Предыдущее http://proza.ru/2012/08/13/1667
* * *
Наш путь под чистым, без единого пятнышка, промытым до сияющей синевы, небом внутри дрожащего белесого света длится недолго. Горы накладывают на дорогу мазки тёмно-серых и фиолетовых теней, в которые то ныряет, то выныривает дорога, но даже открытые и солнечные отрезки её начинают омрачаются рваными размазанными пятнами, пока лишь намёком на тени – от игривых прозрачно-дымчатых облаков. Облака эти становятся всё плотнее и суровее, цвет их сгущается, и в преддверии города они образуют кучную угрюмую массу, без единого просвета, оренбургским платком (вряд здесь слышали о таком… – а, кстати, это идея! на будущее) осевшую на вершины и низким пологом провисшую над долиной.
Моим цветистым надеждам сбыться - не суждено. Заколдованное место. Проверено неоднократно. Стоит нам приехать, тот час же начинается зима. Даже, если до - неделями палило жгучее непереносимое солнце. Справка: зима - это, когда льёт без передыху, по личным наблюдениям ко времени года не привязано, и не верьте другим источникам!
Впереди нас ждут две недели перемежающегося дождя и пробирающей до самых костей промозглой сырости. В отсутствии каких-либо обогревательных приборов. Экватор, ёлки-палки!
А вот, наконец, и место наших устремлений. Госсссподи, неужели мы добрались? Не верю! На склоне горы выбито: «Si Ud nunca ha ido a Loja no conoce a mi paiz» (если ты никогда не бывал в Лохе, ты не знаешь моей страны).
Ага! Именно. Лоха.
Вопрос на засыпку: а как именуются жители этого города?
Увы, «как много в этом слове для уха русского слилось».
Ну что, можно продолжать?
И пусть это слово не сбивает вас с толка.
Лоха - самый культурный и интеллектуальный город Эквадора, столица одноименной провинции. Такая вот языковая шутка.
Испанские конкистадоры основали его в шестнадцатом веке. Отсюда они предполагали отправиться на поиски легендарного золота Эльдорадо. Им не давали покоя слухи и легенды о золоте, собранном инками для выкупа из плена своего последнего царя Атауальпа и, когда дошли слухи о его казни, спрятанном где-то в джунглях. И о стране, где они это золото добыли.
Однажды в Кито мы зашли в музей de la Casa Cultura. Вот эт-то музей, скажу я вам! Он посвящён древней истории Эквадора и, в частности, цивилизации инков. Их среде обитания, культуре, обычаям… Шокирующие экспонаты. И золото, золото, золото. Удивительные изделия. Кто знает, какого уровня достигла бы эта цивилизация, если бы её развитие не было так грубо прервано, а сама она – уничтожена. На самом пике расцвета. «Chuapi punchapi tutayaca» («И пала ночь в полдень», кечуа*).
Христианский Бог, которого испанцы насаждали огнём и мечом, наказал их за жадность, жестокость и вероломство. Они не нашли ни Эльдорадо, ни золота. Хотя и то и другое валялось у них под ногами.
Провинция Лоха богата золотом и драгоценными минералами. Золото добывают в джунглях (да-да) почти на границе Эквадора с Перу, в горах El Condor. А соседняя с Лохой провинция так и называется El Oro (Золото). И неспроста.
В чёрной замшевой шкатулке бережно хранятся серьги старинной ручной работы, подаренные мне лет десять назад свекровью ко всеобщему неудовольствию остальных членов семьи. До сих пор помню взгляд, которым, передёрнув плечами, одарила меня Ирэнэ, когда я, изумленная, поделилась с ней этой радостью. Но изменить ничего нельзя. Да я и не собираюсь. Шестилистный цветочек в сердцевине которого находится тусклый прозрачный камушек неведомого мне названия. Под цветочком подвеска (её можно снимать) – сидящая на ветке птичка клюет ягоды, гроздь которых выполнена из мелкого жемчуга. А еще ниже висюльки – предположительно веточки с такими же ягодками. Некоторые жемчужины уже потемнели – серьги редко надевали – а одна – вывалилась. Их надо бы отдать в ремонт. Но кому? Случайному человеку их не доверишь. Они выполнены из золота инков.
А где-то там, в провинции El Oro, есть маленький городок Portobelo (Портобелло). Я никогда не бывала в нём. И сомневаюсь, что муж… или кто-либо из родни… Но в этом городке была разрушена жизнь его младшей сестры Анабелле. Романтично-поэтичной Анабелле, очень способной и даже, возможно, талантливой…
Однажды, наводя уборку в шкафах, я наткнулась на старую обтрёпанную пожелтевшую тетрадь. Её страницы были густо исписаны мелким круглым почерком, а тексты чётко ограничены полями с двух сторон.
- Что это за древность? - спросила я мужа, двумя пальцами брезгливо тряхнув находку, вокруг которой тут же образовалось внушительное облако пыли. – Может, пора выбросить? Или она тебе дорога, как память?
- С ума сошла?! - он вырвал её из моих рук, пронзив гневным взглядом. («Вот это экспрессия! Ничего себе!») – Это стихи Анабелле.
И по тому, как это было сказано, я поняла. Он разбирается.
… и домашней... В отличие от Ирэнэ, которая с апломбом заявляла, что родилась не для того, чтобы супы готовить, Анабелле с большим удовольствием помогала маме на кухне. И потрясающе готовит сама.
Ей очень хотелось учиться. Но сразу после школы она вышла замуж по великой любви. За соседского сына-красавца. А он не горел желанием продолжать образование. И ей не разрешил. Зато намеревался иметь много-много денег. И они уехали в Портобелло. Туда, где добывают золото.
… и очень терпеливой и покладистой. Ибо не всякая женщина способна вытерпеть то, что выпало на её долю. И, если бы только на её! Безудержные страсти и пороки, раздирающие её мужа, его шальные, быстро улетающие деньги и изощрённые удовольствия… И ни любви, ни семьи, ни дома. И искорёженные судьбы их детей.
Знаете, бывают такие красавцы с отрицательным обаянием. Ах, как падки на них женщины! И как падки они сами.
Золото инков продолжает безжалостно мстить тем, кто ставит его превыше всего.
А город… Что-то мы совсем забыли о нём. Не оправдав надежд, он оказался в стороне от торных дорог. И сохранил свою особую культуру - инаковость.
Los lojanos (лоханцы) – вот так, не лохи, хотя в спорах с мужем - это мой главный убойный аргумент - а именно лоханцы, считаются в стране самыми образованными, интеллигентными и умными. И отличаются редкой сплочённостью и самым патриотичным патриотизмом – заброшенные волей судьбы в иные края, они всегда поддерживают «своих» а если их больше двух, тут же образовывают местечко под названием Новая Лоха. Возможно, каким-то мистическим образом последнее качество было передано им по наследству основателем города конкистадором Alonso de Mercadillo - капитаном из испанского города… Лоха. Как генетическое заболевание.
Центр города (El Centro) сохранился почти неизменным с шестнадцатого века. Глинобитные здания в испанском колониальном стиле, украшенные декоративной плиткой, деревянные ставни на окнах и деревянные же балкончики, подпёртые каменными колоннами. Но без фанатизма. Это не памятники. В этих домах живут.
Когда я впервые приехала сюда, Центр производил жалкое впечатление, здания были обшарпанными, тротуары разбитыми. Это были годы экономического спада в стране. Эквадор тяжко выживал.
Моя знакомая, столичная Киевская штучка, примерно в это же время приехавшая с мужем к его родителям (семья была очень благородных кровей и владела таким старинным домом), с оторопью в глазах плакалась мне, когда начался сезон дождей: - Ты себе не представляешь - протекает везде, у них такие странные крыши - у нас даже на кровати тазик стоит. Мы спим с ним едва ли не в обнимку. А в него – плюх-плюх, плюх-плюх. И брызги.
- Ира, расслабься. У нас, конечно, не такая красота, но тазики… и лужи… везде. А по коридору несётся горный ручей и низвергается водопадом на улицу из-под входных дверей. Мы через него перепрыгиваем. Увлекательное занятие.
Время пошло городу на пользу. А ещё мэры. Жители Лохи никогда не жаловали пришлых, выбирали своих. Дома привели в порядок, покрасили, тротуары обновили, и сегодня каждый квартал имеет свой собственный оттенок. Центр расцвел и вступил в пору очередной молодости.
(– А ты знаешь, что у женщины три молодости?
- Ну?! И?
- Первая. Вторая. И… вечная!).
Пусть его молодость никогда не закончится.
Лоханцы славятся добрым нравом и искрометным чувством юмора. Отсюда много ученых, художников и писателей. И сплошь - музыканты, певцы и поэты. У них в крови владение словом, ритмом, формой и цветом. Здесь говорят: "El que no toca la guitarra puede cantar una canci;n, el que no canta una canci;n puede escribir un verso, el que no escribe un verso se lee en un libro (кто не играет на гитаре, может спеть песню, кто не поет, может сочинить стихотворение, а кто не пишет стихов, способен прочитать книгу). «…y el que no sabe hacer nada de eso es lojano falsetto, como yo» (и кто не может делать ничего из этого – неправильный лоханец, как я),- добавляет мой муж.
Ну, это он прибедняется. Внезапный приступ скромности. Один из его друзей – родом из другого города - однажды поделился со мной, как трудно ему поначалу давался смысл произносимых моим спутником фраз - столь витиеватых и изысканных, как в старинных книгах - и какие немыслимые мозговые усилия ему приходилось делать. И смеясь, признался, что это его ужасно злило – выёживается! - и подрывало личную самооценку. Мне по причине иноземности трудно это оценить. А жаль.
А ещё Лоху называют музыкальной столицей. Её жители любят праздники и охотно в них участвуют. На старинной площади de San Sebastian часто проводятся разного рода культурные события: концерты, танцы, игры… Абсолютно бесплатные. Я сама не раз бывала. И лично отплясывала возле костра, на котором сжигали чучело Старого Нового Года. И слушала песни, сидя на пластмассовом стуле, которые чудом появляются на площади во время концертов, образовывая партер. Места в бельэтаже и балконах находятся на балконах окрестных зданий. Тут главное – одеться правильно. А то примёрзнешь.
И посильно включалась в действо праздника de la Vaca Loca (Спятившая Корова), когда горожане, напялив на себя маскарадные костюмы и нахлобучив сверху огромный муляж коровьей головы с рогами, устраивают всякие безобразия с плясками Святого Витта и догонялками - то есть, честно удирала. Муж называет этот праздник - коррида для бедных.
И визжала от выстрелов салютов. И отскакивала от фейерверков. И… много чего.
Кажется, я увлеклась. И утомила вас длинным экскурсом в историю и традиции города. Больше не буду. Чесслово. Разве что по великой нужде.
Но вот что интересно. Лоха расположена на высоте около 2400 метров над уровнем моря, то есть, ниже, чем Кито.
Ччччёрт!!! Почему здесь холоднее?
Ну вот - сейчас проедем сквозь арку de la Puerta de la Ciudad (Ворота Города) - когда-то отсюда начинался город, уффф, когда-то! - и мы дома.
Возле арки красуется памятник: Дон Кихот на коне в сопровождении Санчо Пансо. Оба – и конь, и Дон Кихот – наглядная иллюстрация к слову «теловычитание», «телосложение» представлено Санчо Пансой. Этот архитектурный штрих возведён уже на моей памяти.
* * *
Смешно, но за годы отсутствия, у нас появилось здесь свое жильё. В районе Тэбайда, где мы когда-то обитали в маленьком одноэтажном родительском домике. Теперь там вырос четырёхэтажный красавец (ну… трёх с половиной).
Я его ещё не видела. Но по слухам у нас там личные апартаменты. Но это потом.
А сейчас к родителям – свёкры ещё не переехали - в тот, запакованный со всех сторон, мрачновато-холодный.
* * *
Едва мы постучали в гремучую металлическую дверь, как послышалось звонкое торопливое цоканье. Дверь распахнула незнакомая высокая девушка с модельной внешностью. И вдруг… муж называет её Эвелин. Эвелин?! Ладно. С этим мы разберёмся позже.
Потому что… частые шаркающие шаги. Свёкр… Дон Ипполито. На мой незамутнённый частыми встречами взгляд, последние лет двадцать он пребывает в законсервированном состоянии. Худощавый пожилой идальго интеллигентной наружности.
А вот свекровь… У меня болезненно сжимается сердце. Моя донья Карлотта, моя mamitta ссохлась, похудела, ссутулилась и как-то уменьшилась в размерах. Её лицо удлинилось, глаза и виски ввалились.
Мы судорожно, до боли, обнимаемся. Я обхватываю в кольцо вздрагивающие плечи, глажу округлившуюся спину и невпопад целую в голову - куда придётся - а она втирается и вжимается мне в грудь лицом, словно пытается проникнуть внутрь, невнятно, навсхлип, бормочет, обмацывает со всех сторон куриными лапками рук, недоверчиво проверяя на ощупь, что это я, а не кто-то иной, и – из-за невозможности дотянуться – разрисовывает помадой мою куртку.
И ахи, охи, всплескивания руками, междометия, бессвязные восклицания.
- Боже мой, какой ты высокий! – сыну.
Ну, уж если я была «que alta!» (какая высокая!), то насколько же «альтее» он.
- Женья, а ты всё такая же молодая и красивая, – это Ирэнэ – мне («ну, конечно, и всё такая же наивная дурочка»)
… с немедленными потугами нас накормить – наверное, мы производим впечатление измождённых и истощённых столичной жизнью
… с беспорядочными и бестолковыми метаниями между кухней и столовой
… с растерянностью, когда мы отказываемся
… все начинают говорить одновременно и обо всём сразу и тут же замолкают, недоумённо глядя друг на друга
… и опять вступают разнобойным хором, стараясь впихнуть в нас максимум новостей в единицу времени
… с объяснениями, почему нет сыновей Ирэнэ с Андресом
… а Анабелле сейчас на работе – придёт вечером
… а тут ещё такая новость – Андреита (дочь Ирэнэ) вышла замуж, и все суют нам фотографии с извинениями, что их так мало – ещё не все готовы
… и сама Андреитта тут же, юная, с большими тёмными, беспокойными глазами в обрамлении густых ресниц (кто бы мог подумать!) и широкой неловкой улыбкой, открывающей чуть-чуть неправильные белоснежные зубы; она хороша необыкновенно, родниковой незамутнённой прелестью и чистотой, особенно бьющей в глаза на фоне, тщательно сформированной и отточенной до последней детали красоты этой высокой девушки, которую муж опрометчиво назвал Эвелин
… и никто никого не слушает.
Улучив момент, тихо спрашиваю сына, кто эта девушка.
- Как кто? – Эвелин.
- В смысле, дочь Анабелле?
- Ну да.
- Госсподи! И не узнать! Что она с собой сделала? Была такая красивая девушка.
Сын пожимает плечами: - Она и тогда уже… В прошлый наш приезд.
Я смотрю на неё, стандартной глянцевой наружности, с вздернутым кончиком носа – справка: носы у эквадорцев больше выпуклые, чем вогнутые, немного клювиком, иногда едва заметным, и все-таки… – и голливудской синтетической улыбкой…
и думаю: - Боже мой! И сюда добралась пластика.
* * *
В новый дом мы попадаем уже в темноте. Он выделяется среди окружающего архитектурного фона изяществом и… эркером (этот архитектурный изыск в Лохе ещё не прижился, автор «ноу-хау» мой муж - рафинированный эстет).
За красивым фасадом дома, во дворе набросаны отходы строительного мусора, сам двор резко поднимается вверх (а я уже и забыла, что он такой – «взлетающий»), и в его глубине неуютно и стыдливо притулился к дальнему забору старый покосившийся домишко. Как пасынок, безнадежно понимающий, что на этом празднике жизни он – лишний. И старающийся быть незаметным – вдруг позволят остаться. Я украдочно рассматриваю его с чувством сострадательной неловкости. Так мы смотрим на бомжей, нищих и калек. Откупиться копеечкой и отвести побыстрее взгляд. И не знать, не думать. Он совсем дряхлый. Но не от старости, а от покинутости и неухоженности. Черепица крыши поросла грязновато-зелёным мхом. Стены, болезненно покрытые, как лишаями, пятнами облупившейся штукатурки, вросли в землю.
Он подслеповато щурится пыльными окнами. Помнит ли он меня? Узнаёт ли?
Я тоже сильно изменилась.
Когда-то я была здесь счастлива.
В один из дней, оставшись дома одна, я пройду по деревянному мосточку над канавой и поднимусь по насыпи. И зайду в единственную, доступную для входа, дверь – в крохотную гостиную. На стене, напротив входа, круг, разделённый извилистой линией. В чёрно-белой гамме. Инь и Ян.
Значит, после меня здесь кто-то ещё был счастлив. Или пытался.
Эвелин?
Анабелле?
Или кто-то другой?
* * *
Фито с гордостью демонстрирует нам творение рук своих. Он устраивает экскурсию по всем трём с половиной этажам: первый этаж – родительский, второй – наш, третий – их с Мартой и Даниэлитой, на четвёртом – студия для Эдуардо и терраса.
Мне нравится дом.
И наши апартаменты в частности.
* * *
Вся семья расстаралась подготовить жилище к нашему приезду.
Гостиную оформляла Эвелин, та самая, высокая девушка. Она у нас очень современная. С претензией. Хай-тек – не самый любимый мною стиль, а чёрное с белым – не самое любимое сочетание цветов, и, всё же, я отдаю должное вкусу Эвелин и через несколько дней привыкаю к тонконогим прямоугольным кожаным стульям (как ни странно, оказались очень удобными) и креслам, и стеклянным поверхностям столов. Но огромную металлическую, сверкающую чешуей (?!) грушу, которая вальяжно развалилась на выверено-небрежно брошенном палантине посреди журнального столика, мы по обоюдному согласию с сыном (в отсутствии папы), убираем с глаз долой. Я покушаюсь ещё и на картину первобытно-авангардной расцветки, пришпандоренную к одной из стен. Но муж за неё заступается: - Пускай пока висит. А то обидятся. Мы же здесь ненадолго.
- Чёрт с ней. Буду сидеть к ней спиной.
* * *
Кухня вполне пригодна к автономно-замкнутому проживанию семьи нашего состава примерно в течение недели. Холодильник затарен продуктами. На средней полке – сахарно-белый мелко-пористый сыр. Наш любимый сыр. Который делают только здесь, в Лохе. Рядом las humitas. И los tamales. И, кажется, los quimbolitos в придачу. Я уже писала о них. Ну, те, что готовятся из молотой кукурузы. В корзине у порога фрукты. Даже яблоки. Почему даже? Да не растут они в Эквадоре! Их привозят из Чили. И здесь это самые дорогие фрукты.
Кто все это купил? А кто помнит, что мой подлый организм в Эквадоре устраивает беременные капризы? Догадайтесь с трёх раз.
В шкафчиках обнаруживаются кофе, сахар, булочки, тут тебе – и de sal (солёные), тут тебе – и de dulce (сладкие).
На плите кофейник.
- Ребята, живём, - потираю я руки.
И разновеликий набор кухонной утвари.
Мне знакомы эти тарелки, блюдца и чашки в мелкий жёлтый цветочек. Парадный сервиз доньи Карлотты.
- Ты посмотри, - говорю я сыну,- узнаёшь?
- Ну, бабушка!
У меня теплеет в груди. И пощипывает в носу. Мы – желанные. И долгожданные.
При ближайшем ознакомлении в кухне обнаруживаются две странности.
Холодильник, располагающийся почти в центре. Странное местоположение. Ааа… - его купили последним. И не рассчитали. Он не влазит. Этим мы займемся завтра.
Единственное кухонное окно, выходящее на наружную лестницу, наполовину завешано шкафчиками. Мы, из северных стран, лишённые большую часть года солнечных лучей и изнурённые серым сумеречным светом, относимся бережнее к естественному освещению. Они не чувствуют его ценности. У них много солнца.
С этими шкафчиками придётся что-то делать.
* * *
Через некоторое время обнаруживаются дополнительные странности наших апартаментов.
Ни одна дверь не закрывается. Кроме входной. Части из них мешают сущие миллиметры, чтобы пролезть в дверной проём, другие - болтаются в нём, как язык в колоколе. Здорово! Особенно классно это в ванных и туалетах.
Между нижним краем балконной двери и полом в нашей спальной просматривается свободное пространство шириной сантиметра в три-четыре. Вентиляция?! В сочетании с незакрывающейся дверью? Ммм… да. Вечерами в Лохе весьма свежо. Я уж не говорю про ночи. И начинаю завидовать сыну, в спальне которого нет балкона. Он, в свою очередь перестаёт завидовать нам.
Неизбежное знакомство с унитазами тоже разочаровывает. Их три. В разных местах. И все три протекают. Активно.
Чистюля-сын скрывается в душевой, подперев дверь стулом. Через пару минут с грохотом вылетает оттуда, бешено вращая глазами. Мокрый и злой. Цедя сквозь зубы… и недобро поминая Фито. Душ плюётся ледяной водой. И, кажется, тоже протекает.
Мне вспоминаются события двадцатилетней давности. Тогда всё было точно так же. А, может, дело не в доме. Может, это место такое… волшебное.
Мы с мужем смотрим друг на друга. И, не сговариваясь, решаем помыться завтра.
* * *
Наш первый вечер дома проходит тихо. Каждый уткнулся в свой компьютер. Я заняла вакантное место за столом. Муж развалился на диване. Сын – на кровати у себя в комнате.
Зябко. Мои мужики напялили свитера и вроде… ничего. Никто не стонет. Я – мерзлячка. Родившаяся и выросшая на Крайнем Севере. Кто-нибудь может мне это объяснить? Завернувшись в два одеяла из шерсти ламы, трясусь, как бобик. И пытаюсь писать. Руки коченеют. Ноги, невзирая на одеяла – тоже. Мёрзнет даже нос.
Тихо ворча и чертыхаясь, ругаю себя за то, что опять прокололась – этот экватор совершенно сбивает меня с толку – и даю себе слово в следующий раз привезти валенки. Ватные штаны. Пуховик. И варежки.
* * *
Немытые и обледенелые, дрожа и подпрыгивая, мы скидываем одежды и с визгом ныряем под холодные одеяла.
- Подвинься, - говорит мне муж.
- Ни за что! Там холодно, а здесь я уже нагрела.
Спать.
Завтра. Всё завтра.
Продолжение http://proza.ru/2013/06/30/502