Начало: http://www.proza.ru/2013/04/06/37
В последнюю пятницу февраля они покинули контору поздно. До девяти вечера кропотливо обрабатывали полученные лабораторные анализы. Протяжённым экспедиционным проулком вышли на окраинную городскую улицу, безлюдную в поздний час.
– Валера, тебе через парк! – грубым, внезапно прорвавшимся тоном армейского приказа распорядился Шатров. Упреждая резкий отпор, извинительно смягчился: – Мне необходимо поговорить со Светланой Васильевной тет-а-тет, конфиденциально!
Явно намеренный как вчера и прежде сопроводить их, исправно отконвоировать по домам, Углов обиженно поник. Девятнадцать лет, пиковая сексуальность, прыщи и ночные поллюции. Никогда уж не будет такой неуёмной потенции; повзрослев, мужской организм сразу начинает стареть. Крутанув обвисшие плечи, сердитый Углов нехотя направился в темневший за шоссе лесопарк.
– Зачем вы так безапелляционно, Анатолий Юрьевич?
– Не могу! Донял! Пастух добродетели вашей! Готов провожать до алькова и мужу откозырять! – взбешенно чертыхнулся Шатров.
– Простите великодушно. Вы позволите? – слегка оробев пред праведным гневом, дурашливо осведомилась Ровская. Сама уже держала его под локоть оголённой рукой. Она не всегда носила зимой перчатки, беспрестанно терялись.
– Нас могут увидеть, – тронутый дружеским жестом вяло возразил Шатров. Сам не без довольства отметил, как приятно легла рука, как сподручно шагать бок о бок.
– Льдисто же! Быть может, у женщины опасно скользят сапоги! – беспричинно и бурно развеселилась геологиня. – Она держится за опору, чтобы не бумкнуться лицом в грязь! Куда вы, собственно, так торопитесь, милый?..
Ровскую давно снедало желание пройтись с Шатровым под-руку, но всегда мешали попутчики. Фланируя сочленёно, положа ладонь на локтевой изгиб, будто гордо заявляешь неоспоримое право на стреноженного кавалера. Зябко пробирало морозцем, и на каждый синхронный шаг поскрипывал грязно-серый на тротуаре, искривший льдинками наст. Они сбавили ход и, упиваясь волей и болтовнёй, незаметно и скоро дошли до ворот воинской части. Здесь на свету им встретился одинокий прохожий. Когда связь афишировать нельзя, вероятность встретить знакомых возрастает. Ровская загодя отпустила Шатрова, отдёрнув руку. Сойдясь со встречным, кивком и голосом поприветствовала его.
– Один из моих воздыхателей, гадкий развратный старик, – едва он отдалился, смиренно повинилась она. – После каждого праздника дарит мне увядший букет. Наверное, подбирает брошенный.
– Сменный караульщик! – с досады покривился Шатров. – Скоро все ухажёры ваши изойдут желчью, – мрачно добавил он. – Нелишне бы знать в лицо, чтоб не гадать, какой чичисбей и откуда ударил! – Шагов через пять горько резюмировал: – Лобзая чужемужнюю жену, будь готов уплатить положенную цену. Ну да, влез по горло, опускайся по уши. Она нужна тебе? Пожалуйста, бери! Товарную накладную выпишем...
Число доброхотных шпионов всегда больше, чем предполагаешь. Любопытные соседи имеют достаточный досуг, чтобы следить, куда и с кем ты пошел и на чём поехал, есть глаза и руки, проникающие всюду. Расставались влюблённые чаще всего на свороте к общежитию, в ста метрах от её дома. На этом месте обрывалась атмосфера праздника. Фонарь на столбе местные хулиганы разбили, и прощание можно было длить. Не привлекая внимания, чуток постоять, обменяться морозным поцелуем.
– Ну, я пошла? – подняла Ровская выразительно грустные, с немым укором очи на замолкшего Шатрова.
– Идите, – тускнея лицом, милостиво разрешил он. – И так чревато запозднились сегодня.
– По-о-ошла! – глубже, чем перед нырком в омут, вдохнула-охнула она; не двигаясь, однако, с места.
– До свидания, Светлана Васильевна. До завтрашней встречи!
– Завтра выходные, – вовсе померкнув лицом, напомнила Ровская, – значит, до понедельника. О, смертный ужас! – хватилась она. – Потом отпуск… Ну, я пошла? – снова, как бразильский попугай, талдыкнула она. Месиво неподдельной, скопленной тоски и неизбывной, загнанной внутрь муки глянуло из её зениц на Шатрова.
– Без наркоза рванули живое, без ножа мяса шмат от кости! – раздельно и не без красивости, процедил-продекламировал он.
– Что вы сказали? – не дослышала невменяемая Ровская.
– Да так, пустовщина. Любовью не делятся.
Им психически тяжело давались неизбежные в их положении каждодневные расставания. Эти вечные разлуки женатых любовников как насилие, по мере развития пагубного знакомства всё более гнетущее. Расставались они без должной уверенности в скорой встрече, на неясный срок. Шатрова могли командировать далеко и надолго, Ровская неделями не выходила на работу по хворобе детей, слухи о порочной связи могли достичь ушей мужа. Хотя по закону подлости самый заинтересованный узнаёт горькую правду последним. Долго не может поверить ей.
– Ну, я пошла, – всё не решалась окончательно распроститься Светлана Ровская. Стояли они вплотную, и Шатров поразился, как полно озябшие глазницы наполнились слезами. – Пошла я…
– Идите, ради бога идите! – не вынес драматизма затяжного прощания Шатров. Она стояла как пришпиленная, словно ждала, что умудренный опытом напарник произнесёт магическую глоссолалию, и они станут навек неразлучны. Отпадёт надобность идти к нелюбимому человеку, вершить на кровати ночное насилие над собой.
Ровская заторможено повернулась, отошла несколько шагов по тротуару. Скривила натужную улыбку, взметнула руку для прощального взмаха. Не совладав с раздраем душивших чувств, вдруг возопила в голос, ужаснув Шатрова до озноба в спине.
– Не мо-гу!.. Не хочу идти домой!.. Нет моих дамских сил!.. Я не желаю видеть этого молчальника!..
– Замолчите! – властно и грубо пресёк тираду Шатров, страшась неуправляемой истерики. – Так нельзя говорить! Так невозможно жить вместе! – Поражаясь запредельному бабьему терпению в житьё с перемилым, куда пала в борениях за покой Светлана Ровская, выпалил первое, что сошло на язык. – Какого лешего вы мечетесь?! Зачем изводите себя?! Семья – высшее из достижений. Пока ты не пришёл, не запирают дверь и не ложатся спать. Желанный кров, где тебе рады! Твоё прошлое, сущее и грядущее, истинные радости патриархального быта. Наконец, должна быть цель! Понимаете, конкретная благая цель, на выполнимость которой можно лечь костьми! Иначе, как выразился славный Гоголь, заплывает телом душа! Вы с мужем влачите жалкое растительное существование. Удовлетворить похоть и усладить своё маленькое личное пузо. Вы не знаете, вы не творите славное будущее! Сытые обыватели, массовые производители навоза!..
– А вы сами, сами вы знаете?! – запальчиво, с нескрываемой обидой и злобою в голосе горячечно перебила Ровская. – У вас-то самого есть хоть завалящая цель?!
Врасплох уловленный вопросом, минуту назад не ведавший чем обернётся приятный уличный променад, горько уязвлённый её громогласным запалом, сам того не желая, Шатров неожиданно открылся. Да, есть!.. Имеется давняя заветная цель, на которую он горбится пятнадцать лет! Ради этой цели торчит здесь, ради неё пренебрёг жизненными благами и уехал из дома! Если понадобится перекроить судьбу, двинется жить, хоть в Первопрестольную!..
Вот оно, помстилось Ровской, дождалась! Шатров повторит сейчас «да, есть!..» Галантно преклонит колено, а может статься, да пускай, без замаха ударит, но сознается несносный чудовищный упрямец: «Эта благородная мишень – вы, дражайшая Светлана Васильевна!» Наконец сделает шаг навстречу, первым объяснится в любви. Как подобает мужчине, исполнит обязанность, возлагаемую на него природой. Внутренне она изготовилась услышать привычное признание. Женское самолюбие чрезвычайно тешит, когда любят так почтительно, но красавицам претит, если лестное молчание становится затяжным.
Как с ним редко бывало, невозмутимый Шатров утерял самоконтроль, вошёл в психическое состояние ража, когда боишься не других, а бешеного себя. Сознанием схватывая, что спонтанно уводит не туда, но понимая бесполезность дальнейшего обмана, смолчать уже не мог. Самые значимые признания выбалтываются помимо воли, баламутят рассудок гениталии. Будь она не столь самовлюблённа, на гран проницательней, давно бы догадалась сама. Он достаточно раскрыл фигур умолчания. Рано ли поздно сказать об этом надо, сколько ни скрывай, не сегодня так завтра. В неистовстве и безумии минуты Шатров патетично выговорил, оглушительно бабахнул из Царь-пушки по окоченевшему воробью:
– Я хочу стать профессиональным писателем! Готов живот покласть на алтарь Великой Русской Литературы!.. Я знаю, за святую любовь к ней, за бескорыстное служение, за одержимость, искусство отпустит мне любые грехи!
У влюблённых часто немеет язык, непроизвольно дрожат и потеют конечности. Ровская оцепенела как та снежная баба, ребятнёю слепленная во дворе. Широко разинулся нарисованный рот, покривился длинный нос-морковка, и набок съехало нахлобученное ведро. Она замерла на месте как пригвождённая, не в силах постичь смысл услышанных фраз. Экая гиль! Настолько далеки они оказались от несбывшихся ожиданий. Что за дикий вздор этот чокнутый психопат городит?
– …Как это?.. – совершенно не вразумила, ничегошеньки не поняла оглоушенная яростным заявлением Ровская. – Как это положить свой живот писателям?.. – чуть слышно просипела она, слабея в коленях. Не согретые напутным поцелуем мёрзлые уста онемели несомкнутыми. Пухлая нижняя губка от удивления отвисла, явив ряд ещё крепких зубов.
«Фемина, не дышите на свечу, не хлопайте глазами на поэта…» Полагая, и так сгоряча сболтнул высловь, Шатров порывисто стиснул её охолодевшую на ветру кисть, молвил сухо «до свидания». Наперерез шедшему рейсовому автобусу кинулся через дорогу к общежитию, злостно кляня себя за выданную тайну, которую надлежало приберечь на потом. Не открывай сердца женщине, даже если она родила тебе двойню. Новость поначалу ошеломит её, а потом неуёмно распалит расходившееся воображение. Вероятный успех на стезе творчества сексуально притягателен, женщины падки на талантливых мужей. Напрасно сказал о писательстве, зря покрыл пиковую даму тузом козырной масти, взятка бралась мелким козырем. Любить люби, а в схрон к мужчине не лезь!..
Как ни зарекался от ненужного действия, с обочины шоссе обернулся. Светлана Ровская одиноко стыла на месте их неутешных прощаний. Вот неохотно повернулась задом, зарёванным лицом к дому. Постояла, припоминая ориентиры. Наконец болезненно пошла, убыстряя неровные пьяные шаги. Понесла озябшее на морозе тело и смятенную страждущую душу в семью, к капризулям чадам, к психующему от неведения мужу.
Продолжение: http://www.proza.ru/2013/04/07/76