Глава № 1
Анатолий Филимонов лежал на спине, удобно устроившись на кушетке, и в ранних вечерних сумерках «слушал» улицу.
Читать больше не хотелось, и раскрытый роман Жюля Верна в синем коленкоровом переплете лежал перевернутым на его груди.
Из распахнутого настежь окна небольшой уютной комнаты доносились отчаянные крики не на шутку разыгравшейся в футбол детворы, а также тонкий приглушенный запах свежей травы и клейких изумрудных листочков, в которые как-то незаметно и дружно обрядились деревья. Тихо, эфирно уплывали в никуда последние дни на редкость теплого в этом году апреля. Уже с неделю как все вокруг «разоблачились», сбросив с плеч надоевшую за зиму верхнюю одежду. Солнце жарило по-летнему, и юные модницы звонко цокали тонкими каблучками по весеннему тротуару.
Глядя на их стройные фигуры и длинные ноги в капроновых чулках с продольным швом, только подчеркивавшем красоту девчонок, Анатолию очень хотелось влюбиться. Найти в целом мире одну-единственную, ради которой все! Но... было одно «но», отравлявшее жизнь, - у парня отсутствовали руки. По локоть. Протезов он не носил. Тогда, в госпитале, в результате многочисленных хирургических операций ему подсказали выход из создавшейся ситуации, обтянув кожей кости предплечья обеих рук так, что теперь он мог брать ими книгу или даже писать неровным, скачущим почерком, зажимая в конечности без кисти ручку или простой карандаш. И все же... Такими обрубками девушку не обнимешь!
В 1956 году Анатолий окончил Гвардейское танковое высшее училище в Харькове. В его сердце, как и у всех его сверстников, родившихся в середине 30-х, горел огонек праведной ненависти к фашистам. Так хотелось отомстить за геройски погибшего при освобождении Будапешта отца! Но, война уже окончилась, и мстить было некому.
«Эх, не успели!» - вздыхали ночами мальчишки, ерзая на скрипучих армейских койках в притихшей на время казарме. Почти у каждого были свои личные счеты с фашистами: за брата или отца.
Не спал и Анатолий, вспоминая батю. И глаза его слезились, то ли от тяжкого духа портянок и кирзовых сапог, то ли от щемящего чувства собственного бессилия - ведь его уже не вернуть!
В Воронеже у парня остались мать и сестра, которая родилась уже в 42-м. Отец так до самой смерти дочери своей и не увидел!
Войну Анатолий запомнил урывками. В памяти осталось лишь самое страшное: как безутешно плакала мама, когда батя ушел на фронт. Как мимо их дома шли войска. Лица красноармейцев были хмурыми и непроницаемыми.
А потом на город напали немцы. Первые бомбежки. Бегство из города с мамой, несшей на руках маленькую сестренку, узелки с документами и едой. Толик помнил как брели по Задонскому шоссе безоружные люди, сбившиеся в черно-серую стаю. Кто-то гнал домашнюю скотину, и коровы недовольно мычали, не понимая, куда и зачем их гонят ни свет ни заря. А потом налетела немецкая авиация и стала их бомбить и обстреливать. Люди в панике рассыпались в стороны, как горох, и побежали в лес, синевший в рассветном тумане по обе стороны от дороги, и там падали лицом в глинистый грунт и грязь, пытаясь схорониться. Свистели осколки, ветки, градом облетали шишки, больно ударяя по голове и телу. Люди кричали в панике, плакали дети. Были убитые и раненые. Мама крепко обнимала руками, закрывая ему глаза, и шептала:
- Не смотри, сынок, не смотри!
Потом они вновь влились в общий молчаливый поток и брели, брели…
Иногда их обгоняли войска. Они куда-то спешили. В такие минуты людей теснили к обочине, а Толику казалось, что он обязательно увидит среди бойцов своего отца. Но так и не увидел…
Два года в эвакуации в уральском селе Каменка прошли для мальчика как один день. Здесь, в просторном деревенском доме, жила семья, приютившая их. В ней было своих пятеро детей, самому старшему из которых на тот момент исполнилось 13 лет. Толику казалось, что это уже совсем взрослый человек, и он старался подражать ему во всем. Дети почти не играли: слишком много было иных забот. Хозяйка, крепкая деревенская женщина по имени Антонина, проводила на войну мужа и старшего сына. Она держала скотину: корову и трех коз, и дел было невпроворот! Толик вместе с другими детьми делил ежедневные обязанности по хозяйству: пас животных, заготавливал дрова, таскал воду из колодца в дом, помогал в огороде. Жили дружно, одной семьей. А когда уже в 43-м, после оглушительной Сталинградской победы над фашистами и освобождения Воронежа, мама засобиралась домой - ведь в эвакуацию письма с фронта не приходили, Антонина попыталась ее отговорить: привыкла к ней добрая русская женщина. Перед отъездом обе они рыдали, обнявшись. Плакали и ничего не понимавшие напуганные малыши, обхватив ручонками юбки своих мам.
В ноябре 56-го молодой лейтенант, командир танка, Анатолий, попал в Венгрию. Их часть подняли по тревоге, погрузили в эшелон, который проследовал до станции Чоп у самой границы. Затем их полк маршем вступил на территорию Венгрии, получив строжайший приказ не открывать огня и «не поддаваться на провокации».
Двигаясь в колонне боевых машин, Анатолий никак не мог отделаться от мысли, что где-то здесь воевал и его отец. Но он даже не знал, где он похоронен. Жадно вглядываясь в незнакомую местность, парень думал, что все это мог видеть и его батя, оставшийся теперь навсегда молодым.
- А сколько же ему было тогда? - размышлял Анатолий и приходил к мысли, что теперь они стали ровесниками!
Месяцем раньше массовая студенческая демонстрация в Будапеште, подогреваемая западными спецслужбами, переросла в вооруженный мятеж. Начался захват правительственных учреждений, погром и самосуд. Разъяренная толпа хватала коммунистов, работников спецслужб и даже членов их семей и вешала их, после пыток и издевательств, ногами вверх, на деревьях и столбах уличного освещения.
Когда танковая колонна вошла в столицу Венгрии, Анатолий внутренне ужаснулся, увидев жуткую картину уличных расправ. Вымерший город, стекла разбитых витрин, раскуроченные автомобили и телефонные будки. Тела погибших мужчин и женщин.
Танк, которым командовал молодой лейтенант, сделав разворот на кругу небольшой площади, втянулся в узкий уличный проход между домами. Вдруг кто-то невидимый вытолкнул прямо под гусеницы боевой машины плачущего ребенка. Девочка лет четырех сжимала в руках куклу.
От неожиданности Анатолий едва успел отдать команду: «Стоп!», и танк замер, не доехав лишь нескольких метров до малышки. В повисшей тишине Анатолий открыл люк и метнулся на броню. В этот момент раздался хлопок от разрыва ручной гранаты, и парня накрыло градом осколков. Теряя сознание, Анатолий почувствовал, как чьи-то сильные руки подхватили его отяжелевшее тело и потащили обратно в машину.
Он очнулся от нестерпимой боли в обеих руках, замотанных по локоть.
Ему сделали укол, и свет погас.
В полевом госпитале видавшие виды хирурги, прошедшие Великую Отечественную, приняли однозначное решение ампутировать конечности по локоть. Анатолий приходил в сознание, протестовал и замолк только тогда, когда ему объяснили, что если промедлить - начнется гангрена и неминуем летальный исход.
Операция шла долго и мучительно. Через несколько дней после нее последовало еще две подряд, а потом едва живого парня отправили на долечивание во Львов, в окружной госпиталь.
Потянулись долгие однообразные дни пробуждения к жизни. Когда Анатолий во время перевязки впервые увидел свои изуродованные руки, горло спазмом перехватили сухие рыдания, он протяжно захрипел, почти завыл, сильно перепугав молоденьких медсестер. Но вскоре, взяв себя в руки, отрешился, впав в полное безразличие.
Двухместная палата, в которой он лежал как тяжелораненый, выходила окнами в сад, весь белый от снега. Зима, теплая в этих краях, казалась сказочной. Снег, толстыми охапками обхватив ветки деревьев, гнул их к земле. Ни дуновения ветерка! Природа застыла околдованно, сменив осенние краски на ослепительный белый покров, заставляя любоваться собой. Но Анатолий не замечал ничего. Люди в его палате менялись. Череда их имен и лиц не оставляла в памяти молодого человека никакого следа.
Сначала его кормили из ложечки, почти насильно - есть не хотелось. А потом стали ненавязчиво намекать на то, что ему самому пора бы как-то приспосабливаться к новым для него обстоятельствам жизни.
Дни летели, складываясь в недели и месяцы. Большую часть их Анатолий проводил, глядя в одну точку на облупившейся госпитальной стене. Из оцепенения его выводили только уколы и перевязки, а также мучавшие его мужское самолюбие утки и гигиенические процедуры. Сам за собой без посторонней помощи он пока ухаживать не мог. Затем парень вновь уходил в себя.
Однажды к нему в палату подселили немолодого человека, фронтовика. Павел Кузьмич, так представился он парню, прошел дорогами войны от Ельни до самого Берлина и ни разу при этом не был ни ранен, ни даже контужен! Но вот, перед самой победой, в уличных боях за Рейхстаг его «зацепило», да так, что один из семи поразивших его осколков так и остался под сердцем. Врачи побоялись прикасаться к нему - слишком уж рискованной была бы операция по его удалению!
Но годы шли, и молчавший дотоле осколок зашевелился и стал беспокоить ветерана, который и лег в госпиталь на консультацию и обследование.
Павел Кузьмич понимал состояние молодого парня, потерявшего обе руки. Он ни о чем не спрашивал - больше рассказывал сам. Про бои, друзей-товарищей, про всякие курьезы, случавшиеся на войне, фронтовые истории.
Прошли дни, и неожиданно для себя Анатолий повернулся к стене спиной - ему хотелось слушать этого человека, говорившего тихим, спокойным голосом.
Павла Кузьмича посещали друзья и бывшие сослуживцы. Свою семью он потерял полностью в первые же дни войны, когда фашисты бомбили Киев, его родной город, и куда Павел Кузьмич не смог вернуться после победы.
Слишком тяжело и нелепо было ходить одному по тем же улицам, где до войны они влюбленными гуляли с женой.
Слушая ветерана, Анатолий вдруг и сам, удивляясь самому себе, заговорил, неожиданно почувствовав сильнейшее желание выговориться. И он рассказал все, что носил в себе всю свою недолгую жизнь: про детские страхи и обиды, бегство из Воронежа и эвакуацию, про то, как вернулись с мамой и маленькой сестрой в разрушенный город и жили там в землянке. Про Венгрию, где потерял обе руки, и похоронку на отца, которую принесла в их дом женщина-почтальон.
- Вот ты и должен теперь жить за двоих: себя и своего батьку! - пристально глядя в глаза парню, твердо, будто приказывая, сказал Павел Кузьмич.
- Жить? А как? Я ведь без рук! А мне всего 22 года! - слезы обиды на судьбу стояли в глазах парня.
- Вот и хорошо, что ты молодой! Подлечишься, закончишь еще институт - читать-то ведь ты можешь? И писать научишься! А сейчас просто не думай об этом - лежи и, скажем, сочиняй сказку!
- Что?! - не поверил своим ушам Анатолий.
- Сказку, - подтвердил Павел Кузьмич абсолютно спокойным голосом. - Мы, когда в окопах гнили, истории всякие придумывали, чтобы отвлечься. Вот и ты тоже придумай!
- О чем? - все еще не веря до конца в услышанное, осведомился молодой человек.
- Ты когда-нибудь слыхал про единорога?
- Нет, а что это?
- Не что, а кто! Это прекрасное сказочное животное - белый конь, у которого прямо посреди лба растет один большой острый рог. Он бесстрашен и может вступить в битву даже со львом!
- А где он живет?
- Нигде. Это животное - миф, символ веры и целомудрия. Животное своенравное, но покорно ложится на землю у ног юной, непорочной девушки. Легенда о единороге жила в сознании людей еще задолго до Рождества Христова. Его изображали на гербах правители. Единорог украшал спинку трона Ивана Грозного!
Услышанное поразило Анатолия - настолько оно не вязалось с окружающей действительностью, больничной палатой, физическим страданием людей и даже с вопросом жизни и смерти! Оно было, как бы, выше всего земного!
- Откуда Вы это знаете? - спросил он Павла Кузьмича изумленно.
- До войны я был учителем истории и увлекался мифами и сказаниями. Кстати, их было много не только у древних греков, но и у славян.
Несколько дней Анатолий пребывал под впечатлением рассказа о единороге. Теперь все его мысли были заняты сказочным животным. Юноша представлял себя здоровым и сильным, скачущим на белом коне. А рядом с ним восседала прекрасная девушка, доверчиво прильнув к его плечу. Ее пышные темные волосы развивались на свежем ветру. Он обнимал ее за талию, и верный конь мчал их далеко-далеко, туда, где вставало солнце. И вот, они уже не скачут, а плывут в синеве, и им хорошо и радостно, а ветерок ласкает их лица… Анатолий искал теперь уединения, чтобы никто не мешал ему мечтать. И во сне и наяву, посреди больничной палаты, парню грезилась изумрудная поляна, вся в прекрасных цветах, где ждала его любимая. А у ее ног покорно лежал белый конь.
Юноша размечтался так, что не сразу вернулся к действительности, поняв лишь со второго захода своего лечащего врача, пришедшего сообщить парню, что на следующей неделе его ждет очередная операция по пересадке кожи с мягкого места на руки. Анатолий воспринял эту информацию спокойно и даже несколько отстраненно, будто бы речь шла о ком-то другом, а вовсе не о нем. Вдруг появилось нечто такое, ради чего следовало бороться! Куда-то девалась апатия, в которой он привычно пребывал все прошедшие дни и даже недели. Парень неожиданно осознал элементарную истину - нужно просто жить!
Операция прошла успешно. Пробыв несколько дней в послеоперационной горячке в реанимации, под присмотром врачей, Анатолий вернулся в свою палату.
На койке, вместо Павла Кузьмича лежал с газетой в руках незнакомый мужчина.
- А где Павел Кузьмич? - спросил молодой человек палатную медицинскую сестру, когда та пришла с градусником и лекарствами сразу после дневного сна.
- Помер он, - скорбно вздохнула девушка, - когда осколочек вынимали!
У Анатолия вдруг нестерпимо больно запульсировали изуродованные руки. Он закрыл глаза и закусил губы, чтобы не закричать.
Глава № 2
- Толик, иди ужинать! - позвала с кухни мама, Людмила Егоровна. - Ты все собрал на завтра?
Анатолий послушно поднялся с кушетки и зашарил ногами в поисках своих тапочек.
- Иду! - крикнул он в ответ и направился в кухню.
Вот уже два года, как они с мамой жили вдвоем. Сестренка вышла замуж за вчерашнего студента- физика из их университета и уехала в Саратов по распределению мужа. Теперь они виделись редко. Впрочем, и с мамой - не часто. Людмила Егоровна работала проводником на поездах дальнего следования, и когда уезжала на Дальний Восток, то это всегда дней на 10-12, не меньше.
Анатолий и сам «жил километрами», как пелось в известной бардовской песне. Дома его застать было трудно. При любой возможности собирал рюкзак - и с друзьями в поход. Или, оставаясь в душе всецело преданным спорту, уезжал на какие-нибудь спортивные сборы и там горячо болел за «своих».
В 60-м он, сдав кандидатский минимум, поступил в аспирантуру Воронежского государственного университета, прикрепившись к кафедре истории.
Когда он пришел сдавать минимум по иностранному языку в офицерской гимнастерке с отрезанными рукавами, с орденом Красной Звезды на груди, которым его наградили за Венгрию, отвыкшие было от орденоносцев за последние годы преподаватели вуза молча встали, приветствуя парня.
Анатолий не давал себе поблажек, учился честно, забывая про еду и сон, и через три с половиной года стал кандидатом исторических наук.
По ходатайству декана перед ректором университета его оставили при кафедре, а еще он с удовольствием принял предложение возглавить летний университетский лагерь на общественных началах. Туда он и собирался весь сегодняшний день.
Студенческий лагерь, представлявший собой ряд дощатых летних домиков на бетонных столбах и до десятка шестиместных палаток армейского образца, располагался в живописнейшем месте под Воронежем, на опушке многовекового соснового бора на берегу чистейшей лесной реки. Жизнь в лагере била ключом: днем молодежь организовывала соревнования по плаванию, волейболу или баскетболу. Многие ребята занимались в спортивных секциях и выступали не только на университетских, но и городских состязаниях.
Вечерами же молодежь танцевала на небольшом заасфальтированном пятачке под музыку, доносившуюся из радиорубки. И тогда происходило невероятное: девчонки, проводившие весь день в скромной рабочей одежде, кедах и косынках, появлялись в припасенных для этого случая платьях и на шпильках. А на головах у них были искусно накрученные «вавилоны» - так в 6о-х называли входящие вновь сегодня в моду высокие прически. Это казалось чудом, и Анатолий, забиваясь подальше от танцующих пар, любовался прекрасным зрелищем, которое его ослепляло.
Танцы, как правило, оканчивались кострами и пением под гитару. 6о-е были наполнены светлой музыкой, костровой лирикой и романтизмом выздоравливавшей от страшной войны страны.
Анатолий любил общество студентов - ведь он и сам еще был совсем молод! Жалел только, что не суждено уже ему выучиться играть на гитаре, которую он очень любил, и все песни бардов-шестидесятников знал наизусть и пел вместе со студентами у пылающего костра. Ребята уважали Анатолия, считали своим и никогда не расспрашивали о том, при каких обстоятельствах он потерял обе руки. Существовало некое табу на эту тему, и молодежь его придерживалась.
Заезд в лагерь на поток (месяц) состоял обычно из 150-200 человек. Это были парни и девушки, студенты старших курсов университета. Исключение составлял лишь биологический факультет, студенты которого, окончив аудиторную подготовку на первом курсе, выезжали на Виневитинский кордон (так называлось место, где находился лагерь) на практику. И, по ее завершении, конечно же, оставались здесь на все лето.
Их группа, всегда небольшая, состоявшая в основном из девушек (на биологическом факультете хронически ощущался дефицит парней), выезжала на Виневитино всякий раз под праздник 1-го Мая. Анатолий, руководивший летним университетским лагерем вот уже третий год, как раз и должен был организовать их встречу и размещение. Именно об этом они и говорили с мамой.
«Биолухи» - так на студенческом сленге называли мальчиков с биофака - и биологини (девушки) целый месяц практики бродили по лесу с сачком в руках, собирали гербарий, «мучили» лягушек, записывали голоса птиц. А также выполняли лабораторные работы в единственном, видавшем виды учебном бараке, похожем на сельмаг.
Биологи всегда первыми «открывали сезон», живя на кордоне почти месяц до основного заезда студентов в конце мая каждого года. За несколько дней до их приезда Анатолий выезжал на Виневитино, чтобы лично руководить техническим персоналом по выполнению работ, связанных с их приемом.
Свой «пляжный сезон» Анатолий всегда открывал 1 мая. В это время было по-летнему тепло. А вот вода в реке успевала прогреваться лишь градусов до 15-16-ти. Однако парня это обстоятельство не останавливало. Более того, искупаться весной - была его некая личная традиция. Он первым должен был совершить речной заплыв и тем самым как бы открыть летний купальный сезон для всего лагеря. На Праздник Победы купались уже многие, почти все.
С берега за его заплывом наблюдали восхищенные биологини и редкие «биолухи», покорно сидевшие рядом. Вода обжигала лишь в самом начале, а затем начинала греть, обдавая все тело щедрым жаром. Несмотря на отсутствие рук, молодой человек уверенно держался на воде - сказывалась жизнь у реки и прежняя спортивная подготовка.
Анатолий не спеша двигался по тихой воде, любуясь пейзажами живописных берегов. Отсюда до ближайшего хутора, носившего странное название Моклок, где на всю округу имелся единственный продуктовый магазин, было километров 5. А до города, по железной дороге, - все 15. На противоположном берегу реки «цивилизация» отсутствовала и вовсе: на многие десятки километров тянулся сосновый бор и не было ни одной деревеньки. В этих глухих местах водилось зверье: кабаны, лоси и волки, так сильно расплодившиеся за последние годы, что их отстрел объявлялся чуть ли не каждый охотничий сезон.
Однажды ранним утром в самом начале лета, купаясь в реке, Анатолий приблизился к противоположному берегу у песчаной отмели, поросшей густым ракитником. На отмели, чуть войдя в воду, стояла самка волка и пила из реки. Поодаль от нее на травянистом склоне отдыхал крупный самец.
Серые изумленно повернули свои морды в сторону нарушившего их уединение человека. Анатолий же, сходу оценив ситуацию, поспешно ретировался, проплыв метров 10 под водой. Он знал, конечно, что летом волки не опасны для человека. Но, все же.
Группа студентов-биологов приехала вовремя. Их, как и в прошлом году, сопровождали куратор практики, педагог факультета Лена Баландина и лаборант Соня Белодед.
В прошлом году Соню познакомили с выпускником университета, ныне аспирантом физтеха Володей Краснодедом. И теперь ее по-настоящему занимал только один вопрос: оставаться Белодедом или поменять фамилию на Красно деда, выйдя замуж за Володю. В «страданиях» девицы-красавицы принимало участие, по меньшей мере, полфакультета, если брать во внимание тот факт, что он (факультет) представлял собой почти полностью - девичье царство.
Соня была девушкой легкой, веснушчатой и простодушной. Вылетев из автобуса в супер-коротком цветастом сарафане на лямочках, она стремительно подскочила к Анатолию и, буркнув: «Привет!», чмокнула его в щеку. В следующий момент она уже распоряжалась у автобуса, из которого вышла молодая стройная женщина в сером свитере и юбке. В руках она держала дорожную сумку. Ее густые темные волосы колыхнулись на свежем речном ветерке. Светило солнце, пели лесные птицы, изумрудно горела поляна, и у Анатолия вдруг защемило сердце. Ему показалось, что с ним это уже было, случалось в его жизни! Он оторопело оглянулся вокруг, не в силах осознать, что взглядом ищет белого коня…
Прищурившись на ярком солнце, Лена (а это была она) левой свободной рукой отбросила за голову пышную копну каштановых волос. В следующий момент, увидев Анатолия, оцепенело стоявшего в нескольких метрах от разгружавшейся группы, она весело улыбнулась и кивнула, здороваясь.
Анатолий готов был провалиться сквозь землю, но был не в силах сдвинуться с места.
Они не виделись целый год, с прошлого лета. Ему показалось, что Лена стала еще прекраснее. Он избегал встреч с нею в университете, оставаясь всегда на расстоянии, хотя давно мечтал о ней и знал все маршруты ее перемещений. Она была молодой и желанной, многие мужчины искали встречи с ней. А что мог дать ей он, безрукий калека?! Так думал Анатолий, мучительно стараясь заняться делом.
А забот, на самом деле, было достаточно. Учитывая «контингент лиц», как выражался комендант лагеря и его помощник Костя Гузенко, биологинь нужно было расселить в домики, т. е. в самые лучшие по лагерным меркам условия. Выдать постельные принадлежности и накормить горячей пищей в начавшей только вчера свою работу столовой.
После ужина, по однажды заведенной студентами традиции, на специально отведенном месте посреди лагеря запылал костер. Жизнь в лагере только начиналась. Вокруг было еще диковато и пусто. Но первый костер - это символ, начало беззаботного студенческого лета. Потом будет много костров и много песен. И весь лес наполнится молодыми голосами и звуками гитар. Но, это потом, а пока двадцать человек сидели молча у огня и завороженно наблюдали за тем, как он пожирает древесину. Головешки переливались, меняя цвета от ярко-красного до бурого. То вспыхивали, то замирали.
- На две вещи можно глядеть вечно, - многозначительно изрек сидевший рядом с Анатолием Костя, - на то, как горит огонь и как работают другие люди!
- Представьте, что тысячи лет назад, вот так же, как мы, у костра, в звериных шкурах сидели древние человеки и глядели на огонь! - мечтательно поддержала Костю словоохотливая Соня, выковыривая из огня прутиком черные угольки печеной картошки.
Анатолий промолчал. Говорить не хотелось.
- Жаль, что никто не принес гитару! - подумал он. Анатолий любил слушать, как играет и поет Лена. Она знала много песен Городницкого, Визбора и, конечно, Окуджавы. Парень украдкой покосился на молодую женщину, сидевшую в глубокой задумчивости, подобрав ноги и глядя в огонь.
Было ветрено. Качались верхушки сосен, поскрипывая стволами. В черном небе горели звезды, и в двух метрах от огня не было видно ни зги. От речки тянуло прохладой, а в чистый тугой воздух столбом поднимался дым от костра. Все вокруг дышало покоем и волшебством.
- А давайте сочинять сказку! - неожиданно, нарушив звенящую тишину, предложила Соня. - Про единорога! Я тут недавно прочитала об этом удивительно красивом животном - белом коне с одним единственным рогом во лбу. Его нельзя поймать или приручить. Он - символ целомудрия и чистоты. И только юная девушка может.
- Дай закурить! - обратился к Косте Гузенко Анатолий.
- Но, ведь ты же бросил! - удивился тот.
- Дай, не жмись! - жестко, почти приказал парень.
Он стоял у воды и жадно, давясь папиросой, курил. Едкий дым застил глаза. Парила и река, словно стараясь поддержать парня в трудную для него минуту.
- Почему ты ушел? Что с тобой? - раздался за спиной у молодого человека тревожный голос, и кто-то легко коснулся его плеча. Анатолий обернулся. Это была Лена.
- Да так, ничего. Просто, однажды, я уже сочинял эту сказку.
- Я так и подумала. А почему мы не видимся в университете, а встречаемся только здесь?
Анатолий молча пожал плечами.
- А знаешь, что означает твоя фамилия?
- Что же?
- Филимон - по-гречески «любимый!»
Москва, апрель, 2010 год.