МАТЬ СОЛДАТА
рассказ
Рядовой Хмылёв обычно с неохотой заступал в наряд на КПП. Хотя ничего особенного там делать не приходилось: стой себе в будке рядом с въездными воротами, да козыряй офицерам и прапорщикам, когда они, предъявив в развёрнутом виде свои пропуска, проходят на территорию военного городка. Правда отдельные особи пропуск не показывали и, когда дневальный их останавливал, начинали на него кричать, дескать, ты что пенёк, в лицо не знаешь полковника такого-то. Ох уж эти полковники. За время службы у Хмылёва создалось впечатление, что в Москве полковников значительно больше, чем лейтенантов, майоров, прапоров... вместе взятых. Куда ни плюнь, всюду полковники. Хорошо если не строевой, служит где-нибудь в редакции, в НИИ, или тому подобной полувоенной шараге, а, если, к примеру, бывший комполка, всю свою службу только тем и занимавшийся, что на плацах орал, подчинённых распекал. Сюда-то, в Москву, таких дослуживать переводят, скорее всего, даже на нижестоящую должность, чтобы к пенсии московскую прописку и квартиру иметь... Ну, так и дослуживай спокойно, так нет, не выдерживает "душа поэта", обязательно к чему-нибудь прикопается:
- Как стоишь боец... почему ремень на я... почему сапоги не блестят!?...
Ох, сколько всего такого услышал Хмылёв за полтора года. И всё же на КПП дежурить куда лучше, чем, например, наряд на кухню. Но это наряд для "молодых". Свои первые "салажные" полгода Хмылёв тоже не вылазил с посудомойки. Но "дембеля" на кухню уже не ходили. И Хмылёв как всякий уважающий себя "старик" предпочитал КПП, или автопарк, и обязательно в паре с "молодым". Вот и сейчас "молодой", как ему и полагалось, продежурил большую половину прохладной московской ночи. Хмылёв сменил его во второй половине. Утром он первым сходил в столовую, позавтракал и вновь подменил напарника. "Молодой" ушёл на "рубон"... и что-то долго не возвращался. Не иначе его где-то по дороге припахали. Хмылёв позвонил в роту. Оттуда ответили, что напарника поблизости не видно...
- Ну гад, куда же ты провалился, салажня,- злился Хмылёв.- Ну, погоди, я тебе сделаю.
Злился он оттого, что в это время с девяти до десяти часов, через КПП проходил основной поток спешащих на службу, и чуть не каждому, исключая гражданских служащих, приходилось отдавать честь. А перед наиболее "вредными" ещё и имитировать вытягивание во фрунт. К тому же стоял июль, солнце всё сильнее припекало, а тут даже воротничка не расстегнуть, стой как попка и козыряй.
Нет, конечно, Хмылёву сумасшедше повезло, что он, простой парень из села, безо всякого блата попал служить в саму Москву, и дослуживает здесь "не мятый не клятый" уже второй год. Мать, когда узнала из письма сына, где тот служит, помчалась в соседнее село, там располагалась ближайшая церковь, и поставила свечку. Так она боялась, как и все русские матери из простых, что её единственного сыночка загонят в Чечню, или ещё куда-нибудь, где если не жизни, так здоровья запросто лишиться можно. Примеров сколько угодно: с восьмидесятых годов как пошли на село, хоть не часто, но регулярно, гробы и калеки с Афганистана, так и не прекращались до сих пор. Менялись только названия "горячих точек". А тут как чудо снизошло, Сашка Хмылёв, рослый, здоровый парень, как такого не законопатить куда-нибудь в джигитский край. Ан нет, его почему-то в столицу определили, да ещё в какое-то потешное подразделение, где рядом располагалось несколько вроде бы воинских частей, редакции военного журнала, газеты, кокой-то жутко секретный НИИ и прочая, прочая... То есть офицеров тьма, а солдат у них в подчинении нет. Вот для осуществления охранных и прочих функций и предназначался батальон, где служил рядовой Хмылёв. Служба довольно скучная, однообразная, наряды да караулы. Но когда мать написала, что его бывший одноклассник уже вернулся домой из Чечни... без ноги, а другой, загудевший в погранвойска на Дальний Восток, чуть живой лежит в госпитале укушенный энцефалитным клещом... В общем Хмылёву роптать на судьбу было грех. Он и не роптал. Служил и спокойно дожидался дембеля.
Становилось всё жарче, а сменщик не появлялся. "Совсем оборзел",- продолжал негодовать про себя Хмылёв. К счастью основной поток офицеров уже миновал, и можно несколько расслабиться. После десяти часов перед будкой дневального никого уже не было за исключением сидящих чуть в стороне на корточках друг против друга метрах в пятнадцати – двадцати солдата и девушки. Они о чём-то увлечённо разговаривали. Со стороны казалось, что солдат жалуется, а девушка его внимательно слушает, а потом начинает утешать. Солдат "молодой", последнего майского призыва, из соседней роты, остриженный под "ноль" в мешковатом, не менее чем на размер больше нужного хе-бе. В общем, внешне такой же молодой, каким полтора года назад был и сам Хмылёв. Но в то же время солдатик и не совсем обычный. Именно в этом мае неожиданно в их батальон обеспечения призвали почти три десятка призывников-москвичей. На памяти Хмылёва раньше такого не было, чтобы призывали по месту жительства. Этот солдат и являлся тем самым свежепризванным москвичом.
Хмылёв решил заняться самым приятным в его положении делом – принялся рассматривать девушку. Она сидела к нему спиной и чуть в полоборота. Именно её спина и привлекала Хмылёва более всего, ибо на девушке была такая кофточка, что эта спина оставалась почти совершенно голой. "Ничего спинка",- отметил про себя Хмылёв,- "И попка тоже",- его взгляд одобрительно скользил по округлым, обтянутыми светлыми брюками бёдрам сидящей. Она смотрелась несколько полноватой, но не рыхлой, как раз в той женской "кондиции", которая нравится большинству обычных, не выдающихся каким-нибудь "углом" мужчин и парней. Лицо её просматривалось плохо, так что приходилось ограничиться созерцанием спины и соблазнительно выпяченных в сидячем положении бёдер.
Тут сама-собой на Хмылёва накатила жгучая зависть к этому ушастому москвичу. Если бы и он служил недалеко от дома, и к нему, вот так же, могли приходить знакомые девчонки... Конечно, можно познакомится и здесь, ведь он довольно часто ходил в увольнения... Он переписывался с друзьями-земляками, теми, что служили по "горячим" и "холодным" дырам, и ещё не раз убедился, как всё-таки ему повезло со службой. Никто из тех его друзей вообще не знали, что такое увольнение из расположения части. На Кавказе это было небезопасно, и не только в Чечне, там везде солдата могли или убить, или украсть – у горцев процветала мода на "русских рабов". А кто служили в тайге, или на границе, там и ходить некуда, разве что к медведям в гости.
Хмылёв с удовольствием ходил в увольнения, ему нравилась Москва. Ходил он и на дискотеки, если туда благодаря форме можно было пройти бесплатно. Увы, познакомится, по-хорошему, прочно там с девушкой, несмотря на вполне приличные внешние данные, у него не получалось. Москвички сторонились солдат. В глазах большинства из них парень не сумевший "откосить" от армии являлся чем-то вроде «унтерменша», ведь большинство москвичей призывного возраста армии различными способами избегали. Для молодых провинциалок, на птичьих правах живших в столице, солдат родом из села тоже не являлся подходящей партией. Им надо во чтобы то ни стало "зацепиться" в Москве, "поймать" настоящих москвичей, с пропиской. В общем ситуация середины двадцатого столетия, изображённая в фильме "Москва слезам не верит", почти не изменилась и в первые годы двадцать первого.
Всю эту "теорию" Хмылёву подробно объяснил старшина их роты. Самому прапору повезло, ещё будучи солдатом срочной службы, он сумел жениться на москвичке и таким образом вырваться из своего захолустного шахтёрского посёлка. Но это случилось аж пятнадцать лет назад.
- Не ребята, вам уже так не подфартит. Сейчас москвички пошли разборчивые, за нищих деревенских не пойдут, у них прописка, она дорого стоит. То ли дело в наше время, тогда ни крутых, ни богатых не было. Тогда молодые комсомольские работники перспективными женихами считались, но они все в своём кругу колготились, да и мало их было. Ну, ещё чёрные, кавказцы в цене были. Эти оттого что богатые. Тогда ведь русские все поголовно нищие были. Сейчас уже и "чёрные" не в такой цене, бандитов среди них много, и с их роднёй жить тяжело, а главное потому, что и русские богатые появились...
Хмылёва все эти рассуждения злили. При чём здесь прописка, разве парень с девушкой когда встречаются об этом должны думать? Почему в нём обязательно должны видеть потенциального претендента на чью-то жилплощадь. Ему же просто хотелось пройти под руку с какой-нибудь девчонкой по московским улицам, поговорить. А если это будет иметь продолжение, ладно, а если нет, так и ничего. Вот этот салажонок сидит сейчас подле своей девчонки, разговаривает, и потом будет встречаться, когда пойдёт в увольнение. Почему ему можно, потому что дома служит? Какая несправедливость...
- Эй, боец, позвони в редакцию, передай, что полковника Артамонова ждут на КПП,- возле будки стоял худощавый, выше среднего роста мужчина в лёгких рубашке, брюках и туфлях.
Хмылёв мгновенно очнулся от сна размышлений. Мужчина обращался к нему на "офицерском" наречии, хоть и одет по "гражданке". Его возраст сразу определить было довольно сложно. Стройная, подтянутая фигура "тянула" не более чем на тридцать пять – сорок, а вот лицо - морщины, мешки под глазами - куда больше. Скорее всего, это офицер-отставник, зачем-то пожаловавший к одному из своих знакомых, или бывших сослуживцев. Хмылёву не хотелось искать в списке абонентов номер редакции, потому он, смерив мужчину независимым взглядом, дескать, сейчас ты мне не начальник, в свою очередь, спросил его:
- А вы номер редакции знаете?
- Конечно.
- Тогда вот телефон, звоните.
Мужчина взял трубку и стал набирать номер на пододвинутом к нему аппарате.
- Алло... редакция!? Позовите полковника Артамонова...
Через пару минут, по всей видимости, полковник подошёл на другом конце провода, и мужчина заговорил с ним:
- Анатолич, привет!... Да это я... На КПП стою тебя жду... А что быстрее нельзя?- лицо мужчины выражало крайнее недовольство тем, что он слышал от своего собеседника.- Ну лады, так и быть, но не более двадцати минут жду. Сегодня, между прочим, жара почти как в Кызыл-Арвате,- он положил трубку, и что-то недовольно бурча себе под нос отошёл от КПП.
Но отошёл недалеко и стал прогуливаться вдоль ажурной чугунной ограды. Он тоже стал присматриваться к сидевшей на корточках парочке. В отличие от Хмылёва мужчина имел возможность рассмотреть их со всех сторон, ибо несколько раз прошёл в непосредственной близости. Погуляв таким образом, мужчина вновь подошёл к будке дневального.
- Слушай, а у вас в казарме много народу с самой Москвы призвано?- неожиданный вопрос был созвучен недавним мыслям самого Хмылёва.
- Да есть... из последнего призыва несколько человек,- ответил дневальный.
- Это москвич?- мужчина резко кивнул в сторону парочки.
- Да... А как вы догадались?- искренне удивился Хмылёв.
- Чего тут догадываться,- снисходительно усмехнулся мужчина.- Только к москвичу может вот так запросто, по пути на работу забежать мать, да ещё такая.
Хмылёв не мог сдержать улыбки – видимо у этого старого служаки не всё в порядке со зрением.
- Ну что вы. Какая же это мать? Это его девчонка.
Но мужчина вместо того, чтобы смутиться, в свою очередь с усмешкой посмотрел на дневального:
- Ты откуда родом будешь?
- Из Саратовской области.
- Деревенский?- спрашивал, словно допрашивал мужчина.
- Да из села,- отвечал Хмылёв.
- Тогда с тобой всё ясно. Это, сынок, его мать. Ты присмотрись повнимательней, да учти, что она за свои сорок лет ни под ни коровой не сидела, ни в поле не горбатилась, как твоя мать. Да, да, ей не меньше сорока.
Глаза Хмылёва округлились от удивления. Он стал пристальнее всматриваться, благо стопроцентное зрение позволяло... Красивые босоножки, модная причёска, брюки... загорелая атласная спина, шея безо всяких морщин, на корточках сидит легко, как молодая здоровая девушка... Нет, этого никак не может быть... Сорок!?
- Ну, ты посмотри, он же рядом с ней – щенок,- подсказал мужчина.
Только сейчас Хмылёв осознал, что действительно солдатик смотрится явно моложе своей собеседницы.
- Старшая сестра, между ними есть сходство,- наконец предположил Хмылёв, не в силах поверить, что так может выглядеть сорокалетняя женщина.
- Конечно, есть... – негромко рассмеялся мужчина.- Какая сестра, я же тебе говорю, ей минимум сорок. Мать это, мать. Когда пойдёт в расположение, спроси у него...
К КПП со стороны внутреннего двора военного городка подошёл высокий представительный полковник. Хмылёв бросил ладонь к виску. Полковник и мужчина обменялись рукопожатием.
- Это ко мне,- сказал полковник дневальному и повёл посетителя за собой.
- Спроси, не забудь, - проходя КПП, напомнил мужчина.
Сидевшие на корточках, наконец, встали и начали прощаться. Солдатик держал в руках целлофановый пакет, видимо, с провизией, которую ему принесли. Хмылёв смотрел на женщину, не отрывая глаз. Не может, не должна так одеваться и так выглядеть мать солдата, не может она иметь такой груди, бёдер, спины, такого моложавого, ухоженного лица... Был бы он постарше, поопытней он бы разглядел немало "деталей", свидетельствующих, что перед ним не молодая девушка... Во первых, когда она поднялась, у неё в ушах заблестели на солнце большие, явно "женские", а не "девичьи" серьги. И потом, несмотря на то, что она смело открыла спину и плечи, обнажить в столь жаркий день пупок, как это делали в Москве едва ли не поголовно все женщины и девушки моложе тридцати лет, она не решилась. Хмылёв не замечал этих деталей, он видел лишь то, что эта женщина не то, что на сорок, на тридцать пять не смотрится, она смотрится моложе... Он всё же ещё надеялся, что его гипотеза насчёт старшей сестры оправдается. Парень из глубинки, он не мог поверить, что мать русского солдата, может быть не такой, какой она существовала в его сознании, в сознании подавляющего большинства других солдат, населения всей России, какой была его собственная мать... Плохо, бедно одетые, некрасивые, рано состарившиеся, болезненные... всё равно какие, худые или толстые, но болезненные, ещё не старухи, но почти... Даже богато или просто хорошо одетыми матери русских солдат быть не могли, только в дешевых платках, неприглядных кофтах, грубых башмаках, или стоптанных и опять же дешёвых сапогах. За всё время своей службы Хмылёв, лицезрел лишь одну богато одетую солдатскую мать, мать, навещавшая служившего в их роте армянина из Ростова. У неё, казалось, золото светилось отовсюду, с ушей, всех пальцев рук, с груди, изо рта. Но ту расползшуюся, бородатую, безобразную глыбу с девушкой спутать было никак нельзя...
"Молодой" и женщина поцеловались на прощание. И вновь Хмылёв не уловил, что это не поцелуй девушки и парня. Женщина пошла прочь горделивой "качающейся" походкой, соблазнительно вздрагивая бёдрами, притягивая взоры встречных мужчин. Солдатик пошёл к себе в казарму, а Хмылёв, не в силах оторвать взор от спины удалявшейся женщины, очнулся лишь когда тот уже проследовал КПП. Окликнул его уже в догонку:
- Эй ты, постой!... Кто это, девчонка твоя?
Вопрос удивил "молодого", но ни засмеяться, ни возмутиться он не посмел. Здесь на территории части не "работали" московские критерии оценки "продвинутости" того, или иного молодого человека. Это там, за забором, он тинэйджер, фен, фанат и так далее, где он мог сквозь зубы разговаривать с любым провинциальным "пеньком". Здесь, в части он всего лишь "молодой", "чмо болотное", а вопрос ему задавал заслуженный "дедушка". Потому солдатик ответил с готовностью и предельно вежливо:
- Какая девчонка? Нет,- "молодой" инстинктивно прижал к себе пакет, явно опасаясь, что "дед" может частично приватизировать его содержимое. Но Хмылёву было не до пакета.
- А кто?
- Мать, - в голосе "молодого" слышалось и непонимание, и удивление...
Наконец прибежал сменщик, не без основания ожидая нагоняя за опоздание. Но Хмылёв и его немало удивил, почти не высказав ни упрёков, ни угроз. Его мысли витали далеко от этого КПП. Перед глазами стоял образ матери, её раздавленные тяжкой деревенской работой руки, её высохшее костистое тело, тяжёлая походка, не проходящая усталость. Она болела множеством болезней, начиная от артрита с радикулитом и кончая специфическими женскими, лечиться от которых было и негде, и некогда. Вернее легче просто перетерпеть, или обойтись народными средствами, чем тащиться, например, в зиму, за пятьдесят вёрст в районную поликлинику и там ещё отстоять очередь. Да отец выпивал, но в тоже время был работящим и домовитым, любил мать и жили они душа в душу. Почему же тогда так плохо жили? Хотя, смотря с чем сравнивать. На селе их семью считали одной из самых зажиточных. Другие, в большинстве своём, жили куда хуже. Хмылёв вспомнил старшую сестру матери, свою тётку. Та в отличие от матери, смогла закончить институт и уехать из села. Она жила с мужем в Тольятти, работала на автозаводе. Но и она в свои сорок пять смотрелась на все шестьдесят. Только если мать сохла, то тётка безобразно, болезненно полнела, и материально жила ещё хуже. Да, недаром говорят, что Москва это не Россия, это государство в государстве...
- Хмылёв, что пригорюнился? Дембель на носу, а ты кислый такой,- в помещении читального зала гарнизонной библиотеки, где сидел Хмылёв и листал подшивки журналов, смотрел и ничего не видел, заглянул их ротный старшина.
Со старшиной у Хмылёва уже давно налажен хороший контакт. Полгода назад тот даже хотел его взять к себе каптёром. Но не получилось, на "непыльную" должность командир роты продвигал своего неофициального "стукача", и старшине пришлось смириться.
- Да так, товарищ прапорщик, думы одолели.
Старшина прошёл к библиотекарше, отдал книгу, выбрал другую и подошёл к Хмылёву.
- Думы говоришь. А что тут думать, ты молодой, холостой и служить тебе пять месяцев всего осталось. Живи да радуйся. Что хочешь, то и делай. Хочешь домой езжай, хочешь здесь в Москве куда-нибудь устройся. Вон в милицию иди, или в школу прапорщиков. Помнишь я тебе говорил, окончишь и сюда же служить вернёшься, меня сменишь. А я куда-нибудь на склад переберусь, не по годам мне уж эта нервотрёпка старшинская. А у тебя дело пойдёт, ты парень шустрый, в Москве зацепишься.
- Да нет, я пожалуй домой поеду.
- Ну, как знаешь. А горевать тебе рано, успеешь, когда семья, дети пойдут, заботы навалятся, тогда и нагорюешься,- старшина снял фуражку и вытер платком потный затылок.- Уф жара.
Хмылёв не первый раз вот так, по душам, разговаривал со старшиной. Во многом солдат и прапорщик мыслили "в унисон" и откровенничали друг с другом. Вот и сейчас Хмылёв рассказал о том, что увидел на КПП, поделился своими мыслями. Старшина слушал, и с его лица не сходила грустная усмешка.
- Эт, конечно, всё так, многие здесь живут классно и за счёт остальной страны, но и таких, кто хлеб пополам с дерьмом жуёт тоже немало. Говоришь, бабе не меньше сорока лет, а её, если в углу зажать с двадцатипятилетней спутать можно? Есть такие, знаю. Горячая вода, тёплый сортир, ванны-джакузи, лифт, больницы на каждом углу, бассейны, кабинеты косметические. Всё это, ох как здоровье сохраняет, и всего этого, или многого из того, подавляющее большинство народа в остальной России не имеет. И не только в деревне и в большинстве городов, особенно небольших, тоже. Да и хлеб здесь добывается куда легче. Лучше здесь жить, сытнее, интереснее. Но, я тебе говорю, и в Москве далеко не все так живут. Из тех бойцов, кто в этом мае призывался из Москвы... они же не случайно сюда попали. Это ведь не дети простых родителей. Ты не смотри, что они такие же, как все салаги под Котовского острижены и от тебя и других "дедов" шарахаются. Они сюда все по звонкам поступили, высоким звонкам. Понимаешь?
- Нет, не понимаю,- отрицательно замотал головой Хмылёв.- Если они такие блатные, зачем им вообще в армии служить? Сразу в институт с военной кафедрой и никаких хлопот.
- Верно. Только вот ты в институт после школы пытался поступать?
- Пытался. Но они не я, у них, наверное, родня моей не чета, и деньги есть, и школу они не сельскую кончали,- рассудил Хмылёв.
- Уф, жарища,- прапор вновь полез за платком.- Пойми, чудак-человек... вы почему-то считаете, что все кто имеет связи обязательно богатые. В Москве это не всегда так. Я таких знаю, их тут полно. Сотрудники каких-нибудь госконтор, на окладе сидящие, учёных ниишных, как собак нерезаных, артистов, тут же театров этих, как грязи, сотрудники министерств, начальники мелкие да средние. Связи-то у них имеются, а зарплата так себе. Москва ведь город чиновников, их тут тьма. Вот и представь, сынуля этакого чиновника школу кое-как кончил, сдать экзамены в институт не может, подмазать экзаменаторов - денег не хватает, на платное отделение устроить – тем более, медкомиссию военкоматовскую купить – тоже. А у него, зато другие связи есть, в московском гарнизоне. Вот они и нашли эту лазейку, своих детей устраивать служить в Москву. Вот эти-то "позвоночные", к нам в мае и призвались. И всё, не прикопаешься, долг Родине отдают, в нескольких остановках метро от дома служат. А потом в те же институты они уже вне конкурса пойдут, со всеми льготами уволятся, как и те кто руки-ноги, здоровье где-нибудь оставили. Вот так-то.- Прапор помолчал, с тоской глядя себе на сапоги.- Я уже с ними конфликтовал... Представляешь, только служить пришли и уже увольнение требуют. А попробуй такого не отпусти, или в наряд лишний раз поставь. Говорю, у нас первые полгода никто в увольнение не ходит. А он так в наглую, ваши законы не для нас, мы особые. А куда денешься, если у него папаша клерк, в Генштабе, например, или артист театра Советской Армии. Та мамаша, что ты за девочку принял, тоже, наверное, артистка какая-нибудь. Они обычно лет на десять пятнадцать моложе смотрятся.
Хмылёв сосредоточенно внимал откровениям уже познавшего московскую жизнь прапора. Он напрочь забыл, что находится в наряде и ему уже пора идти подменять "молодого".
- По секрету тебе скажу, что и раньше такое было, в советское время, только не в таких масштабах. Ещё когда я срочную здесь служил, у нас в роте один такой кантовался. Пока мы два года через день на ремень, через два на кухню, он строго три раза в неделю подготовительные курсы при институте каком-то посещал, с портфельчиком, но строго в солдатской форме. Со стороны казалось, ах какая красота, солдатик к знаниям тянется. А он сынок шишки и за наш счёт... Вот увидишь, к осени и у нас такое начнётся, пока вы в нарядах и караулах мёрзнуть будете, да попутно радоваться, что не в Чечне загибаетесь, они с портфельчиками пойдут подготовительные лекции где-нибудь в МГУ слушать...
Рассказ старшины не дал всех ответов на возникшие у Хмылёва вопросы. Ему, по большому счёту, было даже не обидно, что салаги-москвичи вместо службы станут ходить на подготовительные курсы. У него перед глазами теперь постоянно возникал образ матери, неприглядное олицетворение почти всех русских матерей, рано состарившихся, уработанных... нищих. Он никогда не задумываясь на эту тему, подсознательно считал, что это всё естественно, так ведь было всегда, и так должно быть. Теперь он в этом очень сильно сомневался...