Бессонница… Что можно делать, когда не спится? Наверное, у каждого свои рецепты. Кто-то читает, кто-то вертится с боку на бок, кто-то вяжет… А у меня… У меня тоже есть способ занять себя в эти долгие часы, когда остальной мир реализует ночное право на сон.
Сегодня ночью я сижу на полу своей комнаты в окружении десятка фотоальбомов и как всегда во власти бессонницы пью чай из маленькой фарфоровой чашки. Альбомы веером разложены возле ног, под руками и даже за спиной… Чайный аромат молочного Улуна приятно успокаивает. Боже, как же я люблю фотографии! Обычно я открываю один альбом, второй, третий, пятый, и везде мои самые любимые люди, друзья, знакомые. Все они в разных позах, в разное время… Вот мы все детьми… А вот - уже на свадьбе подруги… А это – моя любимая дочурка сделала первый шажок… Так все это занимательно, что не замечаешь как приходит утро… А сегодня… сегодня такая большая яркая Луна в чёрном небе, и Морфей мой опять где-то загулял среди ночной тишины… Поворачиваюсь назад, там у меня старые альбомы, детские и юношеские. Беру один, листаю, не спеша, ибо любая фотография – кусочек жизни, до боли знакомый и выстраданный.
- До какой боли? Почему выстраданный?- спросите вы… - А я и не знаю! Что есть у души что так болит иногда? Сердце? Наверное нет... У души есть детство, юность, любовь. Вот по ним возможно и страдает душа… Ноет чем-то от невозвратности времени, от того что жизнь идет только в одну сторону… Мы всё старше и старше, а молодость, как островок в океане добра и любви всё дальше и дальше от нас нынешних … И мы от него на лодке времени …
Кончился чай в чашке, и я налила ещё, открыла окно, а там… такие же как в детстве звезды: крупные, яркие. Луна стала чуть меньше, зато поднялась выше, превратившись в бледно-желтый диск. Спать совсем не хотелось.
Из альбома выпала фотография. Черно-белая, рваная уже сбоку… На ней мои друзья юности и я, еще такая молоденькая и стройная… Да, да… Я тоже раньше была стройной, не то что сейчас! Это же надо, мы тут такие веселые и дурачливые… Гляжу на снимок и поднимаются в небо маленькие облачка воспоминаний о том, как однажды я ехала в город своего детства, когда-то оставленного ради красавца Питера. Эх, молодость, молодость… Кажется так недавно это было, и как быстро все это отлетело вдаль, стремясь раствориться в небытии…
***
Поезд шел, размеренно стуча колесами. Тук-тук, тук-тук, тук-тук... Было душно и пыльно, в плацкартном вагоне суетились люди, мужчины играли в карты, в другом конце вагона плакал ребенок, но я не замечала всего этого. Я видела только ярко светившее солнце, зелень лугов и синеву неба. Даже кривые, покосившиеся избы проплывающих мимо деревень не казались убогими. Мне было хорошо и легко. Я ехала домой, в город своего детства, пусть ненадолго, но я радовалась, что вскоре мне предстоит первое после долгой разлуки свидание. Иркутск. Такой научный и недоступный, но одновременно такой родной и давно оплаканный мною город. Я хотела вернуться туда с тех самых пор, когда еще девочкой уехала с родителями в Ленинград. Папа у меня геолог-путешественник волей судеб вынужден был осесть сначала на Камчатке, а потом и в Иркутске, хотя родился и вырос в Ленинграде. Блокаду пережил… Все пятнадцать лет своего вынужденного изгнания мечта возвратиться домой не покидала его. И наконец, такой шанс выпал… Для него шанс… А для меня - моя первая маленькая трагедия, первая и может быть самая яркая в жизни.
Уезжала я с тяжелым сердцем. Мне казалось, что в Иркутске, я оставляю частичку себя. В груди кипел, сжигая все на своем пути, расплавленный металл моего отчаяния, причиняя мне нестерпимую боль. Но… это было давно. А теперь, я снова возвращаюсь, и моя заветная мечта плавно растворяется в действительности бытия… Ура!
Иркутск! Как он теперь выглядит, ведь прошло уже почти одиннадцать лет? Узнаю ли я его? Не разочаруюсь ли? - вопросы цеплялись один за другой, не находя себе вариантов ответа. Противоречивые чувства переполняли меня с головы до пят. Именно поэтому я взяла гитару и стала тихонько перебирать струны, ловко выделывая различные гитарные «па». Легкое их дребезжание доставляло мне чувство приятного единения с образами из детства и успокаивало. Мысли бежали сами по себе, уводя меня все дальше и дальше от действительности. Поезд равномерно стучал колесами, приближая меня к заветной цели со скоростью шестьдесят километров в час.
***
Говорят, что человек не может ничего помнить из очень раннего детства… Но это не про меня… Я помню очень яркие моменты почти с младенчества. Помнить четко и образно – моя особенность… Я до сих пор ощущаю то блаженство, которое испытывала от грудного маминого молока… И вижу себя у нее на руках маленькой… Это может показаться невероятным, но это правда… Мама часто брала меня на руки, прижимала к себе и целовала в щечки, макушку, носик… Для меня её руки – единственная надежная гавань, где я чувствую себя защищенной. Они как убежище от всех напастей. Даже не знаю, как охарактеризовать ощущение единения с мамой… То ли блаженство, то ли счастье… Я надеялась, что вся её любовь, вся нежность, как и она сама вся без остатка, принадлежит мне, но почему-то все время сомневалась. Мне казалось, что если мама снимет меня с рук и выйдет, то она не придет никогда… Но она приходила и я успокаивалась. И все-таки, мне очень хотелось каждый раз проверить её, точно ли она моя, точно ли она меня любит… Думалось, не впрямую конечно, но на уровне интуиции, что если я буду что-то говорить и мама меня поддержит, то она точно моя навсегда. Памятуя все вышесказанное, вспоминается еще одна яркая история…
На руках у мамы я слышу как бьется её сердце… Мы с ней у окна… За ним серое от туч небо, улица, по которой размеренно и важно ползет троллейбус. За трассой – холм, поросший березами и небольшими рощицами, за холмом – на сколько глаз хватает - тайга. На улице влажно, серо, тревожно, а у мамы на руках – уютно и тепло. Я задумала первую в своей жизни проверку маме, маленький обман. К моменту истории я только начала говорить, но сразу фразами…
- Вон огонь, - говорю я ей...
- Где?
- Вот там, там… - машу рукой в сторону холма…
- Да где, не вижу? – отвечает мама…
- Да, вон …. Огонь, огонь… Мама еще не понимая, что я впервые в жизни её обманываю, говорит:
- А-а-а-а, да, вижу, там на холме… - Мне приятно и спокойно… Мама - моя на всегда, потому что она даже не видя огня, не хочет меня обижать… Мама любит…. Радуюсь и озорно так отвечаю:
- А огня то нету!
Сколько раз потом моя мама удивленно вспоминала этот эпизод и никак не могла признать за двухлетним ребенком такие осмысленные чувства и поступки. Для мамы это был только мой первый осмысленный обман, а для меня – восстановление истины о себе и маме. У каждого ребенка свои особенности… Все дети в чём-то очень талантливы вначале, до того, как они сталкиваются с внешней средой…
Еще несколько тучек, родом из детства, поплыли в моем воображении. Первая из них - грустная…
- Пап, а когда мама придёт? – настроение было враждебным, потому что мама уже почти полгода находилась в Индии с миссией дружбы и сотрудничества от института иностранных языков Иркутска. Мне – четыре с половиной года… Мне так страшно и одиноко без мамы, что хочется сделать что-то очень и очень существенное для спасения себя… Я придумала, что убью всех ненавистных индусов, которые украли у меня маму.
- Пап, купи мне ружьё, большое-пребольшое!!!
- Зачем?
- Буду в индусов стрелять, чтобы маму вернули – с ожесточением и злостью говорю я, а папа возражает:
- В людей стрелять не хорошо, это не по человечески! Знаешь, сколько во Вьетнаме* людей погибает сейчас на войне? И у многих дети остались сиротами… И много детей тоже погибли, потому что в них стреляли!
- Индусы маму мою украли – упрямо отвечаю я, а слёзы из глаз рекой… Жалко было себя и вьетнамских детей, мам которых тоже убили на войне.
- Давай пойдем есть, обедать пора! – стремясь переменить тему, отвечает отец.
- Вот так всегда, как только я что-то попрошу, так обедать пора – я поплелась за отцом на кухню… - Не буду есть! Не хочу! Купи ружье, тогда буду…
- Ну как это ты не будешь? А как же вьетнамские дети? – уговаривает отец – Они же не виноваты, что у тебя нет ружья и ты не будешь есть… Они же голодают… А ты не хочешь им помочь - укорял он. - А вот если ты съешь, то они будут довольны… Нельзя оставлять столько еды, когда другие голодают!
Не знаю почему я никогда не спрашивала у отца, чем это собственно я могу помочь вьетнамским детям, если съем всё … Но я верила ему безоговорочно… И мне было до боли жалко тех детей, у которых не было еды. А еще у них, как и у меня не было мамы, и поэтому я чувствовала, что мы с ними одной крови… Много было разных чувств, только после папиного напоминания о вьетнамских детях я довольно быстро съедала всё положенное…, но тоска по маме усиливалась.
Несколько месяцев еще я страдала и грозилась перестрелять всех индусов. Только вот не было из чего, и это оставалось самым печальным, что было в моей жизни тогда. Однажды, когда я уже отчаялась, папа принес мне вожделенное игрушечное ружьё, которое стреляло пробками, укрепленными на длинной леске. Я взяла его в руки и стрельнула. Пробки отлетели, б-б-бах, сразу из двух стволов. Моя жизнь обрела смысл. Я тот час же собралась пойти и убить всех индусов. Мысль о том, что ружьё игрушечное и из него нельзя никого убить, не приходила мне в голову, как не вспоминалось и то, что убивать вообще нельзя, потому что так говорил папа. Зато, через несколько минут сборов я озадачилась: как же попасть в эту Индию и найти индусов, которые такие не хорошие… Я отправилась к отцу:
- Пап, я ухожу. Где Индия? Мне надо забрать у них маму.
- Индия далеко, детка, ты сама туда не дойдешь.
- Ну ты меня туда отведи! – я была уверена, что папа мой может всё.
- Если бы я мог, - печально сказал папа – я бы сам туда уже давно уехал…
- Уехал? А разве это далеко? – впервые озадачилась я дальностью расстояния до мамы. Мне тогда казалось, что ничто не сможет мне помешать, ведь у меня же самое лучшее ружьё в мире.
- Очень… Туда только самолетом можно, или на корабле больше месяца…
- Пап, а месяц это много?
- Да, это тридцать дней.
- И ты не можешь меня туда доставить? – понимание медленно приходило в мою маленькую и еще очень глупую головку… - А как же мама? – завыла я, окончательно поняв, что даже имея самое-самое лучшее ружьё в мире, я никак не смогу сделать то, чего мне больше всего хотелось – вернуть маму.
Воспоминание мелькнуло и растворились где-то в космическом пространстве… Второе было более светлым, теплым, хотя и менее значимым.
- Шурка, Светка, домой! Обедать! – кричала бабушка из окна неоднократно, тщетно зазывая нас с сестрой поесть. Мы - это конечно же опять я, пяти лет отроду, и моя кузина Светлана на полтора года старше, которая с рождения жила в нашей семье и была мне самой настоящей родной сестрёнкой. Вернуть нас с многочасовых прогулок по двору с первого, второго, третьего или десятого раза было так же не возможно, как полетать на ковре-самолете вместе со стариком Хоттабычем.
- Шурка, чтоб вас! Светка! Идите домой! - бабушка уже перешла на «фальцет» и охрипла, а мы знали, после следующего раза она выйдет к нам на площадку сама и загонит нас обедать веником по мягкому месту. Веника мы все-таки еще немного побаивались, как нашкодившие котята.
- Ну что, пойдем, или спрячемся? Ты есть хочешь? – спросила я у сестры.
- Нет, есть не хочу, м-м-м-м вообще-то надо бы домой идти – засомневалась Светлана, будучи старшей сестрой, более умудренной жизнью и веником. Пока мы не решили, что делать, мы спрятались под горкой и были совершенно уверены, что нас никто не увидит.
- Давай убежим, мы же хотели еще липучку** собирать! – есть не хотелось до тошноты. - Вот сейчас спрячемся, и бабушка нас не найдет! Мальчишки за нее столько пистонов*** дадут, что можно будет много дней стрелять! Давай, а? Ну не успеем же сегодня, а мне в войнушку охота… Ну Свет!
- Светка, Шурка! Идите обедать, а то я матери все скажу – угрожала бабуля из окна уже в который раз, что не сулило нам ничего хорошего.
- Не, ты чо, баба уже злится! Слышишь, чо говорит? Маме нажалуется! Накажут же… Ну! А липучка не убежит, после сходим – со знанием неотвратимости наказания убеждала Светка.
- Ну Свет, ну давай убежим! – умоляла я. - Баба опять супом кормить будет. Я суп терпеть не могу. Я же опять долго есть буду и мы сегодня не успеем…
- Не, ты давай быстро всё съедай и айда на стройку! Это не так трудно, ты только соберись, закрой глаза и глотай быстро-быстро. С закрытыми глазами легче… - судили рядили еще какое-то время, а потом Светка снизошла: - Ладно, я у тебя съем немного, помогу, когда баба отвернется… Беда пришла откуда не ждали…
- Та-аак, вот вы где, морковки! А ну домой пошли! – бабушкин веник загулял по нашим попам и мы быстро как могли побежали домой есть суп с зажмуренными глазами. С некоей иронией вспоминается, что у Светки это получалось все-таки гораздо лучше, чем у меня.
***
В полузабытьи мыслей время пролетело довольно быстро. Выгружаясь из вагона, я не переставала удивляться:
- Как же все-таки изменился Иркутск! Какой он стал низенький! Или это изменилась я? Надо же, всё познаётся в сравнении. Вокзал теперь казался маленьким-маленьким, будто попала я в сказочный городок из табакерки. Мне нестерпимо хотелось пройтись по старым знакомым улочкам, с каждым шагом возвращать себе ощущения детства, упиваться радостью бытия. Чувства, появившиеся в тот момент, были, наверное, сродни ощущениям надежности маминых рук. Уют и покой… Радость и любовь… Защищенность и уверенность в завтрашнем дне… Как же это приятно! И всё это теперь, так же как когда-то мама, дарит мне мой давнишний друг, город детства - Иркутск.
Я быстро подхватила свой скарб и направилась к автобусной остановке, чтобы доехать до автовокзала. Вскоре мне предстояло отправиться на Байкал покорять свои первые профессиональные вершины на практике. А пока, я собиралась сдать вещи в камеру хранения, и в отведенные мне несколько часов впитать в себя город, как потрескавшаяся от засухи земля вбирает воду дождя: сначала по чуть-чуть, а потом все больше и больше до полного насыщения.
- Надо же – удивлялась я тогда – оказывается, я помню с точностью до балконов и подворотен все дома, все улицы, где шла, номера трамваев и их маршруты. Я бродила полдня по знакомым улочкам центра, вышла к Цирку, любимому когда-то развлечению. Боже ты мой! - опять удивилась я – Как хорошо я помню это место! Как часто с бабушкой, сестрицей и мамой мы ходили на представления, фотографировались и после ели на свежем воздухе взятые с собой бабушкины пирожки с капустой!
Как же все-таки это получается помнить всё? Ведь я уезжала почти ребенком... Странная вещь память. Она фиксирует в подсознании все увиденное. И когда ты сталкиваешься с этим опять, то все ранее «покоренное» тобой всплывает в памяти так же, как проявляется фотография под руками мастера - четко и ясно.
Время, тянущееся часто до невозможности долго, мелькнуло над моей головой стремительной птицей и скрылось в небытие… Но даже короткому промежутку его я в упоении шептала слова благодарности за то, что он у меня был.
Усталая и счастливая после пешей прогулки по городу , я возвращалась к автобусу, думая о том, что за много лет разлуки город остался таким же родным. Он почти не изменился, но возродился из небытия сказочно крошечным. Я ощущала себя гигантской Алисой из страны чудес, у которой ушло чуть больше десятка лет, чтобы почувствовать тяжесть своего взрослого роста. Было хорошо и немного грустно… Хотелось всё повернуть вспять, но не было у меня волшебного гриба, чтобы снова стать маленькой, как не стало больше сказки, потому что я выросла. Обратной дороги нет.
***
Утро… Светает… На полу раскиданы фото и вместе с ними я, такая же «раскиданная», сижу и зеваю… Чашка уже без чая… Пора немного поспать. Слава богу, сегодня воскресенье… Приятных снов, дорогая Бессонница!
_________________________________________________
*Война во вьетнаме (1965 – 1973). - Как раз в то время стремительно развивался вьетнамский конфликт, полномасштабное военное вмешательство США на стороне южного Вьетнама против Северного… Это был «один из крупнейших военных конфликтов второй половины ХХ века, оставивший заметный след в культуре и занимающий существенное место в новейшей истории Вьетнама» (цитата из Википедии, глава «Война во Вьетнаме»).
**Липучка – какая -то строительная замазка для щелей при стыковке стеновых и потолочных бетонных панелей . Данное определение не очень точно, потому что точное применение этой замазки автору не известно, потому как в те далекие времена автор была довольно юна, чтобы понимать её истинное предназначение. Липучка для нас была такой субстанцией, которой можно было залепить на голове волосы, бросить в стену, чтобы её испачкать, налепить на новое платье обидчице или испортить одежду ябеде, пожевать, вылепить что-нибудь интересное и облепить это самое репейником для красоты… В общем, липучка была в цене, особенно из-за того, что на стройке был сторож, и нужно было забраться туда так, чтобы он не заметил. Это было очень и очень трудно. А еще нужно было очень быстро бегать в случае, если сторож все-таки тебя заприметит, что для нас с сестрой трудности не представляло.
***Пистоны – раньше продавались лентой, в которой были вклеены на одинаковом друг от друга расстоянии, равном примерно полсантиметра, вкрапления серы. Пистоны были нужны для игрушечных пистолетов, чтобы производить громкие выстрелы. Бабушка и родители наотрез отказывалась нам их покупать, ибо считали это опасным занятием (не для девочек), так что приходилось их выменивать на липучку (см.ссылку ii)
09.04.2013 г. Санкт-Петербург.
Фото взято из интернета. На нем - Академический городок г.Иркутска, наша главная площадь, куда мы ходили "показать себя" и "в кино".