ЖИВОЙ
Ванька проснулся, словно от толчка, разом стряхнув с себя сон. Резко сел, жадно хватая ртом воздух, точно вынырнувшая на поверхность рыба. Очнувшись от забытья, Ванька огляделся – он сидел на грязном соломенном полу в холодном, тёмном амбаре, куда на ночь вчера их, пленных, согнали власовцы.
Сквозь щели в воротах амбара едва пробивался тусклый свет раннего августовского утра. Амбар был заполнен пленными красноармейцами, разного возраста и звания, разных взводов и частей, смешанных теперь в одну безоружную человеческую массу, сидевшую и лежавшую где и как придётся, ожидающую дальнейшей своей судьбы. От вчерашнего удара прикладом в плечо тяжело болела рука, он едва мог шевелить пальцами. Разбитая бровь саднила, а на щеке запеклась кровь – в общей суматохе налетел в темноте на невидимую жердь.
Вокруг амбара происходило какое-то движение. Послышался шум подъехавшего автомобиля , крики унтер-офицеров и ефрейторов РОА на построение, топот множества сапог. Лязгнул засов, ворота заскрипели, в амбар вошли двое часовых в немецкой форме и один из них гаркнул: «Все на выход!» Человеческая масса зашевелилась и молча, покачиваясь, побрела на свет Божий, в хмурое туманное утро.
Ванька кое-как поднялся и медленно пошёл вместе со всеми. Он вспомнил вчерашнюю сумятицу боя - суматошную и беспорядочную стрельбу со всех сторон, неудачную попытку прорваться из окружённого власовцами села, смерть их лейтенанта, яростную перестрелку, крики, грохот взрывов и невесть откуда взявшегося, свалившегося прямо на него здоровенного бородатого казака, сразу выбившего у него из рук бесполезный уже автомат без патронов и схватившего девятнадцатилетнего пацана за горло. Сильный удар в грудь, и вот он уже лежит в воронке, вместе с оставшимися солдатами своей части, в мокрой форме, с гудящей головой и пересохшим ртом, оглохший от стрельбы, без сил, едва переводя дыхание и отплёвываясь от грязи. Бой затих. Земля остывала, и всех оставшихся в живых солдат повели под конвоем в село.
На ночь их загнали в этот сарай на окраине села, и теперь сквозь распахнутые ворота по утренней росе выводили поближе к оврагу недалеко – высокому обрывистому косогору, заросшему мягкой зелёной травой, редкими деревцами и густым кустарником внизу вдоль тоненькой поблёскивающей ниточки ручья.
- Кажись пришли, братцы. Дальше нам дороги нет, - устало выдохнул пожилой солдат в гимнастёрке с оторванным рукавом – другая рука у него была перевязана.
Фронт быстро откатывался дальше и ясно было, что никто с ними особо долго возиться не собирается, прихлопнут здесь в овраге – и всё.
Их привели на косогор и заставили выстроиться в шеренги вдоль обрыва. Несколько власовцев вместе с майором встали напротив них, но оружия не поднимали – ждали когда из подъехавшей машины придёт немецкий офицер.
Ванька застывшим взглядом смотрел на них и в его звенящей, будто хмельной голове тяжело стучала только одна мысль: «как же так, как же, как же так, а?» Сердце его выпрыгивало из груди, бухая как паровой молот, приливая к лицу, в висках сильно стучала кровь. Его била дрожь, бросало то в жар то в холод, ком в груди мешал дышать и он, сглатывая и задыхаясь, хватал воздух ртом, и никак не мог полностью вздохнуть. Он весь взмок, лоб покрылся испариной и страх, жуткий страх медленной парализующей волной поднимался из самой глубины души его. Ваньку бил озноб, он боялся пошевелиться, а его пересохшие губы с запекшейся на них кровью в такт бешенным ударам сердца сами собой беззвучно шевелились, повторяя по слогам: «…ма-ма, ма-ма, ма…ма…»
Ему не хватало воздуха, этим чистым свежим утром, его трясло и удушливая волна паники и бесконтрольного страха захватила всё его существо, сломав волю и оборвав связь с реальностью..
Он вдруг разом обмяк, у него дрогнули колени, подогнулись ноги и он уже не видел выстраивающихся немцев с автоматами и офицеров, командовавших расстрелом.
Глаза его, расширившиеся от ужаса и ничего не видевшие перед собой, теперь смотрели поверх них, куда-то вдаль, на тонкие верхушки деревьев и цепляющиеся за них облака. А видел он свою довоенную жизнь на селе, весёлое и беспечное детство - как пацанами бегали на речку удить рыбу, а по ночам заскакивали за яблоками в колхозный сад. Родительский дом, двор перед ним с высокой ветвистой липой, на которой сиживал частенько, мечтательно вглядываясь за горизонт… Видел он мать на крыльце в белом переднике, вытирающую руки вышитым рушником и улыбаясь, зовущую его обедать. Он вспомнил отца - всегда весёлого и занятого, нередко бравшего Ваньку с собой в ночное или на сенокос. Вспомнил поросёнка Федьку, смешно тыкавшегося ему мокрым розовым пятачком в ладонь. Вспомнил Любашу, девчонку с Петрушевки, соседнего села за рекой, с которой гуляли до поздней ночи, её мягкие губы и пряные льняные косы. Увидел он озорное смеющееся лицо Митьки - своего дружка, с самого детства-малолетства выросшие вместе, их беззаботные ребяческие игры и разудалые забавы, когда стали постарше, и проспоренный Митькой щелбан, так и оставшийся не осаленным, теперь уже навсегда …
Так и стоял он на самом краю косогора, покачиваясь и тихонько подвывая на выдохе, бессмысленно наматывая на кулак край гимнастёрки, сгорбленный, пришибленный, с застывшим немигающим взглядом, глядя куда-то в небо, и из сумасшедших уже глаз его сами собой текли слёзы, растворяясь в грязной рыжеватой щетине…
Вдруг, совершенно неожиданно прямо перед ним выскочил, словно из под земли вырос, тот самый офицер - майор в форме Русской Освободительной Армии и, размахивая руками стал что-то орать прямо в лицо потерянному Ваньке. Но он никак не мог разобрать его слов и понять что он от него хочет, что ему от него нужно. Ванька уже не мог вернуться к реальности, бессмысленно глядя на перекошенное лицо офицера, отчаянно пытающегося добиться от него хоть малейшей реакции.
Вдруг он почувствовал сильнейший удар в лицо и не удержавшись на ногах, кубарем полетел в траву, с высоченного обрывистого косогора, куда-то вниз к ручью, ближе к густому кустарнику... Кувыркаясь по мокрой от росы траве, сразу очнувшись как от страшного, дурного, кошмарного сна, отплёвываясь от летящих в глаза и рот песка и земли, инстинктивно уже хватаясь за траву, ветки и кусты он старался вскочить на ноги и бежать, бежать. Бежать как можно быстрее и дальше, не оборачиваясь и не останавливаясь, не обращая внимания на боль в руке, на мокрые разорванные сапоги, вниз по песчаному руслу ручья.
Он опомнился ещё на лету, катясь с этой огромной песчаной горы. Сквозь шум своего дыхания и гул в голове услышал, как захлопали на косогоре выстрелы, разорвав тишину треснула автоматная очередь, за ней другая, ещё одна и ещё… Сверху неслись немецкая ругань и матерная брань, обрывки слов, крики раненых… Краем глаза он успел увидеть как с косогора посыпались горохом, покатились наши солдаты, бросившиеся в рассыпную, уворачиваясь от пуль, вниз по косогору в спасительную листву кустарника росшего вдоль ручья и переходящего в лес… Ванька бежал уже далеко, задыхаясь, отбиваясь от веток, весь мокрый от росы, спотыкаясь и падая, придерживая больную руку, сплёвывая на ходу кровь из разбитой губы.
Добравшись до лесной чащи и не слыша за спиной выстрелов, поняв что никто его не преследует, он успокоился, наконец пришёл в себя и теперь прихрамывая, шёл через лес. Ванька уже видел сквозь редеющие местами деревья недавно оставленное ими село, и знал что забирая вправо, через ельник он пройдя несколько километров выйдет к своим. Уставший, голодный, обессиленный, почти расстрелянный, битый - но живой.
Он остановился попить воды из ручья, сел под дерево отдохнуть и немного перевести дух. Тишина вокруг, уже начавшийся солнечный погожий день, пение птиц в лесу успокоили его и он вновь увидел перед собой русского майора, кричавшего ему в лицо – «Что, сучонок?! Умирать собрался?!» Ванька потирая ушибленную скулу, чуть ли не с нежностью вспомнил полученный удар, заставивший его очнуться и в конечном счёте спасший ему жизнь. «Живой» - думал Ванька, улыбаясь про себя. «Живой» - медленно повторял он, запрокинув голову глядя на плывущие родные облака в синем-синем небе. « Жи-и-в-о-о-й» - словно по глотку проглатывал он каждую букву. «Живо-о-й» – будто говорил он майору, смеясь уже от счастья.
Желание жить и надежда на спасение снова наполнили его душу и тело силами и он, напившись из ручья, медленно, но уже уверенно шёл к своим. А в душе его радостной и вновь вернувшейся к жизни, смутно ощущалось чувство благодарности к этому неистовому майору, треснувшего его по зубам, сбросившего его с обрыва и тем спасшего ему жизнь в момент, когда он уже полностью потерял всякое самообладание, вид человеческий, последнюю надежду и даже самую веру…
Ванька оттёр ладонью лицо и уже с улыбкой, ласково смотрел на кровавую юшку, сочащуюся из разбитых зубов – «СПАСЁН!».