав, сказал следователь, и понял, что допустил следственную ошибку, назвав имя осведомителя – провокатора. Следователь, уставший от упорства Анджея Корецкого, уже хотел было применить к нему физическую пытку, но глянув на его огромные, натруженные плотницким ремеслом руки, подумал, что такой силач, если изловчится, то может поколечить и его самого.
     - Слушай, Корецкий, ты ведь давно работаешь на железной дороге и за это время уже успел там сколотить диверсионную группу, - как бы невзначай задал вопрос следователь.
     - Повторяю, - ответил Корецкий, - как в костеле, так и на железной дороге нет никаких польских диверсионных групп. Следователю не понравились ответы Корецкого, его губы зло искривились, лицо побагровело. Он не привык к самостоятельности арестованных, и невозмутимость Корецкого его раздражала. Корецкий понимал, чувствовал всем своим нутром, что перед ним сидит очень опасный человек, на совести которого уже уйма расстрелянных. Умудренный опытом жизни и хорошо зная, что творится в стране в последнее время, Анджей Корецкий понял, что среди поляков появились провокторы, которые втягивают их в смертельное дело. Понял он и другое: из тюрьмы УНКВД ему живым уже не выбраться. Ему, Анджею Корецкому, придется нести на себе этот крест трагедии, пока он будет находиться в тюрьме, и он перестал отвечать на вопросы следователя. Порою упорное молчание Корецкого приводило следователя в бешенство и он заставлял его по ночам под сильно светившимся электрофонарем простаивать долгие часы на бетонном полу.    
     Однажды после допроса вернувшись в камеру, Анджей Корецкий услышал от сокамерников подтверждение того, что ему предъявлял на допросе следователь. Речь шла о том, что в стране возникла страшная атмосфера на восточной границе Польши и Советского Союза. Чтобы это представлять враждебным актом против СССР, энкавэдэшники в городе Красноярске провели повальные аресты поляков, которым приписывали участие в белогвардейском, контрреволюционном заговоре с польской и японской разведками с целью свержения советской власти в Сибири в случае ее окупации японскими войсками. Следователи вдалбливали в сознание арестованных поляков то, что могло служить для энкавэдэшников доказательством, что аресты поляков проведены не случайно, а имеют под собой реальную почву. Дальше все происходило скоротечно. Корецкий вернувшийся в камеру, хотел рассказать одному из арестованных, что среди поляков находится провокатор Мозголевский, но того уже не было в камере. Опережая события, его срочно переместили в одиночку.   
     В камере, где в основном находились поляки, было душно, отсутствовали окна, было темно хоть глаз коли. В одну из ночей в камеру открылась дверь и энкавэдэшник втолкнул человека, тот упал на каменный пол. Избитый и обессиленный, он едва дышал. Анджей Корецкий подскочил к упавшему. О, Боже, это был Полонский, ксендз костела. Когда утром через дверную щель проник свет, Корецкий наклонился над ксендзом и спросил, как он чувствует себя. 
     - Ничего, лучше, чем ночью, - ответил устало ксендз Полонский, выглядел он осунувшимся, бледным, на щеке была кровавая рана, под глазами синяки от побоев.    
     В Красноярске установилась июльская невыносимая жара. Вода в Енисее сильно прогрелась, прохлада исчезла, и над городом даже в ночные часы висела надоевшая духота. В один из самых жарких июльских дней, когда на дорогах и тропах песок был раскален так, что жгло ступни, супруга Анджея Корецкого и его невестка Ядвига пошли к старинному осособняку, находившемуся на перекрестке улицы имени Карла Маркса и переулка Садового, называвшегося теперь именем Дзержинского. Горожане хорошо знали этот особняк как ненавистную  резиденция Красноярского УНКВД. Корецкие шли к особняку в надежде на свидание со своими родными Анджеем и Захарием, еще не зная, что он сыграет в судьбе Корецких разрушительную, трагическую роль.
     Они подошли к главному входу в УНКВД, выпирающемуся в перекресток полукругом с прижатыми к стене колоннами. У входа в особняк уже толкалось много людей. Все надеялись на получение разрешения на встречу со своими родственниками. Вот из широких дверей УНКВД вышел энкавэдэшник и стал по бумажке зачитывать, на кого оформлено разрешение на встречу с арестованными. Зачитал и список тех, кому в свидании было отказано.
     Стефании Корецкой энкавэдешники отказали в свидании, сославшись на то, что нет на это приказа. Рядом со Стефанией стояла девочка – подросток, в цветастом легком платьице Валя Михайловская. Она пришла, чтобы встретиться с арестованными родителями, отцом и матерью, поляками. Энкавэдэшник подал ей измятую бумажку. Прочитав на ней текст, подросток чуть не упала. Текст гласил, что ее отец Михаил Михайловкий, поляк, по постановлению «тройки»» за участие в заговоре против советской власти приговорен к расстрелу, и приговор приведен в исполнение.
     В свидании с арестованной матерью Вале было отказано. Услышав отказ энкавэдэшника, подросток стояла, словно окаменевшая, не зная, как ей среагировать на сказанное. Стефания, видя удрученное состояние девочки, взяла ее под руки и увела в сторону от особняка. И только через два месяца измученной и физически истерзанной матери Вали Михайловской каким – то чудом удалось вырвться из застенков внутренней тюрьмы УНКВД. И потом вечерами со слезами на глазах она будет рассказывать свой дочери о тех муках, какие она перенесла в тюрьме УНКВД. (Пройдут долгие пятьдесят три года и Валентина Михайловна Михайловская, будучи уже постаревшая, жившая в Красноярске на улице Карла Маркса, в пятиэтажном доме, стоявшем между улицами Перенсона и Кирова, пригласит меня к себе в гости и со жгучей болью в душе и сердце поведает мне о том, как ее родителей и многих других поляков, подвергали пыткам в УНКВД).         
     Ядвиге Корецкой разрешили кратковременное свидание с мужем Захарием Корецким, но после предварительной беседы со следователем. Ее провели в маленькую глухую комнату на нижнем этаже. Вошел следовтель. Он усадил Ядвигу на деревянный стул прямо перед собой, вплотную к столику, за которым восседал  сам. Следователь производил отвратительное впечатление. С поредевшими волосами на голове, через которые просматривался обтянутый кожей череп. На узком лице, в бегающих глазах, во взгляде  было что – то мышиное. Следователь был щеголеват, от него пахло дешевым одеколоном. Весь перетянутый портупейными ремнями, он для важности и устрашения постоянно поправлял висевший на боку в кожаной кобуре наган.
     Следователь начал задавать Ядвиге какие – то путаные вопросы, в основном кто бывал в их доме и с кем встречались отец и сын Корецкие, а она не понимая смысла задаваемых вопросов, молчала, словно набрала в рот воды. Она непонимающе смотрела на следователя, широко раскрыв голубые глаза. Следователь не мог перенести ущербности своего внешнего облика перед красивой женщиной и у него мгновенно возникло желание это доказать. Упорное молчание Ядвиги сильно истомило импульсивного следователя. Натренированный на многих, он изловчился и нанес по ее надкостнице голени внезапный удар носком сапога, который имел железную оковку. Удар был внезапный и такой сильный, что Ядвига мгновенно рухнула со стула на пол. Следователь взял стоявшее в углу ведро с водой и вылил на лежавшую. На разъяренный окрик следователя в комнату вбежали двое энкавэдэшников. Он приказал вынести лежавшую на полу во двор. Энкавэдэшники услужливо подхватили Ядвигу вынесли и бросили ее на твердый песок внутреннего двора. Устрашение матерей, жен и сестер, приходивших на свидание с арестованными  было обязательным приемом УНКВД. Увидя своих родсвенников, запуганными и надломленными  следователями, многие арестованные соглашались на любые показания,лишь бы не трогали родных. Следователь появился во дворе, глянул на Ядвигу, все еще лежавшую без движения, и решил, что ее допускать к мужу, Захарию Корецкому, сейчас нет смысла. Он подал условный сигнал энкавэдэшникам. Сколько времени Ядвига находилась в оцепенении, лежа на песке, корчившаяся от невыносимой боли в надкостнице, она не помнила, ей казалось, что вокруг все было безмолвным пространством, а когда немного пришла в себя, все те же двое энкавэдэшников  препроводили ее за ворота двора.
     Она медленно перешла улицу и пошла вдоль железной ограды городского парка. Справа простиралась бывшая Новобазарная площадь, на окраине которой зияли остатки снесенного  Богородице-Рождественского кафедрального собора. Дойдя до железнодорожного вокзала, она свернула на углу к большому деревянному дому, в котором находился Николаевский универмаг, а потом перейдя  на улицу Историческую, подошла  к своему дому под номером 25.
     УНКВД не обременяло себя заботой извещать родственников о расстреле арестованных. Многие репрессированные просто  бесследно  исчезали. Корецкие жили ожиданиями, что вот стукнет щеколда в воротах и в дом войдут дед и отец. Но такое ожидание было напрасным. Промозглая погода не сулила ничего хорошего. Хмурые тучи затянули небо, посыпался густой снег, закрывая все вокруг белым покрывалом. Зима вступила в свои права. После снегопада грянули морозы. Они трещали особенно по утрам. В конце декабря  1939 года, наконец Стефанию и Ядвигу вызвали в дом на известном перекрестке и вручили извещение о том, что по постановлению особой «тройки» Корецкие Анджей и Захарий приговорены к растрелу за «тайное участие в белогвардейском, контрреволюционном заговоре с польской и японской разведками с целью ликвидации советской власти в Сибири». Приговор был приведен в исполнение. Место расстрела не было указано.
     Красноярское УНКВД, проводя аресты , демонстрировло свою всесильную власть над людьми, каждый мог быть арестованным в любое время, независимо от его бывшего общественного положения и политических взглядов. Аресты поляков, в том числе Корецких, отца и сына, совпали с арестами многих известных людей в Красноярске. Среди арестованых оказался Верещагин, бывший окружной прокурор Красноярска, действительный статский советник (граждаский генерал – майор по табели о рангах) и талатливый ученый, профессор Косованов, которых после многочисленых ночных изнурительных допросов и истязаний расстреляли. В числе арестованных оказался и обрусевший поляк Владимир Крутовский. На аресте Крутовского строились аресты всех других поляков. Да простит меня читатель, что столь подробно приходится излагать трагическую историю поляков, живших в те далекие годы в городе Красноярске. УНКВД на допросах предъявляли как к Верещагину, Косованову, так и к Крутовскому обвинение в участии в белогвардейском, контрреволюционном заговоре против советской власти. Чтобы сбивать Крутовского с толку, каждый раз к нему на допрос посылали разных следователей. Вот и сегодня, появился совсем другой следователь, который в грубой форме бросил Крутовскому, что сегодняшний допрос будет необычным. Энкавэдэшники, допрашивая Крутовского, знали с кем имеют дело и как можно было повернуть всю репрессивную компанию УНКВД в ту сторону, для которой они разработали изощренный план. УНКВД шло тем фальсифицированным путем, при котором надо было соединить наличие некоего белогвардейского заговора и его вдохновителя – руководителя. Для этого лучше всего и подходил Владимир Крутовский с его прошлым.
     Следователь достал из папки листки бумаги и сказал, что сейчас зачитает составленное на Владимира Крутовского независимое  заключение. «Владимир Крутовский, - читал следователь, - выходец из семьи крупных купцов –золотопромышленников, врач по академическому образованию, можно считать гуманитарий, обладающий достаточным интеллектом. Еще в 1875 – 1880 – х годах примыкал к той части иинтеллигенции, которая выступала против самодержавной власти. Сразу после февральской революции возглавил губернский коалиционный комитет общественой безопасности, орган местной власти, который по – существу должны были возглавить большевики, но у них к этому времени еще не хватало сил. Вскоре по инициативе Временного правительства Крутовский назначается Енисейским губернским комиссаром на правах губернатора, получив в руки высшую власть в губернии. 5 ноября 1917 года отказался сдать большевикам власть в Красноярске, за что был ими подвергнут аресту. Бывший министр внутренних дел враждебного большевизму Сибирского Временного правительства, один из ярых сторонников сепаратистского отделения Сибири от России, приверженец государственного конституционного образования сибирского региона. В сентябре 1918 года путем заговора пытался захватить власть в Сибири и сместить Сибирское Временное правительство. По своим общественно – политическим взглядам Владимир Крутовский - злейший враг советской власти».
     - И кто является автором этого сочинения? – спросил у следователя Владимир Крутовский.
     - Ну, а вы согласны с этим заключением? – последовал вопрос следователя.
     - Я против самого себя не свидетельствую, - ответил арестованный.
     - Что, разбираетесь в юридических тонкостях? – не упустив случая, укусил следователь арестованного Крутовского.
     - Да, разбираюсь, приходилось изучать римское право , - ответил Крутовский без тени смущения. 
     - Заключение на вас составил секретный консультант. (Этим секретным консультантом был некто Сарычев, преподаватель исторического факультета Красноярского педагогического института, который числился в секретных списках УНКВД под кличкой «Горбун»». Пройдет какое – то время и Сарычев за активное участие в подготовке списков для особой «тройки»  будет награжден высшей государственой наградой, орденом Ленина). Это была документальная характеристика, составленная на Крутовского по заданию энкавэдэшников на основе имеющихся архивных сведений и газетных публикаций.
     Была и другая характеристика, возникшая на основе мнения тех поляков, которые его знали давно и оказались вместе с ним в одной тюрьме УНКВД,  они считали Крутовского главарем польской тайной организации. Напротив, у находившихся с Корецким в одной камере, арестованными поляками Мозгалевским (провокатором) и Хотьковским, проживших в Красноярске много лет и давно знавших Крутовского, о нем было иное мнение. Они считали, что Крутовский не мог быть главарем тайной организации, особенно польской, которой и в природе – то не существовало. Они говорили, что он плохо относился к полякам, игнорировал их существование в Красноярске. Крутовский по их мнению, человек самоуверенный и надменный  в силу своего невыносимого, нетерпимого характера, находился в плохих отношениях с общественностью города, особенно с существующей властью, и в любых делах, какими занимался, стремился к одному, к обладанию своей абсолютной власти.
     Арест Красноярским УНКВД и заключение в тюрьму Владимира Крутовского, фальсификция дела против него и других поляков, совпала с тем периодом, когда очередная компания СССР против Польши снова вспыхнула в середине 30 – х годов и продолжалась до сентября 1939 года. В Красноярское УНКВД из центра не поступало никаких указаний по отношению к репрессированным  полякам. Однако в сентябре 1939 года, когда Советский Союз завершил очереднное вторжение в пределы Восточной Польши, красноярское УНКВД, чтобы скрыть необоснованные аресты поляков, начало их расстреливать. Поляков с другими арестованными, увозили на расстрелы далеко за город, на север по енисейскому тракту, на окраину деревни Таскино. В очередной группе  репрессированных, подлежащих расстрелу, оказался и ксендз польского костела Полонский. Когда энкавэдэшники поставили людей для расстрела у вырытой траншеи, ксендз Полонский обратился к ним с просьбой произнести последнее молитвенное слово священника к рабам божьим. Он проговорил какую – то молитву, перемеживая польские слова с русскими, чтобы стоявшие у кромки траншеи могли понять смысл сказанного. Но вот прогремели роковые выстрелы и ксендз Полонский вместе со всеми свалился в могильную траншею. Ружейные выстрелы эхом прокатились над густой опушкой леса, ратянувшегося вдоль широкой кромки черного поля.       
     Начальник Красноярского УНКВД Гренихин долго ходил по кабинету, его взор все время падал на стол, на котором лежали подготовленные следователями сведения об арестах и расстрелах людей к этому времени. По всему Красноярскому краю было репрессировано уже около тридцати тысяч человек, пять тысяч из них расстреляно. Гренихин лихорадочно продолжал ходить по кабинету, понимая, что в процессе террора он попал как кур во щи. Яркий солнечный свет проникал в кабинет, играя бликами на его стенах,но Гренихина это нисколько не радовало, сейчас он думал о другом. Ведь начальником УНКВД он является второй год. А фальсификацию о существовании белогвардейского, контрреволюционного заговора создавали с 1928 года и за это долгое время к ней имела отношение уйма разных людей в лице начальников ОГПУ – НКВД, которые часто менялись. Заканчивать же все предстоит ему одному.
     Красноярское УНКВД все еще сдерживалось в своем окончательном решении по отношению к Крутовскому. Это делалось с целью, чтобы  добиться его собственного признания в том, что он является основным звеном в белогвардейском, котрреволюционном заговоре с привлечением поляков. Время бежало вперед, руководство Красноярского УНКВД нервничало. До сих пор у УНКВД не было достоверных документальных доказательств о существовании в Красноярске этого заговора. Все более становилось ясным, что дело о беспочвенных арестах поляков – чистейшей воды выдумка, но сломать Крутовского УНКВД не могло. Владимир Крутовский, побывавший в жизни в разных общественно – политических передрягах, был не из тех, кого можно было принудить согласиться на фальсификацию, особенно на ту, в которой ему отводилась роль вдохновителя тайного заговора против Советской власти с привлечением поляков. УНКВД Владимра Крутовского по сравнению с другими арестованными держало в тюрьме дольше всех, оттягивая решение его судьбы, оно хотело как можно больше придумать фактов, расчитывая на то, что Крутовский все же дрогнет и примет игру энкавэдэшников. Но ждать больше не было смысла и УНКВД решило нанести по Крутовскому смертельный удар, считая его, хотя и не доказанным вдохновителем белогвардейского заговора против советской власти. Энкавэдэшники не только ненавидели Крутовского за его прошлое по отношению к большевикам, но и боялись его. Боялись потому, что он мог в общении с арестованными  оказывать на них влияние. Поэтому он был изолирован, помещен в одиночную, глухую камеру. Большевики не простили Крутовскому ничего. И советская немезида решила свести с ним счеты.
     На Красноярске обрушились декабрьские лютые морозы, от которых все кругом трещало. Город заволокло густой туманной мглой, с неба сыпалась колючая изморозь. Одиночная, бетонная камера, в которой УНКВД держало Владимира Крутовского, мигом промерзла. День за днем морозы крепчали все сильнее и находиться в оледеневшей камере стало физически непереносимо. 
     В один из  декабрьских дней в одиночную камеру вошел следователь – энкаведешник и подал арестованному Крутовскому маленький клочок бумаги, на котором был напечатан текст. При аресте у Крутовского отобрали очки, и он, ослепший совсем от старости, прочитать текста не мог. Тогда следователь зачитал ему роковое постановление особой «тройки» о расстрельном приговоре. Услышав приговор, у Крутовского закружилась голова, он глотнул открытым ртом воздух, его качнуло, он оперся о каменную, оледеневшую стену, пополз по ней вниз, а потом рухнул на бетонный пол и внезапно умер. Так закончилась в стенах тюрьмы жизнь придуманного Красноярским УНКВД «главаря» не существовавших белогвардейской контрреволюционной и польских тайных организаций. Энкавэдэшник, словно зная, что наступит другое время и к Владимиру Крутовскому как к историческому персонажу будет проявлен интерес, в зачитанной бумажке ловко все стер, точно также, как это делалось в документах и других расстрелянных. День смерти Крутовского и место его захоронения остались навсегда неразгаданной тайной.   
     Расстрел Корецких для семьи был тяжелейшим ударом, она разом лишилась кормильцев. Братья Аристарх и Анджей в какой – то миг заметно повзрослели, почувствовали, как по ним был нанесен этот удар. Они задумались над тем, что их ждет впереди. После получения извещения о растреле деда  и отца Корецких потянулись тяжелые дни жизни, а жить было не на что.
     В один из из воскресных дней бабушка Стефания завернула в плотную холстину столовый серебряный набор ложек и вилок. Этот набор Стефания всячески берегла и бережно хранила. Набору было мого лет, он достался расстрелянному мужу Анджею еще от своих родителей. Набор был куплен на ярмарке в Варшаве отцом Анджея -  Максимилианом. Приобретая серебряный столовый набор, дед Максисмилиан сказал, что он пригодится, когда наступят черные, тяжелые времена. Сейчас эти времена наступили и с набором придется расстаться. 
     И вот ведь как устроена человеческая жизнь. Прошло уже много времени, как городская власть заменила названия улиц в городе. Но горожане не хотели мириться с этим и продолжали жить со старыми названиями улиц. Вот и братья Корецкие, представители уже нового поколения, которое народилось после замены названий улиц, не воспринимали эту уличную новизну и по – прежнему жили в тех уличных представлениях, какие им достались от родителей, от прежнего времени.
     Выскочив за пределы улицы, на которой жили, Анджей спросил брата:
     - Каким пойдем путем? 
     - Пойдем через Плац – парадный переулок, - сказал Аристарх и махнул рукой, указав направление пути по которому в последующие годы будут ходить часто.
     Перейдя через железнодорожное полотно и минуя закоулками деревянные заборы, они добрались до Плац – парадного переулка, который теперь именовался улицей француза Робеспьера. Вряд ли красноярцы знали, кто такой Робеспьер. Но, история – мамаша суровая, и рано или поздно напоминала о себе. Робеспьер был кровавым диктатором французской революции, насаждавшей смерть в народе, за что был обезглавлен на гильотине. Пролетарская власть в России копировала французскую революцию, подталкивала городское руководство к тому, чтобы увековечить имя французского диктатора хотя бы в названии улицы. Французский диктатор Робеспьер импонировал российским революционерам.
     Ребята перешли на бывшую Воскресенскую улицу, названную совсем недавно именем Сталина – вождя страны советов. Им хотелсь пройтись по центру города. Дойдя до улицы Почтамтской, ныне улицы имени Перенсона, революционера, одного из большевистских главарей в Енисейской губернии в начальный период установления советской власти, пошли по спуску к Радайкину мосту через речку Качу, где в тупике находилась барахолка. Торговая толкучка – барахолка была приметна еще тем, что она с левобережной закачинской стороны подпиралась крутым обрывом из красноглинья, что служило неким ориентиром в местном пространстве. Чтобы войти на ее территорию, надо было в окошечке, которое зияло в деревянной стене как амбразура, купить входные билеты, стоимостью несколько копеек.
     Территория барахолки – средних размеров песчаная площадка, упирающаяся в длинную деревянную стену, простирающуюся по берегу речки Качи. Как только братья Корецкие вошли на барахолку, они сразу же почувствовали необычный гул человеческого многоглосья, который был характерен для нее. Барахолка была забита шатающимися зеваками, которые бродили по ее территори просто так, от нечего делать, высматривая, что же здесь продается. На стене, на гвоздях, висело всякое шмотье, брюки, куртки, рубашки, платья. Ими торговали бойкие торговцы, которых называли спекулянтами. Понизу, прямо на земле, лежали разные коробки и кошелки, в них виднелось все то, чем торговали назойливые, расторопные торговцы. Аристарх, держа в руках завернутые в холстину серебряные ложки и вилки, сопровождаемый Анджеем, пошел вдоль толкучки, в надежде, что может кто и поинтересуется предлагаемым столовым серебром. Братья Корецкие уже преодолели половину барахолки, но никто столовым серебром не интересовался. Они уже хотели перейти на другую сторону барахолки, как кто –то  со спины их окликнул. Они обернулись и перед собой увидели мужчину в окружении троих сопровождающих.
     Перед ними предстал мужчина лет сорока, который по своему облику и внешнему виду запоминался сразу и насегда. Мужчина этот имел средний рост, широкие плечи, длинные руки с толстыми пальцами. На голове – русые взлахмаченные волосы, за что таких в народе называют кудлатыми. Лицо красное, жирное, большой мясистый нос, что сразу же отталкивало желание пообщаться с ним, даже на коротке. Он был одет по моде того времени, в одежду, которую любили носить блатные. На его широких плечах небрежно висел пиджак из серой с пупырочками буклированной шерсти, под которым выделялась цветная рубашка. Он был одет в брюки из черного молескина, больше похожие на шаровары, заправленные в блестящие кожаные сапоги, тоже черные. Спрашивая ребят, чем они торгуют, он нервно дергал нижней губой, обнажая металлические золотые коронки – фиксы, что лишний раз подчеркивало, что он из породы блатных. Блатной хотел было дотронуться до холстины, но Аристарх, словно подчиняясь какому – то инстинкту, не позволил Кудлатому прикоснуться к свертку. Так состоялась первая встреча братьев Корецких с главарем известной в Красноярске банды, имевшего кличку «Золотозуб» .
Расставшись с Золотозубом, братья еще долго ходили по барахолке, предлагая серебряный набор. Но никто им не интересовался. И только перед самым выходом с барахолки братьям все же удалось продать серебро. Его купила какая – то женщина, дорого одетая, на полученные с продажи деньги семья Корецких жила целый месяц.
     Кличка Золотозуб у повстречавшегося братьям Корецкими на барахолке блатного была не случайна. Это был Зубцов Игнат Петрович. В свое время ему каким – то образом удалось получить образование фельдшера, а потом освоить и подпольное ремесло стоматолога. Он тайно содержал в месте своего квартирования приспособление для отливки из золота зубов, умел их вставлять.  Золотозуб по воскресным дням ошивался на барахолке, контролируя на ней торговлю золотыми и серебряными вещами, а по вечерам перемещался в городской парк, где его напарники при входе торговали поддельными билетами, а сам он восседал в деревянной беседке, именовавшейся вечернмм ресторанчиком, потягивая из кружки пиво.  Часто Золотозуб со своими напарниками толкался на речном вокзале, где они ловко обыгрывали наивных людей в карточные четки. Для изготовления  коронок и зубов требовалось много золота и Золотозуб его промышлял ограблением  магазинов, торговавших ювелирными изделиями, за что был осужден, в 1928 на 2 года, в 1930 – м на 5 лет.  Но ему каким – то образом удавалось выходить из заключения раньше отведенного срока.
     Среди своей братвы часто бахвалился, что ему бояться нечего, ведь он во время Гражданской войны служил в армии красных партизан, которой командовал легендарный Щетинкин, поощрявший партизанский бандитизм. Золотозуб привлекался также к временному аресту за мошенничество и подделку документов.               
     Оперативники из уголовной милиции были хорошо осведомлены о ремесле Злотозуба, следили за ним, но им никак не удавалось поймать его с поличным при ограблении очередного ювелирного магазина. Золотозуб всегда выходил из воды сухим, как говорится. Не удалось им доказать и последнее дерзкое, особо крупное ограбление Золотозубом квартиры, в которой проживал бывший купец Дектярников. У него Золотозуб со свими напарниками похитил золотых монет николаевской чеканки на сумму пятнадцать тысяч рублей.
     После этого большого золотого ограбления Золотозуб скрывался в разных домах: или в доме наверху Николаевки, или в низине слободы, рядом с железной дорогой. Здесь он скрывался на тот случай, что если нагрянут оперативники, то он мог бы быстро исчезнуть на попутном товарняке в низвестном направлении.
     Обратно домой, с барахолки, братья Корецкие пошли тропой вдоль речки Качи, мимо продовольственного рынка, где с дедом и отцом часто бывали, запасаясь покупкой харча. Была вторая половина мая и кусты черемухи, густо разросшиеся по берегу речки, распустились белым цветом, благоухая терпким яблочно – медовым запахом, от вдыхания которого радовалась душа и щемило сердце. Пройдя весь путь вдоль речки Качи по Береговой улице, которая теперь имела название Республики, они вскоре добрались до своего дома.

     4. Ворвавшийся в жизнь 1941–й. Война.

     Ничто не предвещало плохого после расстрела деда Анджея и отца Захария Корецких,но вот новая беда внезапно ворвалась в жизнь людей. 22 июня 1941 года началась война с Германией, которая потянет за собой переломы в жизни многих людей. Расстрел деда и отца  был большим горем для их семьи. Бабушка Стефания и Ядвига, мать Аристарха и Анджея, не выдержали их потери и одна за другой ушли из жизни. Братья Корецкие осиротели. Встал вопрос, как жить дальше. Чтобы как – то жить, и не протянуть ноги, они по – прежнему появлялись на барахолке и продавали все, что у них осталось еще в наличии от близких родных. Уже были проданы овчинные полушубки деда и отца, шерстяные тужурки бабушки и матери. Дошла очередь и до продажи обуви.
     Уже два месяца, почти каждый день с вокзала станции Красноярск поезда увозили мужчин на фронт, особенно старшего и среднего возрастов.
     - Слушай, Анджей, надо сходить в военкомат и подать заявление, чтобы нас отправили на фронт, - как – то однажды сказал Аристарх брату.
     - Думаю, это предложение хорошее, давай в ближайшие дни побываем в военкомате. – ответил  Анджей.
     Через несклько дней братья появились в военкомате железнодорожного района. Райвоенком, в форме общевойскового офицера, выслушал устное заявление братьев, но ничего не сказал, промолчал, и предложил прийти на следующий день в это же время.
     Следующим днем братья снова пришли к райвоенкому. Он их хорошо запомнил и спокойно повел с ними разговор.
     - Ребята, по возрасту вы еще не подходите, и вас нельзя отправлять на фронт. – Райвоенком раскрыл коробку и закурил папиросу «Казбек». - Да и по политическим соображениям вы не подходите для отправки на фронт, - неожиданно для ребят сказал райвоенком. 
     - По каким это еще политическим сображениям? - напрягся Аристарх,  выступающий всегда в подобных случаях за старшего.
     - Для нас, как и для вас не является секретом то, что я сейчас  хочу сказать, - продолжал райвоенком, попыхивая папиросой. - Ведь ваши дед Андждей и отец Захарий Корецкие в 1939 году были расстреляны как враги советской власти.
     - Не были они никакими врагами советской власти, - разгоряченно  бросил Аристарх. - Это была никому не нужная репрессивная акция.
     - Ладно, заниматься этим делом не будем, к тому же у меня на это нет никаких полночочий, - сказал райвоенком и на какую – то секунду задумался, - Но я предложил бы вам один выход из создавшегося положения.
     - Какой выход, - опять первым спросил Аристарх.
     - Вы ведь из семьи железнодорожнков, - как бы издалека продолжал свой разговор райвоенком. - Идет война и железная дорога переводится на рельсы военного времени. Требуются новые специалисты на железнодорожном транспоте. В Красноярске с первого  сентября открывается школа военных техников, сокращенно ШВТ. Срок обучения четыре года. За это время вы получите среднее техническое образование и специальную профессию, позволящую работать в качестве военных техников на такой трудной работе, какой является железнодорожное производство. ШВТ будет располагаться в здании обычной школы в Николаевки. Вы будете получать небольшую стипендию, форму военного образца и обувь. 
     Аристарх и Анджей, долго не раздумывая, сразу же согласились  на предложение райвоенкома, а он тут же выписал им направление в школу военных техников. Братья Корецкие как – то одним разом превратились из мальчишек, еще совсем недавно бегавших вдоль железнодоржного полотна и по песчаным тропам Николаевки в повзрослевших парней.   
     Братья Корецкие высокие ростом в деда и отца, плотно сложенные с правильнымии и прямыми чертами лица, доставшимися от  матери, с шапкой пышных волос на голове с завитушками на висках,  внушали уверенность в себе, способность за себя постоять. Зачисление в школу военных техников завершилось выдачей одежды военного образца, зеленого цвета гимнастерки и брюк – голифе, черной шинели и рабочих ботинок. На петлицах были специальные знаки в виде скрещенных молоточка и слесарного ключа. Анджей Корецкий оделся в форменную одежду, подошел к зеркалу и глянул на себя.
     - Смотри, Аристарх, я выгляжу как, настоящий железнодорожник, – сказал брат и задумался на мгновение. – Вот бы сейчас наши дед, отец, бабушка и мама уведев нас в этом одеянии, наверное сильно бы обрадовались.
     Братья Корецкие быстро вписались в жизнь школы военных техников. Они были достаточно грамотные, прилежно воспитанные и дисциплиированные, легко осваивали учебную программу и с большим интересом приобретали технические навыки железнодорожников. Все это в совокупности сказывалось удачно на их успехах потому, что они, родившиеся в семье железнодорожников, с первого дня рождения и до сегодняшнего как раз и были таковыми.
     Время бежало быстро. Учеба и практика на железной дороге отнимали много времени и надо было везде успевать, только в летние каникулы им удавалось побродить по  Красноярску, а вечерами побывать в городском парке. Здесь они снова повстречали на своем пути пресловутого Золотозуба. Бывая в парке вечерами, братья Корецкие присматривались, чем здесь занимаются Золотозуб и его напарники. Им не представило большого труда заметить, что они активно занимаются мошенничеством, торгуя фальшивыми входными билетами в парк,а собранные деньги, просаживали на распиве пива. Братья Корецкие стали часто посещать городской парк, где за стойкой буфета в ресторанчике работала Яна Полонская, племянница бывшего ксендза Римско – католического храма Полонского, прибывашая из Польши по его просьбе.  У Яны в Польше внезапно умерла мать, родная сестра ксендза Полонского. С Яной Полонской братья Корецкие были знакомы давно, и даже можно сказать тепло дружили. Еще с тех времен, когда они в детстве учились в железнодорожной школе, а Яна Полонская  училась в той школе, которая находилась на перекрестке улиц Робеспьера и Ленина, которая совсем недавно называвалась Благовещенской. Кроме того они часто встречались в польском костеле, откуда  после службы убегали на берег Енисея и там подолгу бродили, искренне радуясь каждой встрече. 
     Еще совсем недавно Яна было подростком, а вот теперь, прошло время и она уже выглядела зрелой и красивой девушкой. В ней было все в меру, и рост, и стать, и приятная свежесть лица. Братья Корецкие испытывали к ней юношескую любовь, но никто из них не хотел в этом признаться первым.   
     Жизнь Яны после расстрела дяди складывалась тяжело. Когда началась война, Яна Полонская на лето устраивалась работать в буфет городского парка, а зимой работала санитаркой в городском госпитале, который располагался на улице Ленина в средней школе № 10. Работа в госпитале была очень тяжелой и ответственной. Многие поступающие с фронта раненые солдаты и офицеры находились в очень тяжелом состоянии. Повышенная ответственность в работе определялась еще и тем, что возглавлял госпиталь репрессированный ученый – хирург Лука, вернее Войно – Ясенецкий. Он сочетал в себе две должности, хирурга госпиталя и архиепископа Красноярской и Енисейской епархии. Все это заставляло Яну Полонскую для получения дополнительных знаний в работе санитаркой приобщаться к чтению специальной медицинской литературы. Тогда в ней и зародилась неистребимая мечта стать врачом. Хирург Лука уже знал, что Яна Полонская была племянницей Казимира Полонского, ксендза Красноярского Римско – католического храма, в конце 30 – х годов репрессированого и расстрелянного. Он проявлял к Яне отеческое внимание. Войно - Ясенецкого сближало с Яной еще и то, что он тоже происходил из старинного польского рода. А как – то в беседе с ней рассказал, что в Красноярск его доставили с последнего места ссылки, из села Большая Мурта, что находится на енисейском тракте, добавив, что в этом селе вместе с ним отбывали ссылку и многие поляки.    
     Однажды на прогулке Аристарх сказал Яне, что Золотозуб – человек очень опасный, и надо за ним приглядывать в «оба» и прислушиваться, о чем он говорит со своими дружками.
     Весь апрель братья Корецкие были сильно заняты в школе военных техников, они готовились к государственным экзаменам. Учились они хорошо и подготовка к экзаменам проходила успешно. Наконец, в середине апреля они предстали перед государственой комиссией, предстояло  сдавать экзамены по трем дисциплинам.
     Государственую комиссию возглавлял сам начальник железнодорожного депо, где братья Корецкие накануне проходили производственую практику. Сдача государственных экзаменов прошла успешно и они получили свидетельства по профессии военных техников железнодорожного транспорта и были удачно распределены. Аристарха направили работать в управление Красноярской железной дороги, а Анджея – в желенодорожное депо.
     Окончание братьями Корецкими школы военых техников совпало с окончанием войны. Наконец – то наступило спокойствие, теперь не надо было думать о том, как на фронтах войны погибают люди и льется человческая кровь. Но это затишье было обманчивым. В Красноярске, как и всюду по стране, активизировлся бандитизм, в сочетании с большим жульничеством, с которыми власти не знали, что и поделать. 
     После затяжной и холодной весны, наконец, грянуло июньское тепло. Всюду зеленью распустились деревья, да и воздух очистился от разных примесей, накопившихся за зиму и дышалось легко полной грудью. Братья Корецкие в тот теплый вечер появились у входа в городской парк.
     Сразу бросилось в глаза, как приблатненные агенты Золотозуба перехватывали подходивших к парку людей и всучивали им поддельные билеты по заниженной цене, складывая деньги в карманы пиджаков. Братья Корецкие наскребли необходимые деньги и, подойдя к окошечку в стене кирпичного забора, купили билеты. От внимания агентов Золотозуба это не ускользнуло и они, окидывая взглядом братьев Корецких, перебросились между собой какими – то фразами. Братья прошли по главной аллее парка, завернули к танцплощадке, где духовой оркестр наигрывал «Польку», а молодые парни и девчата во всю кружились по деревянному полу.
     Потолкавшись среди танцующих, братья покинули танцплощадку и вошли в деревянную беседку, усевшись за столиком у той стены, откуда хорошо просматривалось все помещение. Деревянная беседка, которую посетители парка называли вечерним ресторанчиком, представляла собой средних размеров помещение не более пятнадцати метров в длину, десяток – в ширину. Особенностью беседки было то, что ее стены были сделаны из деревянных реек, пробитых крест – на крест друг к другу, а в отверстия между рейками было хорошо видно, как гуляющие проходят мимо. Вдоль внутренней стены тянулась широкая полка, на которой стояли бутылки с пивом. Пиво было двух сортов, жигулевское и чешское. Пол в беседке был сколочен из широких деревянных плах, покрашенных коричневой краской и приглушал шаги  заходивших в беседку посетителей. По левую и правую стороны стояли небольщие столики и стулья, за которыми обычно сидели отдыхающие. 
     Золотозуб со своей бандой всегда садился близко к стойке, вальяжно развалившись и откинувшись на спинку стула, дымил папиросой «Казбек, выпуская изо рта дым колечками. Обычно он что – то рассказывал своим спутникам, а они разинув рты, молчаливо ему поддакивали, кивая головой. Иногда Золотозуб подходил к стойке и небрежно, что было обязательнм признаком блатного, брал пару бутылок пива, бросая для расчета на стойку бумажную серую купюру с изображением вождя пролетарской революции Ленина, затем возвращался к столику и вскидывая свою кудлатую голову, разливал пиво по кружкам своим спутникам.
     Однажды Золотозуб низко наклонившись, почти тихо, щепотом, что – то рассказывал своей братве, и они от удивления замолкли. Яна, стоя за стойкой и торгуя пивом, старалась не подавать вида, что прислушивается к разговору, который вел Золотозуб. Надо отдать должное, Яна была человеком по природе очень осторожным. Видимо, сказалось воспитание дяди –ксендза. Она делала едва заметные  движения, переставляя  пивные бутылки с места на  место, вслушиваясь в то, о чем говорит Золотозуб. В этот раз, ее слух был особенно обостренным, она услышала то, от чего у нее возникло смятение. Золотозуб рассказывал о комиссионном ювелирном магазине, где имелось много золотой посуды и других ювелирных изделий. Когда Яна сопоставила все отрывочные  фразы разговора Золотозуба, то получалось, что он затевает исключительную дерзкую бандитскую акцию.
     Яна с братьями Корецкими встретилась у польского костела и они по переулку спустились к Енисею. Пока гуляли по берегу реки, вдыхая свежий воздух, Яна рассказала братьям то, что ей удалось услышать в разговоре Золотозуба. Братья Корецкие были ребятами смышленными и сразу же сообразили какую акцию затевает бандит.
     - Нет, сомнения, - сказал Аристарх, - что разговор шел об ограблении комиссионного ювелирного магазина, бывшего купца Ициксона, что стоит на перекрестке проспекта имени Сталина и переулка Кирова, напротив гадаловских домов. – В последнее время много фронтовиков вернулось с войны, многие из них привезли с собой трофейные драгоценности. Но для нормальной жизни у фронтовиков нет денег, вот они и сдают золотые предметы, особенно столовые приборы в комиссионку.
Безошибочно определив намерение Золотозуба ограбить комиссионку, в кровь Корецких как будто что - то вспрыснули, она резко забурлила. Они не могли смириться с положением, что такой отъявленный бандит как Золотозуб вдруг завладеет тем, что ему не принадлежит.      
     На следующий день, который был воскресным, братья Корецкие появились в центре города. Минуя городской телеграф, попутно заскочили в парфюмерный магазин, который располагался в красивом доме, когда – то принадлежавшем лесопромышленнику Либману, купив в нем какую-то мелочь. Они продолжали свой путь, не привлекая внимания и добрались до магазина бывшего купца Ициксона, который с давних времен именовался ювелирным по продаже разных серебряных и золотых ювелирных изделий. Магазин был двухэтажный. На первом этаже размещался салон, на втором – контора. Вход в магазин со стороны проспекта имени Сталина. Как – то получилось так, что братья часто бывая в центре города, не обращали внимания на ювелирный магазин, считая, что это им ни к чему, но сейчас, войдя в него, они были сильно удивлены увиденным. Все в нем сверкало золотом, глаза так сильно разбегались, что было трудно сосредоточиться в просмотре на чем – то конкретном. На полках в стеклянных шкафах лежали изумительной красоты золотые ложки, вилки, ножи, были среди них и кофейники, и чайники,и кубки блестевшие желтой позолотой 
     А как красиво и изящно выглядели броши, кольца и другие дамские украшения. Много было золотых предметов мужского обихода: запонки, галстучные заколки, портсигары с вкрапленными в крышку дорогими камнями разных цветов. Ювелирных предметов было так много, что охватить все глазом было невозможно. Все ювелирные предметы говорили о величайшем ювелирном мастерстве тех, кто их сделал. Аристарх подал Анджею условный знак кивком головы, надо уходить. Они мигом покинули ювелирный магазин.
     - И что ты, скажешь об увиденном, Аристарх, - спросил брат Анджей. 
     - Скажу коротко и самое главное. Наши фротовики изрядно пограбили Европу, - ответил Аристарх. – Но не это самое главное. Главное в том, что Золотозуб со своей бандой наметил ограбление этого магазина. Но ему в этом надо помешать, - сказал Аритарх.
     - А как ты видишь это. – спросил Анджей.
     - Очень просто, мы должны опередить Золотозуба и первыми ограбить ювелирный магазин.
     - А что делать с награбленным? – спросил Анджей,
     - Все золото тщательно описать, глубоко спрятать на годы, а потом добровольно сдать в милицию и опять же по описи,- ответил Аристарх.
     Братья Корецкие начали готовиться к ограблению ювелирного магазина. Они как бы невзначай побывали во дворе, где был вход в магазин, обратив внимание всего на одну нишу в стене, прикрытую толстым стеклом. Они сразу же сообразили, что проникнуть в ювелирный магазин можно только через эту нишу. Подход к входу со стороны двора был глухим. Они долго стояли на противоположной стороне, у стены бывшего гадаловского торгового дома, хотели убедиться, ведет ли кто наблюдение из банды Золотозуба  за магазином. Ничего подозрительного им увидеть не удалось. В оставшиеся дни они приготовили все необходиммое для укладывания в магазине золотых изделий. Чтобы проникнуть через нишу в стене, закрытую стеклом, его надо взломать.
     - Помнишь,  на одном занятии в ШВТ, - заговорил Аристарх, -  преподаватель рассказывал, как бандиты проникают через стеклянные окна в вагоны. Стекло покрывают тостой холстиной, смазанной медом и делают надрез стеклорезом. Затем, на холст  надо надовить и стекло беззвучно рухнет. 
     Они побывали на рынке, купили толстую холстину, банку меда и стеклорез. Корецкие еще раз посетили ювелирный магазин и тщательно запомнили расположение предметов по полкам, особенно тех, которые отличались наибольшим количеством золота. Братья торопились, понимая, что Золотозуб тоже готовится к посещению ювелирного магазина. Накануне братья условились о том, что будет брать каждый в ювелирке. Аристарх берет большие серебрянные кофейники,  на которых имеется больше всего позолоты. А Анджей складывает в мешок столовые приборы – ножи, вилки, ложки, а так же броши, кольца.
     Братьям Корецким удалось узнать, что сторож магазина уже нескоько дней болеет и его ночью никто не охраняет. С вечера на Красноярск опустилась темнота, по небу поползли густые тучи. Когда братья Корецкие появились во дворе, у внутреннего входа в ювелирный магазин, дождь хлынул как из ведра.
     Они быстро и уверенно проделали то, что ими было задумано. Тихо подобрались к нише, прорезали стекло по бокам стеклорезом, холстину, смазаннкую медом прижали к стеклу и надавили. Стекло хрустнуло и вход в магазин был открыт. По очереди, друг за другом проникли в ювелирный магазин.
     Когда оказались в магазине, их внезвпно обуял страх, но они его тут же погасили. Зная, где что лежит, они безошибочно и быстро начали складывать ювелирные изделия в мешки. Быстро и лихорадочно сложив в мешки драгоценности, они так же быстро вылезли через нишу, спрыгнув на землю, заливаемую дождем. В тот момент, когда братья Корецкие вылезли через нишу из магазина,  раскатисто прогремел гром, сверкнула молния, ярко осветив двор и братьев Корецких. Спустившись по переулку вниз,повернули вдоль речки Качи, по улице Республики, направились к тому месту, где в большом деревянном доме размещался «Карлуша», клуб имени Карла Либкнехта, добравшись до которого, они не пошли мимо деревянного забора, где обычно ходили. Чтобы не встретиться со случайно идущим человеком, преодолев сотню метров по рельсам и, пройдя вдоль них, углубились в разросшийся кустарник. Еще немного и они добрались до ворот своего дома.
     Наступившим утром они подошли к дому, в котором до расстрела жил ксендз Полонский, и подали условный сигнал. Вышла Яна. Они быстро, в двух словах, рассказали о том, что они проделали прошедшей дождливой ночью.
     - И что теперь делать с ювелиркой, - испуганно спросила она.
     - Надо крепко спрятать, - ответил Аристарх. 
     - Где? - переспросила Яна.
     - В фундаменте угла твоего дома, - ответил Аристарх. И они выбрали место под углом дома, на которое вряд ли кто мог обратить внимание.
     - Вот здесь, под фундаментом выкопаем яму и спрячем ювелирку, - показал Аристарх, - место угла глухое, здесь никто никогда не бывает.
     Аристарх и Анджей вооружившись лопатами, быстро выкопали под кирпичным фундаментом глубокую яму. За остаток дня братья Корецкие перенесли из своего дома к дому, в котором жила Яна, все драгоценности.После этого спрятали мешки с драгоценностями в яму. А чтобы не привлекть внимание любопытствующих к месту вырытой ямы, братья ее утрамбовали, засыпали свежим песком и залили водой. 
     В тот день, весь Красноярск гудел, словно пчелиный улей: ночью кто – то ограбил ювелирный магазин, бывший ициксоновский. Через каких – то пару часов и Золотозубу стало изветно об ограблении ювелирного магазина и он задал вопрос своим агентам, кто мог это сделать, так ловко опередить его, ведь он сам готовился его обчистить.
     Из милиции прибежали оперативники в надежде собрать вещьдоки. Но проливной ночной дождь все смыл и они обнаружили лишь только холстину, жирно смазанную медом. Когда Золотозубу стало известно о найденном вещьдоке, холстины с медом, он, как бандит, знал для чего применяется такой способ проникновения в помещение через стекло. Это сообщение окончательно взбесило Золотозуба и он быстро сообразил, что надо делать. Он тут же дал задание Хрулю и Рыжему побывать на рынке и поспрашивать, кто в последнне дни покупал мед.
     Вечером Золтозуб со своими напарниками Хрулем и Рыжиком появились в деревянной беседке городского парка. Войдя в беседку, они были сильно удивлены, за стойкой стояла другая девушка, торгуя пивом. Золотозуб кивнул головой и Хруль подрулил к стойке, спрашивая:
     - А где Яна?
     - А Яна здесь больше не работает, - ответила новенькая, - она устроилась буфетчицей на поезд Москва – Красноярск, и сегодня, наверное, выехала из города.
     Исчезновение Яны сильно насторожило Золотозуба и его дружков. 

     5. Противостояние. Смертельная развязка у кинотеатра «Октябрь».

     Ближайшие спутники Золотозуба тощий Хруль и жирный Рыжик были совершенно разными по внешнему виду, но абсолютно одинаково готовыми на выполнение прихотей и заданий Золотозуба. Хруль худой, совсем отощавший, более мерзкого существа наверное не существовало в природе. Узкое, вытянутое лицо с выпирающими скулами. с опущенной челкой на лоб редких, русых волос. Его скуластое лицо передергивалось, выражая нервный тик.
     Противоположностью Хрулю был  Рыжик с удивительно круглой как глобус головой, поросшей густыми, мелко подстриженными, словно опавленными огнем волосамии. Такая прическа имела название бобрик. Его выдавали слюнявые губы, которые он постоянно вытирал носовым платком. Хруль и Рыжик, являсь ближайшими спутниками Золотозуба, никак не могли угомонить своего разъяренного главаря, предлагая выпить большой фужер коньяка. Но вот он все же выпил коньяка, пихнул в рот ложку красной икры и немного успокоившись, неожиданно заговорил:
     - Надо твердо убедиться имеют ли отношение к ограблению ювелирки тихони братья Корецкие, - вымолвил Золотозуб. – Делайте то, что я вам поручил еще вчера.
     Хруль и Рыжик рано утром появились на рынке и как бы незаметно стали прохаживаться между рядами, высматривая, кто торгует медом. Наконец, они увидели мужика, разливающего по банкам мед.
     - Отец, мед сладкий – спрсил у мужика Хруль.
     - А как же, мед как мед, он всегда сладкий, - ответил продавец, лизнув медовую ложку.
     - А что, сильно мед покупают, - опять поинтересовлся Хруль. – Вот
например, в последние дни кто у тебя покупал мед?
     - Намедни двое ребят покупали банку меда, - ответил продавец, - были одеты в военную форму железнодорожников, видимо студенты. Между собой говорили не на русском языке, произносили польские слова.
     Когда Хруль и Рыжик доложили Золотозубу о том, что им удалось узнать на рынке, он даже подпрыгнул вверх, заявив, что так и знал, предчувсвие его не подвело. Ограбили магазин братья Корецкие с подачи полячки Яны. Над ними надо устроить смертельную распаву. 
     - И как ты предлагаешь это сделать, в один голос выпалили Хруль и Рыжик.
     - Наказание одно, физическая их ликвидация, - ответил Золотзуб. И способ один, их надо застрелить.
     – Но у нас нет оружия, - опять в один голос заголосили Хруль и Рыжик.
     - Надо достать, и скажу, каким образом, - громко крикнул Золотозуб. Надо посетить еврея Штейнбаха, он еще до революции содержал оружейную мастерскую, и у него наверняка в резерве есть оружие. А учитывая, что возвращающиеся с фронта мужики привозят с собой оружие, то их трудная жизнь наверняка заставляет его сбывать. И опять же через Штейнбаха.
     После того, как Золотозуб со своими дружками ограбили бывшую купеческую квартиру, из которой похитили немыслимое количество золотых монет, он уже продолжиельное время скрывался в домах наверху Николаевки. Место было глухое. Во время войны и в начальный послевоенный период Николаевка была пристанищем, неким бандитским университетом для блатных, урок, хуганов, бандитов.
     Это был период повального бандитского разгула, когда даже мальчишки подражали блатным уркам, которые вечерами группировались вокруг кинотеатра «Ударник». Оперативники милиции в сумерки боялись здесь появляться, зная, что в любой момент  блатные могут пырнуть «пером», а то и жахнуть из нагана.
     Золотозуб после того, как стало известно, о ловком и дерзком ограблении ювелирки, мотался из угла в угол, не находя себе покоя, кумекая, как поквитаться с теми, кто совершил это ограбление. Он дает задание своим спутникам срочно побывать у Штейнбаха, и мотался из угла в угол, не находя себе покоя, кумекая, как поквитаться с теми, кто совершил это ограбление. Он дает задание своим спутникам срочно побывать у Штейнбаха, и осторожно выведать есть ли у него оружие. Одновременно он советовал в разговоре уловить имеет ли он связи с уголовкой. Если все сойдется, но он запросит много денег, не менжеваться, а заплатить столько, сколько запросит.
     И вот Хруль и Рыжик появились на улице Песочной, называвшейся теперь улицей имени Урицкого, одного из главных руководителей Петроградского Военно – революционного Комитета по захвату государственной власти, впоследствии руководителя петроградской ЧК, развязавшего масштабный красный террор в Петрограде. Напротив, в маленьком скверике стоял небольшой деревянный домик, в котором и проживал еврей Штейнбах, здесь же в прошлые времена он и производил ремонт оружия. Подойдя к двери, Хруль дернул за ручку. Дверь была заперта и он постучал. В сенях послышались шаги и дверь отворилась. На пороге появился еврей Штейнбах, грузный мужчина, лет шестидесяти, с седой, вихрастой шевелюрой в накинутой на плечи овчинной безрукавке.
     - Кто вы такие и что вам нужно? – спросил еврей, окидыывая цепким взглядом своих затуманненых глаз стоявших пред ним незнакомых парней. 
     - Оружие ремонтируете? - спросил Хруль.
     - Ремонтирую, но очень редко, и только охотничье, - ответил Штейнбах, сверкнув удивленно своими глазами, закрытыми большими роговыми очками.   
     - Проходите в мастерскую, - сказал хозяин дома и предложил пройти через сени в соседнюю комнатку, служившую рабочим пристанищем мастера. Клетушка была завалена разными деталями охотничьего оружия.   
     - Оперативники не тревожат, ведь все же имеете дело с оружием, - спросил Хруль, разглядывая стены, увешанные охотничьими ружьями.
     - Штейнбах не ожидал такого вопроса и не стал с хода на него отвечать, а старался разгадать с какой целью завалились к нему непрошенные гости.   
     - Оперативники не беспокоят, военное время закончилось, и они знают, что оружия нет у населения.
     Хруль придвинулся вплотную к хозяину мастерской и неожиданно для него спросил, есть ли у него наганы, за которые будет дана красная цена. Еврей Штейнбах был человеком умудренным жизненным опытом и в силу национального признака хорошо разбирался в людях, за долгие годы своей жизни имел дело и с революционерами, и с бандитами, и с чекистами, все они обращались к нему или с целью ремонта оружия, или его приобретения. Вот и сейчас, определив взглядом своих прищуренных глаз внешний вид и манеру, с какой они держались, он безошибочно определил, что перед ним бандиты, и они ищут пути приобретения оружия.
     - Могу найти, – ответил Штейнбах. - Сколько? - спросил Хруль. Штейбах написал карандашом на листке бумаги число, сильно удивившее бандитов. Но они помнили наказ Золтозуба за ценой не стоять.
     - Принимаем, - ответил Хруль и переспросил, когда?
     - Приходите в это же время через два дня, - последовал ответ торговца оружием.   
     Через два дня Хруль и Рыжик доставили Золотозубу два нагана и пару десятков патронов. Золотозуб то и дело вкладывал наганы в ладони и долго ходил по комнате, вскидывая их, стреляя по предполагаемой цели. Запрокидывая свою кудлатую голову назад, он подумал, а стоит ли устраивать над братьями Корецкими смертельную расправу. Но бандитское начало одерживало верх над нормальными человеческими инстинктами.
     Думая сейчас об убийстве  братьев Корецких, он вспоминал, что опыта расправы над людьми ему не занимать. На память приходили кровавые эпизоды  времен Гражданской войны, когда он в составе отряда красных партизан грабил деньги из деревенских почт и обезумев, расстреливал сопротивляющихся почтарей. Золотозуб обладал каким – то неимоверным звериным чутьем. И когда он узнал, что ювелирный магазин уже ограблен, он взбесился. Его не покидала навязчивая мысль, это дело рук тихоней братьев поляков  Корецких и буфетчицы, полячки Яны. Он поручил Хрулю и Рыжику проследить за поведением Яны Полонской, особенно, когда в парке бывают братья Корецкие, но увы, Яна ускользнула от него. Взбешенный, он метался по комнате, неотступно думая о том, как теперь наказать тех, кто опередил его в ограблении ювелирного магазина. 
     Он помнил один момент, когда ему удалось зафиксировать своими глазами. Как – то однажды братья Корецкие как всегда вечером появились в городской беседке. От цепкого взгляда Золотозуба не ускользнуло, как один из братьев, войдя в беседку, легко и почти незаметно кивнул головой, и у Яны масляно зарделось лицо.
     В свою очередь и братья Корецкие уже тоже были твердо уверены,  что Золотозуб занимается не только ограблением ювелирных магазинов, но и сколачиванием людей, способных для этого ремесла. Как – то однажды братья Корецкие получили задание преподавателя школы военных техников проехать от станции Красноярск до восточного полустанка Зыково и прохрометрировать время следования тихохода «Мотани». Так назыввали поезд за его тихий ход, курсировавший между этими станциями.
     «Мотаня» остановился на полустанке, в том месте, где за железобетонной стеной находился военный, секретный завод. Они неожиданно для себя увидели стоявшего на платформе Золотозуба в окружении трех парней. Корецкие удивились, что здесь делает Золотозуб, далеко от центра города. Но когда через несколько дней братья опять увидели его в окружении все той же тройки, они задумались. Вскоре все прояснилось и братьям не надо было ломать голову над увиденным эпизодом. Золотозуб сколотил из этих парней преступную группу, и они использовали возможности секретного государственого предприятия в своих целях, переплавляя ювелирное золото, поставляемое Золотозубом, в зубные протезы. Они были пойманы с поличным и оказались в заключении. В Красноярске это событие было подобно разорвавшейся бомбе. Братья  Корецкие узнав об этом, не сомневались, что Золотозуб не останавливается ни перед чем в достижении своих целей, распустив свои щупальца не только до городской барахолки и городского парка, но добрался и до военого, секретного завода. Но он опять, как и в прошлых своих бандитских делах, вылез из воды сухим.
     Уже несколько дней Золотозуб скрывался в одном из домов наверху Николаевки. Он никуда не выходил, не подавал никаких признаков своего присутствия в этом доме. Все дни он обдумывал, как ему расквитаться с братьями Корецкими. Порою от злобы к ним, у него в груди поднималась холодная ярость, и он, готовясь к этой развязке, долгими часами держал в руках наганы, внезапно вскидывая их, чикая курками, словно стрелял в цель.
     Своим подручным Хрулю и Рыжику он не говорил, когда, на какой день он наметил убийство братьев Корецких, но дал задание, чтобы они проследили, где по воскресным дням они бывают, по какому маршруту ходят. Хруль и Рыжик в последующие дни с утра до вечера мотались по центру Красноярска, заскакивали в магазины, побывали в буфете бывшего гадаловского городского кинотеатра, ныне «Совкино». И в одно из воскресений они заметили, что братья посещают буфет в соседнем кинотеатре «Октябрь».    
     Последнее воскресенье сентября 1945 года с самого утра выдалось тихим и солнечным. Рыжее солнце висело над горизонтом, над правобережным хребтом, и вся красноярская округа горела пламенем, а вода в Енисее мерцала от солнечных лучей. Лучи яркого солнца расползались по центральным улицам Красноярска, и горожане, давно ожидавшие такой погоды, вышли на них, чтобы побродить по городу, радуясь такому чуду природы.   
     Отработав неделю на железной дороге, братья Корецкие отправились в город, им хотелось взглянуть, какие в нем произошли изменения за последнее время. Они шли по проспекту имени Сталина, добравшись до кинотеатра «Октябрь», вошли в его холл. Кинофильмы в кинотеатре начинали прокручивать во второй половине дня и вход в холл был свободным. Пока шли по проспекту, сильно разморились на припекавшем солнце и сейчас им хотелось окунуться в прохладу. Они вошли в буфет, который находился в правом углу холла. Братья взяли две кружки пива и несколько кусочков соленой горбуши. Они сели за столик, пригубили кружки с пивом, ощущая его холодок.
     - Анджей, в последнее время, - сказал Аристарх как – то приглушенно, тихо, - я часто вспоминаю нашу семью, судьба которой сложилась трагически  почти для всех в одно время, чтобы бы это значило?  У меня в последнее время возникает какое – то странное чувство, а какое, даже не могу его объяснить.   
     - Не знаю, брат, может это все же связано с тем, что мы в нашей семье были прочно связаны между собой, - ответил Брат Анджей.
     - Давай, Анджей, - сказал Аристарх, - глядя на брата каким – то тревожным взглядом, - помянем добрым словом всех наших, деда Анджея, отца Захария, бабушку Стефанию и маму Ядвигу. Ты, знаешь, брат, - удрученно продолжал Аристарх, - в последнее время меня сильно мучают какие – то тревожное чувство, предвидение чего необычного.
     - Может, это тебе кажется, - усмехнувшись ответил Анджей.
     - Брат, если с кем – то из нас что – то случится, - продолжал Аристарх своим тревожным голосом, - то тот кто останется в живых не бросит Яну. Она ведь наших, польских кровей и она единственная.
     А тем временем рядом с кинотеатром «Октябрь», происходили события, на которые никто из прходящих мимо людей не обращал внимания.
     Когда братья Корецекие вошли в кинотеатр «Октябрь», то напротив через дорогу, от входа в аптеку, отделились Хруль и Рыжик и быстро побежали на угол улицы. Там, у гадаловского дома, стояла телефонная будка. Они вошли в нее и куда – то позвонили. Минут через десять ко входу в киноткеатр подкатила пролетка и из нее вышел  возбужденный Золотозуб. При входе в кинотеатр, небольшая площадка, а на ней два кирпичных столба с прямыми углами. За них и спрятался Золотозуб. В стене, напротив столба, под карнизом висит вывеска со словами «касса». Золотозуб, сделал вид, как будто роется в кошельке и готовится купить билеты на киносеанс.
     Братья Корецкие распили пиво, закусили горбушей, расчитались с буфетчицей и вышли из буфета. Они перешагнули порог холла и уже было ступили ногами на каменную площадку. В это время из – за кирпичного столба вспыхнули кинжальным огнем выстрелы. Золотозуб стрелял в братьев Корецких одновременно в упор из двух наганов. В воздухе поплыл едкий запах порохового дыма. Мозг Золотозуба почти не чувствовал движений наганов, обезумев и не останавливаясь, он продолжал безостановочно, механически палить по лежавшим на каменном полу мертвым братьям, утонувшими в растекающейся вокруг них алой крови.  Смешанный запах порохового дыма и крови мигом заполнил пустоту у входа в кинотеатр. Сделав последний выстрел, Золотозуб опрометью выскочил с площадки кинотеатра, впрыгнул в пролетку, ожидавшую его у кромки дороги. Кучер дернул вожжи и пролетка махом помчалась по проспекту, громыхая на дороге, выложенной каменной брусчаткой, помчалась туда, в сторону железнодорожного вокзала, откуда несколько десятков лет назад начинался путь семьи Корецких, прибывших из далекой Польши на енисейские просторы. Прогремевшие выстрелы казалось ударили по рыжему солнцу, висевшему над Красноярском и оно остановило  движение по своей траектории.  Солнце, словно, немой свидетель неопровержимо запечатлело это убийство. Этот солнечный день для братьев Корецких оказался трагическим, последним в их жизни.
     Через несколько минут после выстрелов к кинотеатру «Октябрь»  прибыли оперативники, милиция находилась в двух кварталах от этого места. Расположение кинотеатра было необычным и оперативники не на шутку всполошились. 
     Неслыханная дерзость, совершено убийство в середине дня, да еще на проспекте имени вождя страны, и это не сулило ничего хорошего для оперативников, слабо охранявших это место. А тревога оперативников заключалась еще и в другом. Стена кинотеатра примыкала к  трехэтажному особняку, бывшему торговому дому купца Гадалова. Теперь в этом особняке размещалась верховная власть, Красноярский краевой комитет партии большевиков.
     Оперативники были сильно напуганы. Ну как же не напугаться. Они подумали, раз  дома верховной власти прогремели выстрелы, значит на кого – то из большого партийного начальника совершено покушение. Оперативники начали лихорадочно останавливать стоявших рядом зевак, быстро их опрашивая. Они обратили внимание на одиноко стоявшего молодого парня и подошли к нему с распросами.  Он оказался учеником суриковской рисовальной школы, находившейся рядом, за углом, и умел хорошо рисовать. Юноша, как свидетель проишествия, с фотографической точностью нарисовал портрет и внешнй вид человека, умчавшегося с места выстрелов на пролетке. По зарисовке, оперативники безошибочно определили, что это был Золотозуб.
     В считаные минуты о прогремевших выстрелах на проспекте имени вождя страны, около крайкома партии, стало известно партийным руководителям и УНКВД. Разгневанные до предела, они дали задание начальнику милиции Центрального района немедленно арестовать Золотозуба.
     Оперативники были сыты по горло проделками Золотозуба и понимали, что его так просто не взять, может всех уложить. За  домом,  котором по их предположениям отсиживался Золотозуб, велось  круглосуточное наблюдение. И когда было установлено, что Золотозуб скрывается в этом доме, в одну из темных октябрьских ночей 1945 года, группа вооруженных оперативников, несколько человек, отправилась его брать. В доме, где скрывался Золотозуб, было три окна и один вход. Старший опергруппы поставил по одному оперативнику под каждое окно и двух у входа в дом. После этого постучал в окно и предложил Золотозубу добровольно сдаться, сказав, что при оказании сопротивления у него есть приказ стрелять на поражение.   
     Золотозуб, занимавшийся долгие годы бандитизмом, многое имел  от него: он любил, чтобы у него всегда было много денег, любил посещать рестораны, любил, когда к нему приходили люди и выкладыали огромные суммы, лишь бы он сделал для них золотые зубы, любил приказывать своим шестеркам делать что – то тудно выполнимое, связанное с риском.  Он любил самую суть грабежей. Он сильно боялся расстаться со своей жизнью, и не стал оказывать сопротивление, а открыл дверь и с поднятыми руками вышел из дома. При обыске дома, было найдено большое количество золота и золотых монет николаевской чеканки на несколько тысяч рублей, которые оперативники уже давно искали.
     Как не считай, а убийство братьев Корецких было необычным. Братьев Корецких оправдывать было нельзя, хотя они действовали при ограблении ювелирного магазина не для овладения драгоценностями. Воспитанные в семье по отношению к чужому, как к большой неприкосновенности, и оказавшеся под влиянием юношеского, эмоционального максимализма, они иначе поступить не могли, они не могли дать отпетому бандиту завладеть этими драгоценностями.
     Убийство братьев Корецких не было фатальной, роковой неизбежностью, оно носило чисто бандитский характер. Золотозуб, совершая убийство, действовал по привычке, что надо убийственно мстить тем, кто не дал ему обогатиться драгоценностями. Ведь для него убийство вставших на его пути было нормой бандитской жизни. По распоряжению милиции тела братьев Корецких увезли в городсую больницу, там, в подвале, был холодильник. Сообщили и Серафиму Нижегодцеву.
     Два дня Серафим на верстаке во дворе выстругивал доски и сколачивал домовины для братьев Корецких. В голове Серафима как на киноплеке прокручивались годы жизни братьев. Ведь они жили под одной с ним крышей дома и со дня их рождения были для него как родные. У него не было своих детей.  Он вспоминал, когда они еще были совсем мальчишками, часто играли на песчаной площадке перед домом, а потом стали взрослыми парнями.
     Глядя в выструганные и сколоченные гробы, Серафим на короткое время останавливался, он не мог себя сдерживать и на его глазах наворачивались слезы. Стоя над гробами, он отмечал про себя, что жизнь вечной не бывает и в один из моментов она прерывается, но у каждого по – разному, по – своему. На третий день Серафим нанял возницу и перевез гробы с телами братьев на окраину Красноярска, на Римско – католическое кладбище. Возница помог сгрузить домовины с подводы и засыпать свежие могилы.
     На одном из допросов, следователь поведал Золотозубу, что в архиве нашли документы 1919 года, в которых сказано, что в группе опьяневших красных партизан, в деревне Нижнеудинская, он ограбил почту на 24 тысячи рублей и безжалостно растрелял добрый десяток мирных жителей и почтовиков.
     - Было так, или нет? – спросил следователь.
     - Было, - нагло ответил Золотозуб, - Так ведь я делал это по приказу той власти, которой ты теперь служишь и получаешь от нее на свою житуху деньги. Разве не так, гражданин следователь?   
     - Следователю такой ответ Золотозуба явно не понравился, но он не стал его опровергать, а промолчал.
     - А теперь ответь Зубцов, ты застрелил Корецких из – за мести, потому, что тобой была упущена возможность завладеть драгоценностями магазина?
     - Да !
     Золотозуб решил прозондировать свое будущее.
     - И что ты начальник собираешься мне пришить? – спросил Золотозуб, не надеясь получить ответ следователя.
     Но вопреки ожиданию, следователь не стал молчать, а сказал, что его положение не из завидных. Следователь короко перечислил все преступления Золотозуба, по которым он сейчас обвинялся:
     - Организация группового грабежа драгоценностей в особо крупных объемах, запрещенное использование золота для изготовлении зубных протезов и преднамеренное убийство нескольких лиц.
     - Так, это же «вышак», начальник. - похолодел Золотозуб.
     - А ты, что хотел, чтобы тебя за твой бандитизм отправили на отдых в санаторий, - закончил следователь.
     Хотя время уже было мирное, но Золотозуба судили по законам военного времени, как человека, совершившего особо тяжкое преступлеие. Он был приговорен к высшей мере наказания – расстрелу. Подручные Золотозуба Хруль и Рыжик за участие по в групповом ограблении также были осуждены и заключены на десять лет в лагеря.
     После описываемых событий прошо долгих двадцать лет. В стране наступила атмосфера, которая в то время называлась политической оттепелью. Между СССР и Польшей начали действовать государственные соглашения о взаимном посещении стран советскими и польскими гражданами.
 
     6. Живая память.

     В один из дней в отделение милиции Центрального района поступило телефонное сообщение с просьбой встречи ее представителя со звонившим. Место встречи – гостиница «Енисей». Для встречи с неизвестным в гостинцу был направлен старший оперуполномоченный уголовного розыска капитан Петров. Встреча произошла в небольшом холле на втором этаже. Когда капитан Петров вошел в холл, с кресла поднялась моложавая женщина, одетая в красивый, шерстяной костюм бордового цвета. Бегло глянув на женщину, капитан Петров отметил про себя, что по возрасту она ему ровесница, а ему – тридцать девять лет. Ее внешнюю красоту подчеркивали округлые плечи, на которые свисали русые, шелковистые волосы. Сама женщина, источала какую – то яркую привлекательность. Ее внешняя красота гармонировала со светлым, чистым лицом. Представившись, капитан Петров в свою очередь попросил женщину, сказать, кто она такая и с какой целью обратилась в местную милицию. Женщина была немногословна. Она протянула капитану свой паспорт, в котором было записано: Яна Полонская, гражданка Польши, жительница города Варшавы. Сказала, что прибыла в Красноярск по очень важному и неотложному делу, добавила, что она, когда – то жила в Красноярске, племянница расстрелянного в бурные годы сталинских репрессий ксендза Красноярского Римско – католического храма. Она достала из маленькой сумочки визитку и подала ее капитану. На визитке крупным шрифтом было написано: Яна Полонская, гланый врач варшавской городской больницы. Извинившись за беспокойство, она коротко изложила причину своего приезда в Красноярск и обращения в милицию.
     На следующий день капитан Петров в сопровожднении нескольких сотрудников милиции и Яны Полонской появились у деревянного дома   по улице Диктатуры Пролетариата, в котором когда – то она жила, рядом с Римско – католическим храмом. Она указала место угла дома и сотрудники милиции вскрыли его фундамент. На дне ямы оказались два мешка, наполненые чем –то увесистым. Развязав мешки, сотрудники милиции увиденным сильно удивились. Такое количество изящных  драгоценностей им еще не приходилось видеть. Капитан Петров дал команду одному из сотрудлников милиции составить подробную опись на содержание мешков. 
     Утром следующего дня Яна Полонская появилась в отделении милиции Центрального района, где ее встретил капитан Петров. Но прежде чем завершить разговор и оформление документов о добровольной сдаче драгоценностей, капитан Петров сказал Яне:
     - Отделение милиции Центрального района не может ни подтвердить, ни опровергнуть факт прошлого ограбления и лиц, участвующих в нем.
     - А что так? – спросила Яна оперативника.
     - Очень просто, - ответил оперативник. - В историю этого дела вклинилась непредвиденная ситуация. – Лет десять назад, в здании милиции был большой пожар, и все документы по этому следственному делу сгорели, а я работаю здесь совсем недавно. Опрос сотрудников милици об этом следственном деле результатов не дал, никто о нем не помнит. Однако весь вчерашний день и до поздней ночи нам пришлось вести поиски тех, кто  располагал хотя бы какими – то сведениями об этом деле. И нам удалось найти некую Володину. Она на суде по делу красноярского бандита по кличке Золотозуб, убившего братьев Корецких, участвовала в качестве стенографистки. Она сейчас находится в краевой больнице, у нее очень тяжелое состояние, после обширного инсульта, почти потеряна речь, и тем не менее, нам удалось узнать от нее главное, подтверждение того, как, кем и за что были убиты братья Корецкие. – И далее, - продолжал капитан Петров, - начальником отделения милиции Центрального района вынесено решение драгоценности у Вас принять, заявив Вам, что ввиду давности срока совершенного ограбления и Вашей добровольной сдачи государству драгоценностей, Вы освобождаетесь от судебного преследования.
     Расставшись с капитаном Петровым и покинув отделение милиции Центрального района, Яна почувствовала, как с ее души свалился огромый груз, ей стало неимоверно легко и свободно. К этой легкости и свободе она стремилась последние двадцать лет.
     Яна не спеша шла по проспекту имени Сталина. Красноярск купался в полуденном солнечном тепле. Яркие лучи солнца падали на уличный бульвар, по которому тянулись люди, занятые своими мыслями,  не обращая внимания друг на друга. Яна пристально всматривалась в каждого, идущего ей навстречу. Ей хотелось в ком – то из них узнать кого – нибудь из далекого прошлого, ведь она и в детстве, и в юности часто ходила по этой улице. Но прошло уже так много времени и узнать кого – то из идущих было невозможно.
     Дойдя до уличного перекрестка, до высокого дома, в котором раполагался Красноярский краевой совет народного хозяйства – совнархоз, напротив гостиницы «Енисей», где она остановилась, увидела на углу женщину, стоявшую с цветами. Яна купила букет ярких гвоздик и направилась прямо к кинотеатру «Октябрь». Подойдя к кинотеатру, Яна остановилась у входа в него. Она наклонилась и положила букет гвоздик на каменный пол, на то место, где лежали застрелянные осенью 1945 года братья Корецкие, Аристарх и Анджей. Яна долго стояла у входа в кинотеатр, на каменной площадке, представляя, как здесь произошла трагедия братьев Корецких, ее любимых друзей юности. Из ее глаз текли горячие слезы. Окинув прощальным взглядом еще раз место гибели братьев Корецких, Яна продолжила свой путь по проспекту. Дойдя до улицы имени Дзержинского, она подошла к серому особняку, стоявшему на углу. И хотя с того времени, о котором она подумала, прошло уже много лет, Яна смотрела на особняк с жутким содроганием. Во внутренней тюрьме этого дома, в котором когда – то размещалось Красноярское тоталитарное УНКВД, в годы сталинских репрессий держали арестованным ее дядю, Казимира Полонского, ксендза Красноярского Римско – католического храма. По приказу из этого же особняка его, совсем невинного, расстреляли.
     Яна перешла на противоположную сторону от особняка и, пройдя полсотни метров, вошла в городской парк. Парк дышал чем – то необычным. И Яна почувствовала в этой необычности то далекое прошлое, когда ей приходилось дышать этим каждый день. Преодолев центральную аллею, Яна направилась туда, где, когда – то, находилась деревянная беседка, или вечерний ресторанчик, в котором она по вечерам работала буфетчицей. За прошедшие годы беседка обветшала, ее давно не касались кисть и краска. Окинув взглядом печальных глаз беседку, и вспомнив былые времена, Яна через калитку покинула парк. В это время, словно по заказу, кто –то включил динамик, и на весь парк полилась любимая мелодия Яны, польский полонез Огинского. Яна остановилась и дослушала до конца эту удивительно красивую мелодию. Выйдя через калитку и добравшись до улицы имени Декабристов,  медленно приближалась к деревянному двухэтажному дому, в котором выросла, где прошла ее юность. Она остановилась перед домом и долго смотрела в окно второго этажа, где находилась ее скромная комната. Глядя туда, наверх, она вспоминала своего любимого дядю, который рано утром, перед уходом на службу в костел, заходил в комнату, и, наклонившись к ней, гладил ее детскую головку свомими горячими ладонями.
     Распростившись с домом, в котором выросла, Яна спустилась по переулку на берег Енисея и полной грудью вдохнула свежего воздуха, так хорошо ей знакомого еще с детства. Она долго бродила по берегу реки,  прислушиваясь к тихо плескавшейся воде, окидывая взглядом пытливых глаз хребет, величественно простиравшийся между правым берегом Енисея и городом, вспоминая свои юные годы, когда здесь часто с братьями Корецкими, Аристархом и Анджеем, они подолгу гуляли, иногда до полуночи и даже до утреннего рассвета, мечтая о будущем своей жизни.
     На следующий день, пополудни, Яна Полонская, вошла в мягкий вагон поезда, следовавшего по маршруту Владивосток – Москва. Она подошла к окну вагона, ожидая, когда поезд отойдет от перрона. Вагон дернулся раз, другой, скрипнули его колеса и он медленно покатился вперед. С отходом поезда Яна Полонская навсегда покинула Крсноярск, берега синеющего Енисея. 
         
     Эпилог 

     Чудес в природе не бывает. Рано или поздно все тайное становится явным. Передо мной лежат выписки из секретных документов Красноярского УНКВД, УКГБ, Военного трибунала Сибирского Военного округа. Зафиксированный текст свидетельствует, что в природе не существовало белогвардейского, контрреволюционного заговора с целью свержения советской власти в Сибири с помощью  Японии. В следственных делах отсутствуют свидетельские показания и докуметы. Не было ни вдохновителей, ни руководителей заговора. Не было и так называемой польской прослойки, участвующей в заговоре. А постановления особой «тройки» об арестах и расстрелах были необоснованными и сфальсифицированными. Факты массовых арестов и расстрелов являлись потугой партийных органов и сотрудников УНКВД. И их цель – всячески удержать в своих руках тоталитарную власть. Захватив насильственным, вооруженным путем государственную власть в свои руки, большевистская, советская власть не знала как надо управлять государством, обществом, считая, что наилучший способ управления – тоталитаризм, с его механизмами – репрессиями и расстрелами.
     Со времени о повествующих событиях прошло очень много лет. Многих людей, упоминавшихся в повести уже нет в живых, но человеческая память так устроена, что однажды в жизни увиденное и прочувственное не забывается. Память как особое свойство человека живет в нем и постоянно напоминает о событиях, которые могут составлять основу чего – то задуманного. Читателю, конечно, интересно знать, что толкнуло меня написать повесть про поляков. Иногда какой –то неожиданный случай в жизни может определить основы задуманного. Вот такой случай произошел и со мной, подтолкнувший написать эту повесть.    
     Прошло уже несколько лет, как я навсегда покинул Красноярск, не думая о том, что когда – нибудь туда вернусь. Но, неожиданно жаркими июльскими днями 2006 года я оказался в Красноярске. Город изнемогал от нахлынувшей жары, асфальт плавился. Не ощущалось даже малейшего дуновения воздуха. Над городом висел сгусток непродуваемых газов от автомобильного транспорта. С Енисея совсем не проникала прохлада. Вода в реке была словно застывше стеклянной массой и стояла как-будто без движения, а город томительно ожидал, когда же закончится палящая жара. Несмотря на такую изнуряющую жару, я заказал такси и отправился на просмотр дорогих для меня мест города. Я проехал через весь город и попросил шофера заскочить на то место, которое после перестройки городских дорожных магистралей называется Копыловским разъездом. Машина подкатила к разъезду и я вышел на обочину дороги. Шофер смотрел на меня недоумеваючи ввиду моего молчания. Возможно, он хотел меня спросить, зачем я попросил остановить машину в этом месте.
     Выйдя из машины, я глянул  на знакомое мне место. Туда, где с востока на запад  пролегла Историческая улица, но на ней не было скромного деревянного домика из двух половин под номером 25, его снесли при строительстве Копыловского разъезда. Окидывая взглядом знакомую местность, во мне что – то екнуло, она напоминала давно минувшие годы, когда мне, будучи молодому студенту, приходилось ходить по песчаной улице Исторической и жить в доме под номером 25. В этом доме давным – давно жила семья поляков Корецких. А я снимал в нем маленькую комнату, в которой когда – то жили дети Аристарх и Анджей, а потом повзрослевшие ребята, жизнь которых трагически оборвалась из – за их юношеского максимализма. В те далекие годы, живя в указанном доме, удалось узнать, что гибель, вернее убийство, братьев Корецких всегда было большой загадкой, тайной, и о ней никто не хотел говорить. Тайна заключалась в том, что они были из семьи репрессированных, и никто не знал причину их убийства. И даже те, кто их помнил, молчали, о них не говорили.    
     Я еще долго стоял, глядя на знакомую мне местность, не предполагая, что когда – нибудь мне придется о ней писать, рассказывая о нелегкой жизни семьи Корецких, и особенно о трагической развязке жизни ее молодых братьев. Живя в упоминавшемся доме под номером 25, я общался с его хозяевами и соседями, слушал их увлектельные рассказы о прошлом, о многих событиях, происходивших в те далекие времена, особенно на железной дороге. И все, что приходилось слышать, запоминалось, откладывалось в ячейках памяти. Некоторые из этих людей послужили прототипами  моей повести. И сейчас, когда я стоял на обочине широкой дороги, уходившей куда – то наверх Николаевки и дальше в Академгородок, не думал, буду ли я писать повесть, тем не менее во мне возникало горячее творческое желание что – то написать про польскую трагедию. Чтобы начать работу над повестью, требовалось поднять большой материал о прошедших событиях за несколько десятилетий, мысленно пройти по закоулкам, переулкам и улицам прошлого Красноярска, определить такой стиль изложения, в котором отсутствовали бы стандартные, пресловутые выражения, изобилующие в современных произведениях. Словом, чтобы текст был ясным и понятным для читателя. Самое главное, надо было не ошибиться как в оценке давнего прошлого Красноярска, так и в оценке тех событий, какие происходили в стране. А время неудержимо, не останавливаясь, бежало вперед, и я уже думал, что вряд ли напишу задуманную повесть.
     Однако стремление написать повесть про польскую трагедию, меня постоянно подталкивало к тому, чтобы я не забывал о ней. В повести хотелось рассказать о тех радостных днях, какие выпадали в жизни людей, и о той трагедии, какую им пришлось пережить. Словом, в повести хотелось рассказать о той атмосфере, какая существовала среди людей и как она со временем менялась. И в один из дней я сел за письменный стол и первые строки легли на бумагу, а потом перекочевали и в компьютерный набор. Так появилась эта о давно минувших событиях. Я не берусь судить удалось ли мне рассказать и описать суть трагедии семьи Корецких, и особенно ее младшего поколения, братьев Корецких. Пусть об этом судят читатели. Работая над повестью, я мысленно снова и снова прошел по улицам незабываемого мною города, о прошлых названиях которых не так часто вспоминают, побывал во многих местах Красноярска, уже давно стертых с лица земли. Мне хотелось описать какие – то совсем неизвестные эпизоды и события из истории самого дорогого мне сибирского города, каким для меня является Красноярск, город на Енисее.
     До свидания, до следующих встреч!

     На фотографии: Красноярск, римско-католический храм Во Имя Преображения Господня.

     Россия – Сибирь – Красноярск – Новосибирск. 2013 г.