Люблю тишину. Тишина — это особое состояние мира и души. Вне тишины нельзя понять красоту. Всё великое совершалось в тишине.
Евгений Леонов
Тишина,.. такая залипшая в густоте плотного воздуха - с медленными, чуть заторможенными движениями окружающих.
И с ясным ощущением сухости и безветрия.
Проводишь вот рукой по звездному сокровищу, и оно подобно водной глади расплавляет затянутую пленку поверхности, во времени искажаясь, указывая на три с половиной часа утра.
И в это самое переменчивое время хорошо пить горький настой пережжённого кофея.
Одиноко стоять вразвалку на холодном перроне и монотонно уповать на далекие и близкие солнца, уставленные роскошью космического богатства для одной только подзорной трубы.
А вокзал. Он тайный.
С перепуганными ото сна тучными пациентами, - отдаленным цокотом площадных каблуков, - по-хамски разносящих эхо стука в несколько тронных залов приемного отделения.
"Красот немало, больше б света".
Проводник изымает билет и скучно заявляет аннотацию по его использованию, сопровождая отточенные фразы искусной жестикуляцией белых перчаток. Дымом от сигареты он рисует всевозможные фигуры, похожие росчерком на обиду и пожар.
- Отправляемся, что ли? - Я говорю это машинально, будто себе, и вырывается это от чего-то вслух, и я должно грустнею.
- Скорее бы барин, уже пора. Всё тянут-тянут. - Заправляется в ремень проводник, машет кому-то, и трудно поднимает головы ступеней.
Мы трогаемся. Трогаемся звонко. Уныло рассыпаются мелкими кучками крики, лязг, и вот уже закрыта плотно дверь. И воздух сказывается, еще более тягуч здесь. Внутри вагона, это сплошной кисель, а не воздух. Скользя по нему вдоль коридора к спальному купе, присутствие всего этого замкнутого пространства и людей с их чудовищным духом, отображает только немую философию и породу безмятежности.
- Ну, вот и славно. - Я задвигаю чемодан под стеллаж спальной полки и по-хозяйски хватаюсь тянуть ставень окна, не обращая внимания на белые коконы, закутанных в простыни пассажиров.
- Постойте, барин, постойте. Давайте-ка я. - Проводник силится помогать и заводит в барак натопленного существа некоторый кислород, открывая возможно новый коктейль, под названием "живая сила", например.
Сознание приходит внове. Оно праздно вскидывает нога за ногу, относясь к чаевым проводника, как к единственному отношению из почтения к подаянию.
- Спасибо, чайку сейчас, мигом сейчас. Спасибо, только, вот Аглая застелет вам для удобства. Зову-зову.
И переполошённые огоньки свето-нитями шьют неизбежность дороги за линиями пригородного коллапса. И если огненный бес, вдруг захочет сжечь своим языком товарное племя, скачущее по невольной железной дороге, он, возможно, сразу выдохнется и издохнет, не догнав, даже кусочка. Так мы несемся.
Роскошь свежего воздуха не променять ни на что. Только если, шутя, конечно, на паёк, любовно приданный в дорогу маменькой. Но там есть и то - что не променяется ни на что.
Это цельная банка золотой фасоли под грузинским акцентом с тучей вкусовых взрывов и темно-коричневой пачки приправ. Ароматами, доходя до поднебесных Богов, остротой будоража даже жар в преисподней.
И открывая волшебную банку - свет разит любовью.
Отчетливо наблюдаешь вокруг очнувшихся ото сна пассажиров, и нервно отирающегося от безделья довольно полного проводника, истекающего слюной. Люди сползаются с верхних полок, наседают мухами, пытаются познакомиться и сжиться рассказами о себе, других. Четыре часа утра. А весь вагон живет в этой волшебной банке с грузинской фасолью.
Какой-то суматошный дед, решивший рассказать про Болонию, захлебывается невнятностью, заплетаясь словами из разных лет.
Женщина, в потрепанном желтом халате, расхваливает свою дочку и проводит ненужное знакомство.
Проводник приносит третий чай, с учетом тех двух, не внимая того, что и первый-то до конца не допит.
Девочка - пятилетний ангел протягивает куклу.
Даже глаза куклы уставлены на банку.
Душа поезда в этой банке. Мир - целый мир. И неизбежность войны. Вот-вот, взглянет холодный крест искры - и воспламенит в людях эту пародию заимствования.
Руки уже тянутся к банке. Вот-вот касаясь её кончиками пальцев.
Спасением ложечка - маленькая, чайная ложечка. Она заводится грубо в банку, в пряные ароматные кишки фасоли и по одному кормит пассажиров, отговаривая от войны, заговаривая ко сну.
Мчимся!
М-да…