Неласковое утро. Настойчивость света после тревожного сна невыносима и безжалостна. Заоконное чудовище дня подкралось, минуя ненадёжную стражу биочасов, и ударило световым ножом по зазвеневшей башке. Зазубрины рыжего солнечного лезвия разорвали грязную пелену едва освободившихся от снега облаков, и они мгновенно перестали успокаивать совесть, лишая последнего оправдания желание впасть в непрерывную спячку.
Я прислушался к доказательствам продолжения бытия, пришедшим из приоткрытой форточки, вынужден был им поверить, и попрощался с надоевшим уютом человеческого пристанища. Оно молчало, не звало назад, никак меня не задерживало, не проявляло заботы и тревоги. Это вполне по-человечески.
- Вы сегодня рано, успешного дня! – попался у общей двери сосед.
Буркнул что-то в ответ, скрипом и хлопком двери оборвал любезную формальность. Перекрытия этажей проплыли мимо за сетчатым экраном лифта. Лестница. Собачья какашка. Ступени не мыли.
Бродячая, прибившаяся к нашему дому недавно, дворняга меня не узнала и без предупреждения цапнула за ботинок. Отвечать ей бурчанием не стал, просто отодвинул в сторону, пусть вспомнит, кто ей вчера давал колбасу, можно сказать, кормил с рук, прикрыв их только тонкой бумажной обёрткой, прозрачной от жира, пропускавшей щекотку шершавого языка и торопливые тычки тупозубой морды.
До метро два шага, но оно не открыто, даже до конца пока не отрыто, процесс в разгаре и, наверное, здорово дёшев, потому как бегают вокруг небрежно развороченной загородки одни чёрные лица, а способ прокладки путей и создания станций прямым копанием под снятый асфальт с потерей середины бульвара и сотни прекрасных яблонь страшно экономный.
Спускаюсь на перекрёсток под горой, там есть остановки, и не так грязно, как можно подумать, глядя сверху, от дома угнездившегося на горе, отчего наша одноподъездная башенка кажется небоскрёбом, будучи всего лишь в девять этажей. Иллюзия сегодня обманулась сама. Низкий наш небоскрёб потух в тени от сваебойки, своими ударами спорящей с началом слабого землетрясения, от которого мало что окончательно рухнет, но верится - устоит с трудом. Остановка покачивается и кажется – плыть с нею вместе по волнам, волнам охровой грязи, сверкающей на солнце, будто новенький горшок круглым глянцевым боком, под пальцами умелого гончара.
Открываю книгу, пропускаю набитый автобус, затем маршрутку, затем троллейбус. Сопротивляюсь движению вперёд, в полнейшую изученность, словно довольствуюсь качкой тверди, загипнотизирован движимой порохом бабы, прыгающей строго после завершения моего скачка вверх, а затем обрушивающейся на головку белой квадратной сваи, с каждым разом уходящей ниже и ниже. И думается, что это я своими скачками, своими подошвами армейских ботинок, управляю её движением, а не наоборот.
Меня погружают в Бомбей. Брожу по трущобам. Курю гашиш. Сажаю рис. Зовут – Шантарам*. Получаю по морде. Жую и плююсь. Пригласили влюбиться, и влюбляюсь, но так не договаривались, не хочу быть таким же несчастным и гонимым, не хочу быть скрытым оптимистом. Хлопаю книгой, баба отвечает. Не влезает книга в карман, очень большая, купить электронную? Подожду, когда подарят.
- Не подскажете, как найти дом 23-а?
Не подсказываю.
- Жаль, ЖЭ-ПЭ-СЭ тоже не говорит.
Я буду молчать, как оно молчит – это самое JPS, оно же немое - с припиской ГЛОНАСС. Чёрный человек уходит, он жмёт плечами вверх и вниз, словно свая, под ударами бабы. Она всё гремит, и я не выдерживаю – выбираю первый попавшийся автобус и плюхаюсь в его раскрытую пасть, в надежде быть переваренным и не выходить из него никогда.
Объявляю войну. Просто так, безо всякой причины, не имея ядерного и никакого другого оружия, кроме собственной смерти, которая никого не испугает. Жирная старуха так обложена пакетами, что не видно лица, только пучок клочьев седых волос торчит над восторженно блистающим телефоном, в который из-под пакета протягиваются звуки: «А-а-а, ну-у-у, да-а-а, нет-нет-нет…, буду, не буду, везу-у-у».
И лезут и лезут и лезут. Вытряхиваются и снова лезут.
Не выдерживаю и вылезаю много раньше своей остановки. Иду мимо витрин, сворачиваю в переулок, так дальше идти, зато можно посмотреть на занятия гимнасток сквозь прозрачные окна спортивного зала. Сегодня крутят обручи, я больше люблю ленты. Придираюсь. Обручи прекрасно скользят в ловких ручках, выбегают свободно до конца ковра и будто дрессированные легко возвращаются назад. Представил, как я бы это проделывал – не получилось даже мысленно.
Стеклянные автоматические двери без рукоприкладства распахнулись и …. Какой-то тип, чуть не сбив меня с ног, пронёсся мимо, не забыв толкнуть меня в загривок. Я продолжил движение в заданном направлении и очутился в объятиях нашего охранника. Обнять он смог не туловище, а только ноги, потому как летел кувырком, по пути выхватывая откуда-то сзади травматический пистолет, хотя не уверен, бог его знает, чем их сейчас вооружают.
Я успел подумать, что это уже третья попытка ограбления нашего учреждения в этом году, попытка ошибочная – грабить у нас нечего. Так бы и написали на входе, но нет. Над дверями висит гордая вывеска «Прима-Банк-Вера» - абсолютная дичь, доставшаяся нам от прежнего арендатора.
Размышляя о неточностях распространяемой повсюду информации лишь мгновение, забыв в следующее обо всём на свете, когда молодые и острые зубы охранника вцепились в мою ногу, особенно обидно, минуя голенище ботинка, я заорал. Просто заорал и всё, но это помогло – охранник выпустил из пасти мою белую икру и тренированным манером откатился в сторону, ухитряясь в процессе качения по полу держать пистолет направленным прямо в мою грудь.
Очень не хотелось проверять на собственной шкуре разрешённую законом травматику на травматизм, но в любую секунду огромные налитые страхом глаза охранника, могли скомандовать его маленькому мозгу: «Пли!» - и я надолго бы ушёл на больничную койку. Проходившие мимо как ни в чём не бывало сотрудники меня вовремя узнали, уговорили охранника отпустить пистолет и разжали ему линейкой заклиненные пережитым челюсти. Хватка - что надо. Первое, что он смог выговорить:
- Вы опоздали на работу! - Я сам чувствовал, что пришёл не вовремя и не стал спорить.
Травмопункт место весьма популярное. Я сидел в очереди, истекая струйкой крови, слегка приостановленной неправильным прикусом, но возможно уже отравленной охранным вирусом. Надо мной сжалились опередившие меня несчастьем пациенты и отхромали в сторонку.
Огромный усатый врач, недавно прибывший с Кавказа, рассматривал мою ногу с некоторым удивлением, видно огнестрелы ему были по душе больше, но врач есть врач и он сказал:
- Укус глубокий, сейчас промоем, сделаем укол против столбняка и направим в ветеринарную клинику для прохождения обследования.
- Что за обследования? Зачем мне к специалистам по бестиариям?
- Арии вы долго не услышите, если заболеете бешенством. Расскажите лучше подробно, как произошла травма, нет-нет, не мне – вон сидит сестра, она всё запишет.
- Какая собака и где вас укусила, - сестра кокетливым движением распахнула амбарную книгу и добавила, - как она выглядела?
- Собака меня укусила утром, безо всяких последствий, лохматая, но выглядела для своего положения вполне прилично, она приблудная, то есть – ничья конкретно, претензий к ней быть не может, а вот охранник вполне наш, работает уже давно, с него и взятки не гладки, можете проверить его на бешенство.
- Люди нас не интересуют, пусть кусаются сколько им нравится, запишем о собаке…. А что это у вас на указательном пальце?
Поскольку во время допроса я лежал на койке, головой к медсестре, будучи без штанов, с совершенно голыми пальцами ног (с левой, не травмированной ноги зачем-то тоже сняли носок), я ими пошевелил, ложно полагая что на ногах названия такие же, как и на руках. Правильным пальцем движение не получилось, все пальцы сжались сразу как у птицы, надёжно прихватывающей ветку.
- Поголовно - полные идиоты, - тихо произнесла медицинская дама, а громко, почти мне в ухо, проорала:
- Вот ваш палец! – держит за палец.
- Да, это мой палец, он на руке!
- Дошло, наконец. Кто это вас кусал?
- Да это ещё вчера, хомяк укусил. Я ездил в гости к дочери, у неё живёт хомяк, очень не любит когда его будят среди дня, но мы хотели его покормить – вот результат, а что?
- Сколько лет вашей дочери? Почему вас все кусают? Задумайтесь!
Врачебные ребусы длились довольно долго, но к концу дня мучения закончились. На работе в этот день меня уже не ждали. Я доковылял к остановке, дождался автобуса и долго трясся на заднем сидении, стараясь не беспокоить укушенную ногу. Шантарам – «человек, которому Бог даровал мирную судьбу» - лежал в кармане, в разорванном он стал помещаться легко. Я почти заснул, но вовремя сориентировался на грохот забиваемой сваи и выскочил. У входа в подъезд меня ждала бродячая шавка. Она умильно виляла хвостом, будто извинялась за предоставленные утром неудобства. Я понял, что она уже хорошо подумала, а мне ещё предстояло это делать.
*- Шантарам. Грегори Дэвид Робертс.