Все наше детство и даже юность прошли на карьерах. Они простирались от самого поселка вглубь на 4-5 км, были разной глубины, и между ними образовывались бровки.
Поскольку река Теша от нас находилась на расстоянии 3 км, то туда купаться бывало не набегаешься. Лесные озера и старицы тоже были не приспособлены и непригодны для купания. Появлялись, правда, такие «купальни» как искусственно образовавшиеся при выемке грунта для железнодорожной насыпи водоемы. Только они были на отдалении — на первом участке. Туда около километра пути. А карьеры всегда рядом!
Но была одна проблема: в водоемах находилось очень много коряг — корневищ деревьев. Более взрослые ребята выкорчевывали, вытаскивали их на берег и таким образом самостоятельно оборудовали купальни в наиболее глубоких и широких карьерах, не заросших тиной и тростником. В них проходило и наше обучение плаванию. Сначала от пенька к пеньку вдоль бровки. А потом тебя старшие бросали в воду на середину карьера, и ты должен был поплыть сам, а они страховали на случай, если растеряешься и начнешь тонуть.
Вода в карьерах, особенно летом, была теплая, а на поверхности вообще как парное молоко. Если ее разбултыхают купающиеся, торф поднимался со дна, и все это напоминало торфяной компот.
Вылезая из карьеров, мы, покрытые коричневыми волосами, бежали в другой карьер искупаться, т. е. обмыться, выбирали немутную воду, что почище.
Зимой эти карьеры превращались в хоккейные коробки, которые, конечно же, сами и чистили. У большинства ребят коньков не было (даже «снегурок»), поэтому играли в основном в валенках без коньков, с самодельными из березы клюшками. Позднее стали появляться и настоящие коньки на ботинках, и клюшки.
Особой забавой считалось по первому, еще трещавшему льду, но не занесенному снегом, помчаться на рулетках на 4-й или 5-й торфоучасток (это километра 3-4). Вдоль бровок еще были не замерзшие полыньи от ключей, в которые иногда проваливались. Если хотелось пить, то пробивали концом рулетки дырку во льду и пили карьерную желтую, но вкусную воду.
Что характерно, зная опасность торфяных пожаров, пацаны не разводили на карьерах костров и вообще осторожно обращались с огнем. Зато зимой, построив шалаш, можно было развести костер, запечь картошку, поджарить хлеб на прутике, покурить, отлить свинец в форму или пострелять из «поджига». Одно время активным организатором таких карьерных посиделок был Леша Чумаков. За зиму сумели поменять целых три стоянки на карьерах за их домом.
Наша жизнь на карьерах начиналась походом за «нюньками» - это такие растенья на кочках с пушистыми головками (не знаю научного названия), которые мы выдергивали и жевали белые, прохладные и казавшиеся нам сладкими их концы. Потом начинались походы за «палашником» (тростник с длинными листьями и жестким твердым утолщением зеленого, а потом темно-коричневого цвета). Иногда это сопровождалось битьем лягушек и ужей, которых была уйма на болотах. Естественно, в ягодную пору собирали «гонобоб» (гонобобель) и клюкву, а в грибную — черные грузди и сыроежки.
Еще помнится такая забава — бегать по зыбке, т. е. по заросшим тиной карьерам, где она под ногами качается волнами, но держит. Были случаи, проваливались, но без последствий, никого в трясину не засосало.
Но особая песня — это игра на карьерах и около них в войну и шпионов. На карьерах заблудиться очень трудно, прямые и ровные бровки всегда когда-нибудь на знакомое место выведут. Но зато прятаться раздолье как за бровками, так и за кустарниками и порослью березняка и других деревьев. Кроме этого, на карьерах были как перемычки между ними, так и разрывы, заполненные водой, создававшие трудности и препятствия для погони или атаки.
Были у нас и свои генералы в этих играх - ребята, рожденные до войны, в конце 30-х — начале 40-х годов: Генка Игрушкин, по кличке Японец, и Генка Кочетков, по кличке Ворон. Был своеобразный свод законов и правил игры, иногда достаточно жесткий.
Вспоминаю эпизод. Играли в шпиона на 3-м участке. Генка Кочетков выстроил в шеренгу всю ватагу и спросил: «Кто хочет быть шпионом? Шаг вперед». Поскольку шпионом играть было интересней, почти все вышли вперед. «Бить буду взаправду», - продолжил он. Все шагнули назад, а мы с Кузькой (Васей Цыганковым) остались. После нашей поимки повели нас пытать, выведывать пароль и то, с какой целью прибыли. Сначала били меня через ножку. Правда, не очень сильно, а потом взялись за Ваську. От сильного удара он упал на меня и головой разбил мне зубы (хорошо, что не выбил). Естественно, потекла кровь, и наша пытка прекратилась. Такое было правило: «Бить до первой крови».
Ребята постарше (нас еще не брали) любили пересекать карьеры поперек с 3-го на 1-й участок (тогда это казалось огромным расстоянием, а фактически всего 300 метров). Это было связано с трудностями, т. к. сплошные перемычки отсутствовали, в некоторых местах приходилось лезть в воду или по трясине переходить. В один из таких переходов в отцовский бинокль Леньки Федулова (Лялик) попала вода. Вместо того, чтобы подождать, когда вода высохнет, решили его разобрать и протереть. В результате разбили линзу, и Лялику дома устроили выволочку.
Но если кто-то дома выдавал тайны жизни ребячьей ватаги, то подвергался презрению, как сказали бы древние греки, остракизму. Долгое время такового пацана не принимали в игры, но потом все-таки прощали.
В дальних карьерах мужики ловили карасей бреднем. А в ближних мы думали, что их нет. Но однажды Борька Алексеев, балуясь и крутя палкой тину, неожиданно выкрутил карася. Что тут началось. Все бросились ловить их бреднем. И хотя улов был большой, но много бредней порвали. Эта ловля оказалась не выгодной. Поостыв от азарта, перешли на более выгодные орудия – крыленами и наметками.
Как правило, после ухода «генералов» в армию многое в нашей жизни на карьерах изменилось. Отпали многие опасные забавы, игры утратили былой интерес, но они остались в нашей памяти.
P.S. Один из «генералов» – Геннадий Петрович Кочетков после армии вернулся домой и стал главным организатором и капитаном команды по футболу. Всю свою жизнь работал электриком в Муроме на заводе. После ухода на пенсию по выходным и летом жил в поселке, рядом с карьерами нашего детства. Умер во время зимней рыбалки, немного не дожив до семидесяти лет.
Другой из них – Геннадий Александрович Игрушкин уехал из поселка, закончил училище и институт и исчез из поля зрения. Но, к моей радости, был найден через интернет и в настоящее время живет в г.Севастополь, работает энергетиком в аэропорту.
Рядовой карьерного войска: Михаил Серафимов – «Архимедик»