Нет, что ни говорите, а, видно, женщина, если она истинная женщина, всегда остаётся женщиной – даже в самых невероятных жизненных ситуациях. Не согласны? Убедить вас в этом мне поможет такой случай из жизни.
Было это в Осетии. Идём мы, значит, на восхождение к вершине со смешным названием Тютю-баши. "Баши" по местному – это "гора", а "Тютю" – оно и есть "Тютю". Это потому, что на пути к этой вершине она то отлично видна, а то вдруг скрывается за хребтом – ну чем не Тю-тю? Кстати, это только здесь, на равнине, считают, что в горах – горы, а там, в горах, вам скажут, что это не гора, а вершина.
Так вот, идём мы, значит, к вершине Тютю-баши. По снежному гребню. Полшага влево – срыв, полшага вправо – падение. Вы спрашиваете, не страшно ли? Нет, не страшно. Да потому, что правильное поведение при срыве на снегу мы десятки раз отрабатывали на альпинистских тренировках. Нужно просто из беспорядочного кувыркания перейти в скольжение на животе – головой, конечно, вверх, а ногами вниз по склону, а затем "зарубиться ледорубом", ну то есть воткнуть ледоруб в снег и навалиться на него, на ледоруб этот, грудью. Вот и всё – скольжение по снегу сразу же и прекращается.
Что такое ледоруб? Ну, это такая специальная кирка. При движении по снегу ледоруб всегда в руках у альпиниста, и потерять его нельзя, потому как он висит на его левой руке, на темляке.
А раз так, то и идти по этому узкому снежному гребню совсем не страшно. Чистый воздух, ледники, ослепительно белый снег, палящие лучи солнца – красота, да и только! На ум приходит пушкинское:
"Кавказ подо мною. Один в вышине
стою над снегами у края стремнины;
орёл, с отдалённой поднявшись вершины,
парит неподвижно со мной наравне".
И вдруг – срыв: по левому склону катится вниз, причём даже не скользит, а кувыркается, наша Надежда. Жаль, что мы оказались не в связке, не связались одной верёвкой. Ну, ничего, сейчас она остановится.
Нет, не останавливается. Странно. И вообще даже не пытается "зарубиться". Забыла что ли всё, чему учили нас на тренировочных занятиях? Растерялась? А, может быть, она в шоке, не контролирует себя? Тогда мы ей ничем уже помочь не сможем. Всё. Остаётся только смотреть сверху, чем дело кончится.
Вот пролетела наша Надежда сотню метров, две сотни,… а дальше-то на её пути – скалы. Ещё раз приходит на ум пушкинское "под нами утёсов нагие громады". Если до скал она не остановится, то всё на том и кончится. Ждём.
К счастью, склон под Надеждой становится всё менее крутым, всё более пологим, а, стало быть, скорость движения уменьшается. Теперь появляется для нашей Надежды надежда – извините за каламбур. Ждём, долетит ли до скал или остановится раньше.
Всё. Остановилась. Ура!
Только отсюда, за несколько сотен метров, трудно понять, остановилась она до скал или – не дай бог – на них. Надеемся на лучшее. Ждём, проявит ли она признаки жизни…
И вдруг оттуда – луч света, и солнечный зайчик забегал по склонам. Приглядевшись, видим: сидит наша Надежда на камне и – подумать только! – смотрится в зеркальце. После такого головокружительного падения ей, как истинной женщине, видите ли, важнее всего прочего знать, а как она выглядит, как смотрится со стороны – и это в снежной пустыне-то, да после всего того, что с ней было!
Нет, что ни говорите, а, видно, женщина, если она истинная женщина, всегда остаётся женщиной – даже в самых невероятных жизненных ситуациях…
А что с Надеждой? Да ничего: раз после падения смотрится в зеркальце, значит, всё в порядке. И как только поняли мы это там, наверху, дружный хохот всех наблюдавших эту сцену, потряс соседние вершины. И вместе со всеми хохотал и я.