Огонь под золой
***
Наотмашь по лицу заката
Хлестнула неизбежность дня.
Считать потери только трата
И сил, и времени, и сна.
Пусть болью вырванной страницы
Действительность пока больна,
Но в крике одинокой птицы
Надежда зыбкая видна.
Сухим ветрам вину подставив,
Душа еще способна жить,
Покуда у нее есть право
И ненавидеть и любить.
Николай Григорьевич Малахов
Весело потрескивали дрова в печке. В избе было тепло и уютно. Мы с тётей Аганей только что зашли: чистили двор от тающего снега и пробивали лёд, давая выход воде.
По-хорошему – можно было дождаться брата. Но пока он с конюшни придёт, плавать будем. Выходной, да ведь скотинке это не объяснишь, коли жеребиться надумает. Мать тоже пошла. Она у нас ветеринар. А мы с тётей Аганей на хозяйстве остались. Я и стала к ней приставать:
- Тётечка, раскинь карты на Сёмку.
- Отстань. Валька, я ведь партейная, какие гадания?
- Пусть партийная. Ну раскинь. Сёмка сказал, мол, с армии придёт, женится.
- А давай, - тётушка достала специальную колоду и как заправская гадалка стала выкладывать на стол карты. Разложила, нахмурилась. Быстрым движением собрала, перетасовала, вновь разложила.
- Что там, скажи, не томи, - я ёрзала на ставшей невыносимо жёсткой лавке.
- Не мешай. Три раза нужно кинуть, для верности, - тётя разложила карты третий раз. Внимательно на меня глянула и сказала:
- Вишь, девонька, выпадает тебе дорога. Дальняя. А вот про Сёмку я тебя, Валюша не порадую. Сплошняком чёрная карта идёт.
- Может, ещё разок раскинешь? – нравился мне Сёмка, ой как нравился.
Дверь распахнулась и в избу вбежала мать. Плат сбился с растрепавшихся чёрных волос, фуфайка не застёгнута. Она встала у входа, опершись на косяк и переводя дыхание. Я подбежала к ней:
- Что-то случилось, мамочка?
- Доченька, Девэлэ! Указ вышел: мы больше не выселенцы! Никто больше не назовёт нас врагами. Мы можем ехать домой, доченька, - лицо мамы осветилось радостью. За моей спиной охала тётя Аганя.
Я же отшатнулась. Снова возвращался кошмар из моих детских снов. Дорога, не кончающаяся, страшная, унесшая жизни бабушки и двух младших сестёр.
Крикнув: «Нет, только не эта дорога», я кинулась на кровать и заплакала. Словно издалека донёсся голос тёти Агани:
- Не трожь, золоту слезу не выревет, а так, глядишь, полегчает. Ты тоже её пойми – здесь ведь они с братом выросли. Шутка ли, двенадцать лет. Я вон и то к вам, как к родным привязалась.
Мать что-то ответила, начала я не расслышала, а вот продолжение заставило заплакать ещё сильнее:
- Через три дня думала выезжать. Кто же знал, что дочка взбунтуется. Ведь спокойная, послушная. Не зря мама моя говорила: «Девэлэ наша, как огонь, что под золой таится. Не заметишь, пока золу не тронешь».
На подушку рядом со мной вскочил Рыжик, наш кот.
- У, рыжая бестия, - возмутилась тётя Аганя, но сгонять не стала.
Кот замурлыкал мне на ухо, глаза стали слипаться под это урчание.
…Непонятное урчание доносится с улицы. Мы с Начином, толкаясь, кидаемся к окошку.
- Смотри, сколько на машинах солдат с ружьями. Ой, а вон моцикел.
- Правильно: мотоцикл. Наши, видишь, звёздочки на пилотках? Не с ружьями, а с автоматами, - брат всегда меня учит.
- Заучка, - дразнюсь. Обидно, он знает про автоматы, а я нет.
- Пищалка, - брат поворачивается. Я на всякий случай отодвигаюсь и готовлюсь зареветь. Пусть только попробует ударить.
Резкий стук в дверь. Три дядьки. Два солдата и старший. Брат шепчет: «Капитан». Капитан говорит о каких-то врагах, о выселении. Но мы ведь не враги, это фашисты – враги.
Мама плачет и суёт старшему в руки бумагу. Я знаю, это похоронка на папу. Брат сказал. Капитан отворачивается.
Солдат, старый дядька, говорит бабушке тихо: «Вещей тёплых больше берите и еды. Собирайтесь быстрее. А то ждать не будут». Сам помогает собирать узлы. Я вспоминаю, где видела этого солдата. У тёти Агани над кроватью фотография мужа. Погиб он под Берлином. Но мне пять лет, до тёти Агани мы ещё не доехали, до победы полтора года, откуда я это знаю?
Мы с узлами на крыльце. Тот же дядька-солдат останавливает: «На следующей машине поедете, эта и так битком». Старший злится, но второй солдат тоже нас не пускает. Машина, в которую садятся соседи, большая, не залезть. Другие солдаты, не те, что у нас, хватают соседку за руки и за ноги закидывают в машину. Остальные карабкаются сами.
Мама с бабушкой плачут в голос, заходятся в плаче сестрёнки. Мычат коровы, тревожно ржут лошади, воют собаки. Подходит другая машина. Едем. Наш пёс Барс срывается с цепи и бежит по дороге. На этот раз в него не стреляют, но я всё равно долго плачу, прижавшись к брату…
…Стоим в тупике. Ждём, когда прицепят к паровозу. Вагон большой. Людей тоже много. Говорят, наш вагон ещё хороший – есть нары, и щелей почти нет. Нары потом пойдут на растопку буржуйки, но это позже.
Мы, дети, на нарах. Сестрёнки кашляют, соседский мальчик тоже. Как его звали? Сёмка. Откуда это имя? Нет, как-то по-другому. Поезд тронулся. Какое смешное название у вагонов: теплушки.
Сидим около печки-буржуйки. Бабушка поёт:
Ликует сокол Начин,
Ликует зайчонок Девэлэ.
Мазан-Батыр могучий
С победой возвращается.
Да будет так!
Фашистов разобьют
И прогонят прочь
Наши батыры могучие
С победой возвратятся.
Да будет так!
Мы едем на окраину света. Нужно говорить: на край света, но брат не исправляет. Ему нравится тоже так говорить. Мы не ссоримся и не дерёмся. Нет сил.
Бабушка и сестрёнки умерли, соседский мальчишка тоже и ещё двадцать один человек. Я умею считать? Наверное, брат научил. Их забрали на каком-то полустанке.
Мама уже не плачет. Говорит нам, что бабушке с сестричками хорошо: они в волшебной стране, где тепло, где зелёная трава, сочные луга, чистые речки, быстрые кони и важные верблюды. А вокруг нас снег. Я хочу туда, в волшебную страну…
… Холодно. Мы втроём на последней подводе. Въезжаем в деревню. Дядька, что лошадкой правит, останавливается у одной избы. Говорит маме:
- Попробую здесь вас расквартировать. В клуб все не поместятся. Эй, Агафья!
Тётя Аганя выходит из избы. Простоволосая и вся седая. Но она же потом поседела. Когда на мужа, да на сыновей похоронки пришли. Ругается с дядькой:
- Куда ты мне кыргызов навеливаешь? Ну и что, что не кыргызы – хрен редьки не слаще.
Мы стоим около саней. Тётя Аганя смотрит на нас с братом и ругает маму:
- Что стоишь, рот раззявила. Бегом в избу, нече детей морозить. И ты Игнат, столбом не стой. Помогай ихние вещички затаскивать.
Мы в горнице. Я засыпаю прямо на лавке. Тётя Аганя гладит меня по голове. Да нет, это же моя бабушка. Она шепчет на полузабытом родном языке: «Девэлэ, подумай о маме. Она так радовалась. А Начин. Помнишь, вчера он рассказывал, как мечтает ещё хоть раз побывать в настоящей степи. Если любит тебя твой Сёмка, приедет за тобой после армии. Вон Таня, Начина невеста, согласилась с ним ехать. Что ты думаешь, он с матерью не явился? Побежал Таню уговаривать. Решай, зайчонок»…
Сон пропал резко и сразу. Я встала и направилась на кухню Брат уже пришёл. Они все трое сидели за столом. Наверное, обсуждали, как меня лучше уговорить.
Я посмотрела на маму, брата, подошла к тёте Агане и крепко её обняла:
- Я всегда буду тебя помнить и любить. И обязательно напишу. Я уже не боюсь дороги, потому что эта дорога – домой.