Посвящается месье Серж
Брошенный в окно камешек расплескал в тарелке борщ.
- Будет дождь, - подумал Петрович.
С самого утра нестерпимо ныло колено. Так случалось всякий раз, когда стрелка барометра упиралась в ПЕРЕМЕННО.
Воспоминания о встрече с представителями сельской общины были отрывисты и вихраты, словно всполохи камина. Березовая роща, домашние соленья, заросший пруд, прогорклое сало, хор лягушек, сизый стакан самогонки, пиджаки эпохи Беломорканала, толстые бабьи лодыжки, невыразительные лица в круговерти «Розовых роз».
Привычка наедаться на ночь составляла неотъемлемую часть ежедневного ритуала со времен суетной молодости. Уснуть без этого Петровичу никогда не удавалось - он ворочался с боку на бок до тех пор, пока калории любого происхождения не падали камнем на дно желудка. Груз съеденного и волнения прожитого дня укладывал его на спину. Он лежал неподвижно, уставившись в потолок с выразительностью покойника, сцепив на животе пальцы рук, пульт от телевизора вместо свечки. И ждал.
Ждал, когда душа устремится в пугающее пустотой холодное мироздание, в глубины вселенского покоя и непотревоженного мелочами смысла.
С улицы тянуло сыростью и подгнившей соломой. Шумно вздыхал во сне хряк Борька. Жить ему оставалось до Рождества. Словно предчувствуя неминуемую кончину, он много и жадно ел прошлогоднюю картошку и недобро поглядывал исподлобья на окружающую действительность.
- С чем он, собственно, жалеет расставаться? – Петрович слепил хлебный мякиш и катал его по некрашеному столу, - Загаженный хлев, малосъедобные помои, ни одного доброго слова. Про личную жизнь я и не говорю. Недомерок, и ему ничего такого не светит. Это Тузику хорошо: какой-никакой, но если где сучонка зазевается, то он своего не упустит. Оформит не хуже, чем в паспортном столе.
В проломе половицы нарисовалась усатая мордочка кота Васьки. Старый разбойник возвращался после амурных похождений. Он для приличия огляделся и прошествовал на диван. Судя по расслабленной походке, свидание прошло успешно.
- Вот ведь боец. Сколько раз бывал и бит, и покалечен, но все же обороты не сбавляет. Уважаю, - Петрович почесал кота за ухом и угостил кусочком сыра. Васька обнюхал подачку и горделиво отвернулся.
- А ведь, по сути, в деревни ничего не изменилось со времен крепостничества. Все также пьют, бездельничают и тащат что ни попадя. Разве что народу стало против прежнего несравненно меньше. Кто хоть как-то думает о семьях, подались в райцентры на барщину. Единицам удается зацепиться за подобие промышленности и они, распродав по дешёвке нажитое, стараются вписаться в городской уклад. И вот уже на лестничных площадках панельных убожищь появляются горы шелухи от семечек и окурки дешевых сигарет (в хате не курят).
Крадучись огородами, босоногий мальчишка спешит к речке. Не просто ореховый прут, а ДВУХколенная удочка (подарок на день рождения) и пластмассовое ведерко демонстрируют всю серьезность его намерений. Вертлявые червяки копошатся в жестяной коробке из-под монпансье. С дырочками. А то как же – дышать-то им надо?
Туман над неширокой речушкой. Под откосом узенькие мостки, с которых женщины полощут белье. Парнишка идет по ним, высоко задрав голову. Доски закончились, а он продолжает шагать к противоположному берегу – там, под корягами, затаился налим. Намедни ленивая рыба ни в какую не хотела клевать, но сегодня наверняка соблазнится остропахнущими навозными червяками. Дед говорил, налимья уха не хуже царской.
Трехцветный котенок спрыгнул с полатей и уронил старое бамбуковое удилище. Сам-то он не больно испугался – видать не в первой – а Петрович вздрогнул.
- Отвык.
Оно и раньше в избе водилось полно кошек. Вечно беременных. Приплод, какой не разберут – топили, оставляя особо приглянувшихся. Котята гуляли, где хотели, питались незнамо чем, но неизменно возвращались ночевать в дом.
Нехотя поднялся и вернул снасть на место. Пол приятно холодил босые ноги. Подошвы истосковались по свежим тактильным ощущениям. Подумать только, какую огромную часть жизни они проводят взаперти! Оттого и периодически зудят, как мать-земля, покрытая струпьями вонючего асфальта.
Со стены на него глядели потрескавшиеся черно-белые фотографии. Мужики чинно восседали на высоких стульях с прямой спинкой. Даже через вереницу лет их кирзовые сапоги источали запах дегтя и мутно поблескивали. Женщины в ситцевых кофтах скрывали покатые плечи под цветастыми шерстяными платками. Узловатые кисти рук лежали на мощных, круглых коленях. Было заметно, что они чувствовали себя неловко перед объективом фотокамеры.
- Их правнучки не сильно изменились, - усмехнулся Петрович, - Ни городской воздух, ни китайский ширпотреб не в состоянии утаить крестьянское происхождение – пальцы выдадут.
Впрочем, исконно (хе-хе) урбанистические барышни в последнее время движутся в обратном направлении: брутальный стиль в одежде и макияже, многочасовые упражнения на гимнастических тренажерах, авто, смахивающие на бульдозер, явно не способствуют поддержанию имиджа кисельных. Да и ментальность претерпела существенные, чтобы не сказать, необратимые изменения: погоня за самоутверждением вымотала хлипкую конституцию, надломила нежную аристократическую психику. Для здорового животного секса они, увы, малопригодны. Плотские утехи перешли в разряд возмездных услуг, где и ранее благополучно пребывали.
Очередной камешек со звоном приземлился на чайное блюдце.
Есть окончательно расхотелось.
Петрович поправил рубашку, обулся и вышел во двор.
07.04.13