«Текст создается потому, что тебе лично
и жизненно важно встать с его помощью
в точку испытания, свидетельства бытия,
поскольку истину нельзя ниоткуда получить,
ее можно лишь создать».
М.Мамардашвили
Я, когда еще не знала ничего кроме СССР, после почти 45-летних неимоверных собственных усилий и потуг «выйти в люди», стать успешным и полноправным членом советского общества,полная оптимизма и уверенности в своих способностях и талантах, нещадной «выделки собственной шкуры», тяжелейшей и изнурительной работы над диссертацией;
провинциальных околонаучных склок, тщеславного желания доказать, что лучшая; неудачных попыток стать известным социологом; честолюбивых планов сделать деловую карьеру; замужества первого и второго, с грубым и только угадываемым насилием мужей;
качелями между детским желанием материального благополучия, уюта и комфорта в противовес неустроенному родительскому; стремлением к духовному и аскетическому, презрением к сытости; знавшая о Боге только по университетскому курсу научного атеизма;
желанием обрести отца-покровителя, которого никогда не было, жаждой и стремлением вступить в коммунистическую партию, иметь знак принадлежности к советскому и успешному, - вдруг в 1993 г. получила подарок от Европы: оказалась в мировой столице.
Да, прошло ровно двадцать лет. Почти Дюма. Тогда это стало переломом моей жизни. Поэтому, перечитывая двадцатилетней давности записи, пытаюсь понять, почему все так случилось? И почему со мной? Потому хочется, спустя двадцать лет, уже с другого конца света и времени, понять, что же произошло тогда, почему Париж таким образом вошел в мою жизнь и навсегда перевернул успешную советскую женщину.
Где-то читала, что этот город опасен для впечатлительных и неокрепших душ. Наверное, так, судя по тому что со мной случилось тогда. Париж оказался для меня зазеркальем, хотя тогда об этом и не подозревала, и не знала, и была очень далека от того, что со мной произошло потом. Настолько далека, что впору эти записи тоже назвать "Замогильными", как когда-то назвал свои Владимир Печёрин и Франсуа Шатобриан. Но пора начать.
Глава 1. Начало
3 марта 1993 года - первый день в Париже. Первые впечатления - странные и разные. Кукольный театр: все чисто, ярко, по-игрушечному. Безжизненное. Будто в городе-гостинице, где все в соответствии со стандартом, все - в комплекте. Париж пахнет дихлофосом. Это у них такой специфический шампунь, которым моют магазины.
Вчера на обеде мы с Б-ой оказались рядом с иностранцами и вынуждены были с ними общаться. В конце концов, так вошли во вкус и разгорячились, что некоторые из нашей группы посчитали, что мы вели себя неприлично. Так много и откровенно разговаривать с иностранцами было не принято. Это мы поняли потом. Тогда же особенно нервничал наш начальник, но впрямую осадить нас он все-таки не решился.
Вечером отмечали прибытие в Париж. Иностранные кураторы накупили нам всякой снеди, которую мы в России не видели уже давно, тем более тогда, в дефицитном девяносто третьем. И случилась склока: кому что досталось, кому не досталось... Да, с этого все началось.
Сегодня – работа. Настрой в группе, мягко говоря, не очень рабочий, большинство приехало в Париж на экскурсию и отдыхать.
Очень дорогие книги, купить, как хотелось, не удастся.
07 марта 1993
В субботу-воскресенье парижане в основном гуляют. Улицы все чистые, непривычные. Живем на Плац Д,Итали, почти в центре Парижа, учимся – на площади Бастилии. До Нотр-Дама от места учебы всего полчаса ходьбы. Сами французы очень горды своей историей, городом, страной, языком. Патриоты, если не сказать - националисты. Наш двухмесячный марафон в России с английским оказался излишне жестоким, но зато очень не хватает знаний французского.
Еженедельно выдают довольно приличную по нашим меркам стипендию: 700 франков. Кормят один раз в день в обязательном порядке (боятся, что валюту будем тратить не на питание и умрем с голоду, такое представление о нас). Обед из четырех блюд: очень вкусно и сытно. Но в субботу и воскресенье приходится выкручиваться самим.
(Продолжение следует)