Дневники I-1 б Марина Цветаева предсказывает, предвосхищает мою судьбу
Эпиграф из И.А. Бунина: "самое интересное дневники, всё остальное - ерунда"
Продолжение: Галя Умывакмева, Валерий Б., Марина Бабаева, згакомство с Аликом Бобровским, крестником альтиста Феди Дружинина, брат Герман, концерты, Рихтер, Толя Давыдов, подруга юности Лина, Артемий Бромберг, дирижёр Игорь Маркевич, Оксана и её муж Стас Понятовский, Олег-Володя Иванов, пушкинист Валентин Семёнович Непомнящий, мой друг архитектор и художник Боря Талесник...
Мне 25 лет
20 мая. Марина Бабаева сказала мне: “Вы никогда не будете вместе”. (с Валерием) Мрак от её слов.
Марина Цветаева предсказывает, предвосхищает мою судьбу. По её стопам бреду. Не могу без него.
21 мая. Великий плач. Я нуждаюсь в Галке, в Валерии, я ищу жизнь. Я не нужна им. Как это жестоко.
22 мая. Написала Гале отчаянное письмо. Зачем это унижение? Я была ею любима, я была ей необходима.
Собрали в лесу фиалок и бесмертников. Лина хороша, мягка, женственна. Я нечуткая, бездумная. Господи, спаси Лину. Она пишет милые стихи в стиле Бродского.
Были с Линой в гостях у Володи и Оли Харнас, пели песни, читали стихи, были весёлые и пьяные.
Когда я спросила Валерку, почему он мне не писал, он пожал плечами и сказал: “Впереди вечность. У меня, по крайней мере”.
28 мая. На всех лицах – отсвет лица Валерия. Он во мне прочен. Любите меня,люди.
Несколько часов с Линой были у Бромбергов. Артемий Григорьевич любит мои стихи.
29 мая. Мне нужно одно – любить Валерия.
Была у своей любимой добрейшей тёти Сусанны.
30 мая. Валерий не пишет. Я не знаю, что делать, я не понимаю его.
С Линой и Мариной смотрели фильм “День и час”, после него мне показалось ничтожным моё страдание.
Вечером слушали Рихтера, и во мне опять возникла уверенность, что Валерия не отпущу, не дам уйти, остановлю, верну своими письмами, своей жаждой спасения, желанием быть с ним. Галка не помогла мне. Всех простить.
31 мая. Воронеж кончается, я не могу ошибаться в этом, у меня мощная интуиция. Я так слаба и бедна.
Лина бредит Ленинградом.
Я живу без бреда, без ожидания, без воспоминаний даже. Не могу оторваться от Лины.
1 июня. Прости Валерия за равнодушие или сознательное зло. Он – маленький, оттого и жесток, он мало жил, он не понимает, что каждая секунда для меня без него – пустота. Если бы я могла вырвать его из рук чужих. Не влюблённость, не любовь уже – обречённость почти.
“Что без тебя умру, умру, умру –
Расписывалась радугой небесной”
(Марина Цветаева)
“Я душа твоя: Эгерия
Света край,
В час последнего доверия
Не предай”
(Марина Цветаева)
5 июня. Покупала билеты на Смоктуновского, обратно шла – жизни радовалась.
Я у Наталии Львовны, Федя и Серафим Николаевич смотрят футбол. Наталья Львовна читает. Я напилась чаю и вылезла на балкон.
Два дня была в г. Жуковском у папы. Читала Чехова, ургенева, Горького, готовила еду. Папе плохо. Он сердится, когда начинается разговор о религии.
Если появится личность, более сильно на меня действующая, чем Валерий, я его забуду. Но он мне слишком нужен. Какой рационализм. Но он невозможен, как и все до него.
Пишу письма Валерию. “Безумно хотелось спастись, поэтому поверила тебе сразу, единым духом, предалась, привязалась”.
10 июня. Приехал Толя Давыдов, друг брата Германа.
Два вечера подряд я была на концертах дирижера Игоря Маркевича. Взгляд его глаз глубокий, излучающий силу. Скажи он любое повеление – не было бы отказа.
12 июня. Была на обеде у Оксаны. Пришёл её муж Стас – выбритый, свежий, молодой. Почему женщина раньше стариться? Оксана красивая, усталая. Показала мне хорошие японские гравюры 19 века, репродукции Шагала, Пикассо, Модильяни.
С Толей Давыдовым ходили в Музей восточных культур. Интересные индийские миниатюры 16 века.
13 июня. Мой брат Герман импровизирует на фортепиано. Толя Давыдов его слушает.
Во мне непрестанно звучат, перебивая друг друга цветаевские строки. Я не могу писать ничего своего, я не хочу писать в стиле Цветаевой.
Отчётливо внутренним взором увидела лицо Галки. Получила от неё письмо, в котором есть такая строка: “Я слишком люблю себя и свой покой”. Больно мне, что она не помогла мне, не услышала, когда я кричала, звала на помощь.
Страх перед жизнью. Убийства людей на улице просто так, ни за что. Иногда смеюсь отчаянно.
15 июня. Бессонница, мысли о Валерии. Не предать никого, не обидеть. Во мне что-то умерло в отношении Галки, какая-то вера убита.
17 июня. Мы с Лидой Савченко приехали в Тарусу. Были в гостях у Поленовых. Набрали цветов прекрасных.
Иосиф,* не приезжайте, не ищите меня.
* И. Бродский
18 июня. Какие прекрасные луга по дороге из Тарусы в Поленово.
Как ужасно понимать, что все мои влюблённости - от потребности любить кого-то, поместить своё сердце в оправу. Чувство это подобно дереву, хотелось бы, чтобы это было вечное дерево с широкой листвой, тёплой корой и приветливыми ветвями, чтобы корни его никогда не иссякали живой силой и добротой. После долгих душевных страданий я ощущаю обретение какого-нибудь нового дара в душе.
Всё легче уходить, всё труднее приручаться к людям. Не лучше ли быть всю жизнь ребёнком?
Мой идеал сейчас: быть чистой, доброй и вечно влюблённой, смотреть людям прямо в глаза.
Сердце должно отказаться от всего земного, стать сильным, но не терять доброты.
Мудрость граничит с бесстрастием.
Каждый навязывает свой мир другому. Редко кто прислушивается к твоему миру.
Меня познакомили с Аликом Бобровским,* крестником Феди Дружинина - альтиста, Федя сын моей крёстной мамы Натальи Львовны Дружининой.
Об Алике мне очень много говорили хорошего. Знакомство происходило на лестничной площадке в Малом зале Консерватории. Когда я его увидела,меня охватило такое волнение, что я чуть не потеряла сознание. Мы разговаривали с ним около часа, исколесив окрестности Консерватории.
* Теперь Александр Викторович Бобровский - профессор Московской Консерватории по классу альта. Я бываю на вечерах его учеников и на его концертах.
В детстве он жил в Воронеже. Как-то он прочёл Марину Цветаеву и свихнулся. Мне казалось, что он торопится уйти, но мы всё время говорили и всё вроде бы о важном. Мне всё важно.
У него жёлтые глаза, детское открытое лицо. Он рассказал мне о своей семье, яме в Большом театре, где он играет на альте, где столь тесно, что можно повредить руку, о том, что после чтения стихов Марины Цветаевой он сразу же написал два стихотворения в её стиле. Алик играет в камерном ансамбле Брука.
Сердце моё перевернулось, увидев его.
Вадим Васильевич Борисовский, учитель Феди Дружтинина, звал его академиком.
Алик вчера сказал, что он единственный в семье, который ходит по земле, потому что он уравновешенный. Вспоминаю слова его, хочу всё запомнить, ничего не упустить.
Позвонила Алику. Хляби небесные разверзлись, и хлынул снег на землю, а я заплакала. Недавно я ещё не знала, что есть на свете Алик. Он предложил почитать мне Гумилёва “Письма о поэзии”.
Вспоминаю Алика. Он меня не заметит, не запомнит, не остановит. Никто не сделал этого, никто не отогрел. У меня нет поводов видеть Алика и подружиться с ним.
Алик во сне дарит мне своеобразные подарки. Его мама спрашивает меня: “Вы хотите взять его в мужья?”. Я вместо ответа говорю: “А Вы этого хотите?”. Она отвечает: “Отчего бы и нет?”. Я обращаюсь к Алику: “А Вы?”. Он отвечает: “Да”. И какие-то туманные слова говорит, что ему нужен человек с литературными знаниями.
Куда же девается любовь к Валерию, желание умереть с ним в один день, чувство родства? Одна любовь уступает место другой. Как будто и не было ничего. Так и Алик пройдёт,и я буду удивляться, куда уходит моя душа безвозвратно.
Почему никогда никому нельзя говорить: “Я хочу Вас видеть”, очему мы отталкиваем тех, кто хочет видеть нас, какой закон здесь скрыт?
Люблю ночь. Люблю ночную Москву, пустые улицы, дома, как берега, я одна плыву, заглядывая в окна и озирая крыши.
Валентин Семёнович Непомнящий
В музее Пушкина на вечере переводчиков был Валентин Семёнович Непомнящий, тоненький, в лице что-то страдальческое и мальчишеское одновременно. В конце вечера он стоял один и курил. Я хотела подойти к нему, спросить о следующем вечере, подарить книгу о древнерусском искусстве. Но это не принято и легко могло вызвать не ту реакцию, недоумение и так далее. Я надменно прошла мимо. Струсила.
Видимость, иллюзорность этого мира слишком доказуема. Лица у людей больные и измождённые.
Гуляли с Олегом Ивановым в районе Арбата. Он влюбился в Булгакова и полностью поверил в то, что описывается в романе “Мастер и Маргарита”.
Долго приручал дикую кошку, сказал ей, что скоро ей будет веселей, птицы прилетят, нежно разговаривал с ней. Олег неважно выглядит, морщины, хорош только его профиль. Он очень любит животных. Мы с ним всё ещё на “Вы”. Голос его по телефону всегда печален.
Сон: От Валерия Б. пришло письмо, конверт подписан чужим почерком, внутри написано: “Спасите его”.
Гуляли днём с моим другом художником и архитектором Борей Талесником в лесу. Потом зашли в пивнушку. Герои Брейгеля или Босха, герои дурных снов, погибающие люди. Барменша со всеми ласкова, всех знает по именам. Это матушка Россия...
Видела Алика – радость мою. Мы после вечера альтиста Вадима Васильевича Борисовского зашли на телеграф. Алик пленил меня совершенно. В нём уравновешенность и мудрость сочетаются с юмором и добротой. Во сне я говорю Кате Дружининой, что Алик замечательный человек, она мне верит.
Алик открыт и простодушен, вместе с тем полон невиданного, не знаемого. Он, пожалуй, моя противоположность в отношении к миру. Общее в нас – винни-пушество. От него исходит покой.
Я должна быть счастлива, что иногда беседую с ним, но отчего я печальна? Мне надо только видеть его, больше мне ничего не надо, только быть рядом. Я покаялась ему, что обозвала одного дядьку наглым человеком, Алик на это сказал, что это влияние города и рассказал мне, что он обругал как-то какую-то тётку чуть ли не матом, обращаясь к ней на “ты”.
Алик напоминает студентов интеллигентов начала века. У него открытое, честное лицо, прямой добродушный взгляд, детский рот, округлое лицо, светлые брови, хрипловатый голос. Он умеет водить автомобиль. Не хочет и не может менять свою специальность. Судьба его, как музыканта, сложилась удачно, всё шло само собой, почти без его воли. Он знает свои силы и довольствуется ими. Алик спросил: “Где был рай? Кто дал разум человеку?”.
Он всегда прощается первый. Смотря и слушая его – не вижу и не слышу. Два слова при отдавании книги и всё. ”Конец. Развязка. Занавес у входа. И лавровый заснеженный венец” (Иосиф Бродский).
Опять казнь разлуки. Я не имею возможности узнать его, видеть даже изредка. Прощай, ещё одна земля обетованная, ещё одна надежда. Сердце остывает, образ Алика гаснет.
Я подобно Евгению Баратынскому, “из гордого усилия ума” стараюсь бодрее смотреть на жизнь.
Тревога, рана и любовь. Хочу всё понять, всё чувствовать, любить и верить людям.
Я почти на Алика не смотрела, когда мы рассматривали с ним огромную книгу икон издательства “Юнеско” у Натальи Львовны. Выйдя с Аликом на улицу, я, захлёбываясь, рассказывала ему о роли Данте в жизни Натальи Львовны и Шервинских. Алик естественен, у него хороший вкус, правильные реакции. Я должна узнать, вслушаться, вглядеться, почувствовать своё. Душа моя ищет высокого.
Как все стареют на глазах. Алик такой юный, с простодушным взглядом. Только бы он не досадовал на меня никогда.
Меня почти не волнует плотское, чувственное. Мир сузился до Натальи Львовны и Лины. Где взять людей? Ни жить, ни умирать – не с кем.
Коварные мелкие мысли, мелкое самолюбие, мелкие обиды. Бессилие, но не из разряда смирения.
Невозможно не быть человеком, невозможно не быть грешником.
О чём говорить мне с людьми? Я могу жить на свете с папой, с Натальей Львовной, с Линой, с тётей Сусанной.
Рисунок художницы Аллы Дербиной - мой портрет в Михайловском.