Вишнёвое варенье

               
   На фотографию Виктор наткнулся, когда перебирал старые папки с научными публикациями. Каким-то чудом она уцелела, хотя он в свое время, прямо как спецназовец, провёл «зачистку» старых фотоальбомов, чтобы ничего не напоминало о той истории.

   На крыльце Института цитологии и генетики стоит их лаба, где они - молодые, счастливые, довольные жизнью, несмотря на те самые времена, которые сейчас так ругают. В центре - их блистательный шеф Пётр Бориславович с супругой, а вокруг - выводок аспирантов-лаборантов, среди которых и сам Виктор, высокий, вполне такой ладный парень с обаятельной мордой лица и весь в кудрях. Птенцы гнезда Петрова, так их в шутку называли. У которых вся научная жизнь впереди.

   А вот и Полина. Она совсем не такая, какой он её видел в последний раз…


   Было это так.
   Виктор вернулся в Новосибирск после многолетнего отсутствия и однажды нечаянно оказался возле дома, где когда-то жил. И надо же - нарвался возле остановки на бывшую супругу Светлану.
   - Ты бы зашёл, проведал старую любовь! - усмехнулась она вместо приветствия. - Она свою комнату в Городке продала, теперь за матушкину квартиру взялась. Здесь сейчас. Беги, а то ведь уедет скоро! Дождалась своего счастья!
   Уже сколько лет как они с женой расстались: детей у них не было, квартиру он оставил ей - чего им уж, казалось бы, делить?..
   Но, похоже, некоторые женщины не умеют прощать.


   Он подумал, подумал… и зашёл. К Крестинским он обычно ходил без звонков.
   Так и сейчас.
   Эсфирь Иосифовна, которая всегда относилась к нему хорошо, обрадовалась.
   - Здравствуй, Витенька, заходи! Как давно тебя не было! Поля сейчас придёт из магазина…

   Она захлопотала на кухне, как в старые добрые времена. Так же, как раньше, они посидели и с удовольствием попили зелёный чай, который Яшина мама прекрасно заваривала, с её фирменными сахарными рогаликами.  Старушка жаловалась, что сын уже год живёт с дочкой в Нью-Йорке и всё никак не хочет приглашать их к себе, отговаривается тем, что проблемы с работой. Полина её уже извела со своими собаками… И вот наконец Яков позвонил: продавайте жильё! Приглашения сделал…

   Какая-то некрасивая дворняжка, которой Виктор до этого не замечал, легла под столом на его ногу. Он потрепал её загривок, и собачка сжалась, как от удара, но тут же забила хвостом по полу.
   - Это Чернышка, она трусиха, - сказала Эсфирь Иосифовна. – Бася - та злая, не вздумай её гладить, когда придут. Хотя… Тебя, Витя, всегда любили собаки и женщины!
   Она мудро посмотрела на него, и он несколько напрягся.


   С Яшей они учились в универе, даже дружили, но были слишком разные. На что уж Виктор не любил власть, но Якова так просто трясло от ненависти к коммунистам… Вот он и поставил целью свалить за бугор ещё в те, брежневские времена. Тогда это было непросто. Яша с отчаяния даже уезжал на несколько лет в какой-то заповедник в Приморском крае, «подальше от идеологии», как он говорил.  Когда началась перестройка, вернулся и возобновил свои попытки. В Израиль не хотел, много лет писал письма в разные научно-исследовательские институты в Европе, в Штатах…

   Наконец добился своего - его пригласили лаборантом в какую-то американскую медицинскую фирму. Поехал, всё равно кандидатская у нас ничего не давала. Да и его институт тогда дышал на ладан.
   Интересно, знал он про Виктора и Полину?


   С Полиной, Полей, Полинкой они познакомились в ИЦИГе, где Виктор уже работал довольно долго, а она только пришла. Не как это бывает обычно - в рабочей обстановке: с утра в понедельник, в синем халатике. А - празднично.
   Она появилась в их лаборатории под вечер, когда готовились отмечать день рождения аспирантки Галки Бахметьевой. Привел ее сам Пётр Бориславович.

   - Полина Яковлева, наш новый сотрудник, - сказал шеф, аж постукивая копытом, так ему симпатична была Поля. - Прошу любить и жаловать!
    Одета она была в дикое алое платье, словно освещающее всё вокруг.
               Глубокий вырез, открытые ноги.

   Блестящие тёмные глаза, какой-то невероятный птичий нос, как показалось Виктору, в профиль чем-то напоминающий ахматовский, грива пышных чёрных волос. Изящна, подвижна, раскована… За словом в карман не лезла, была остроумна и нестандартна.

   И он в неё влюбился в тот вечер. 
   Бывают такие дурацкие случаи - обычно в школе, когда там появляется новая ученица. «Эффект новенькой» это называется.
   Дам в их лаборатории был целый цветник, но все свои, да в основном замужние. А мужиков - всего два с половиной: Бориславович, Виктор да «полмужика» - щуплый близорукий лаборант Шура…

   Они сидели на разных концах накрытого стола, поглощали салаты и поглядывали друг на дружку: он - украдкой, а она - открыто, дразняще.
   Краснобай шеф произносил витиеватые тосты и тоже поглядывал на неё, но его у входа возле вахты уже ждала бдительная супруга, которая работала в этих же стенах, только на другом этаже.

   О чём были разговоры за тем праздничным столом, Виктор уже не помнил. Конечно, поздравляли Галку, а так - обычный трёп, приколы, лёгкий, ни к чему не обязывающий флирт… Всё обычно и знакомо. Кроме одного - алой, будоражащей воображение Полины…

   Они пошли танцевать на второй, кажется, медленный танец. Скакали, как молодые лошади, тряся гривами, когда включали шейк. Потом сидели уже рядом, пили белое сухое вино, болтали, и им было приятно общаться.

   - Эй, Витенька! - сказала ему тихо Галка, пригласив на белый танец. – Смотри, у кошек коготки острые!
   - Это ты про Светлану? - спросил он удивлённо.
   - Это я про Полину Яковлеву.

   Впрочем, ничего в тот вечер не случилось, да и не грозило, так они были воспитаны в те времена. Всё, что Виктор себе позволил, – это попросил лаборанта Шуру спеть под гитару песню Щербакова про вишнёвое варенье. Сам он играть и петь не умел. Сказал Поле, улыбаясь:
   - Это про тебя!
   Стеснительный Шура добросовестно спел эту песню, и не один раз, даже когда его уже не слушали.

 - …Вот так идет за годом год, кругом царит столпотворенье,
 И век за веком растворен в круговороте суеты.
 А ты ужасно занята - ты ешь вишневое варенье,
 И на земле его никто не ест красивее, чем ты.
 Изгиб божественной руки - всегда один и вечно новый,
 И в ложке ягодка блестит, не донесенная до рта...
 Не кровь, не слезы, не вино - всего лишь только сок вишневый,
 Но не уйти мне от тебя и никуда, и никогда!

   Виктор даже не пошёл провожать Полину.
   Он просто вёл себя как влюблённый дурак. Именно это слово.
   Влюбился, к сожалению, раньше, чем узнал, что это жена друга. Поля почему-то не сказала об этом, и чувство закрепилось, как фото в хорошем фиксаже, за ту неделю, пока он пребывал в неведении. Они общались по работе, разок даже сходили пообедать в столовую, шутили, он читал ей какие-то стихи… Семь счастливых дней Виктор прожил как будто целый насыщенный год.

   Яшка и Полина как раз приехали из заповедника, где пытались заниматься наукой «в поле»: он исследовал кровососущих насекомых, а она изучала самоопыление растений. Но как-то не в кайф им оказалась таёжная романтика, и они, воспользовавшись Яшиными связями, сумели вернуться в Новосибирск: он - в БИН, она - в ИЦИГ.
    Им даже дали комнату в Академгородке из каких-то удивительных закромов Родины, но Виктор ещё не заглядывал к ним. Молодая семья жила то там, то у матушки в городе.

   Яша спустя какое-то время, когда они сбежались выпить пивка у Эсфири Иосифовны, спросил, хитро улыбаясь:
   - Ну, как тебе моя благоверная?
   - Кто?
   - Да Полька же!
   - Какая Полька? - глупо спросил Виктор.
   - Ну ты, старик, даёшь! - заржал Яшка. - Вы с ней уже неделю работаете!
   - А почему у неё фамилия другая? - ещё глупее спросил Виктор.
   - Вредная она. Не захотела менять. Нравится, говорит.
   - А кольцо?
   Кольца она тоже не носила. Вроде как - пережиток старины.
   Яков позвал в гости, но Виктор спустил это на тормозах.


   Он понял, что не сможет через это переступить, и даже резко ушел в другой отдел, куда его давно звал завлаб. Обидел Петра.
   Они с Полиной виделись, конечно. На научных советах он поначалу ловил её удивлённые взгляды, но разговоров избегал, и она самолюбиво не стала навязываться. Теперь они общались уже на уровне «привет-привет».


   Виктор приходил к ним всего несколько раз, когда настойчиво приглашали на дни рождения, на праздники, где было много народа. Предпочитал заглядывать к Эсфири Иосифовне, которая жила рядом. От неё и узнавал, как живут Крестинские-Яковлевы.

   Жили они неважно. Соперничали, кому первым защищать кандидатскую диссертацию. Вместо того, чтобы Яшка сделал её, а потом сразу же докторскую, они отпихивали друг друга локтями - игра честолюбий...

   Защитились оба, но родилась Маринка - и Полина научная карьера пошла коту под хвост. Если бы она не мешала мужу, а помогала, он со своими способностями мог бы стать доктором. Они оба хотели получить от жизни всё, но сами же не давали друг другу это сделать.

   Яшка был любвеобилен и иногда ходил налево, несмотря на растущую дочь. Виктор не удивлялся: тот и в универе был таким. Потом он слышал, что Полина боролась за супруга с его самой серьёзной любовницей даже через руководство института. Победила…


   Однажды вечером Виктор неосторожно зашёл к ним, когда Яша уезжал на какой-то биологический симпозиум в Петербург. Что-то было нужно. Не знал…
   Впервые за долгое время они с Полиной оказались наедине.

   Сидели на кухне при свете торшера, пили чай. Соседей тоже почему-то не было. Кухонный стол между ними стал шахматным столиком, за которым они разыгрывали странную, почти шахматную партию.
   Поля сидела возле окна на стуле, поджав ноги и обхватив колени руками.
   На фоне окна, как чеканка на монете, - её ахматовский профиль…

   Разговаривали обо всём и как бы ни о чём. Об институтских делах, о политике. О том, хорошо это или плохо – уезжать. Что они всё равно уедут.
   - Что здесь, в этой стране, ловить?
   - А как же Родина, которая «начинается с картинки в твоём букваре»?
   - Родина - это там, где хорошо…

   Они были разные - но, как магниты, которые одной стороной отталкиваются, а другой притягиваются.
   Реплики - как ходы, ведущие к чьему-то выигрышу. Неясно - чьему…
   Что-то такое витало в воздухе, позеленённом торшером с зелёным абажуром. Какое-то напряжение, электрическое марево…

   Обычные слова их плыли друг к другу, как невысказанные признания в любви.
   Но тогда Виктор не знал, кажется ему или нет, что она заигрывает с ним.
   Намёки, полунамёки - из них жена друга плела кружевную паутину, в которую он должен был попасть.
   Поля тогда была прекрасна и загадочна, как кошка.
   В какой-то момент Виктор понял: ещё немного, одно слово, одно прикосновение - и током любви его бросит к её ногам. И неважно, что есть Яша, Светлана… Нет, нельзя! Зачем эта измена, которая ничего за собой не повлечёт? Поля играет с ним, чувствует, что он в неё влюблён, и получает от этого удовольствие. Но ведь ему-то нужно всё или ничего…

   Она сама разрушила чары.
   Как раз заговорили про какую-то знакомую одинокую женщину в институте, которая выглядела очень неплохо для своих лет. Мол, мужики вьются около неё, как возле молодой…
   - Да и я тоже ничего! - сказала Полина, неотрывно глядя на него своими загадочными кошачьими глазами. - Правда, соблазнительные ножки?
   И она бесстыдным движением приподняла подол домашнего халатика, обнажая бедро.
   - Да, красивые… - глухо сказал Виктор и стал прощаться.
   Её, похоже, так это задело, что она не стала его удерживать.


   Виктор вообще перестал бывать у Крестинских.
   Через месяц развёлся со Светланой, с которой как-то совсем перестало ладиться. Кто-то из доброжелательных подруг просветил её, что у них с Полиной роман.

   Он уволился из института и уехал на много лет… Неважно куда. Хотелось избыть эту болезненную и безнадёжную любовь. Если бы это было не с ним, он бы не поверил: всё-таки жизнь - это не литература.

   Избыл. Время лечит всё.
   Он даже вернулся в Новосибирск и…. Да это неважно… Важным было воспоминание о том, как они встретились в последний раз. 


   Полина пришла со второй своей собакой. С истеричным лаем забежав на кухню, Бася попыталась сходу порвать Виктору штанину, но что-то сдержало её в последний момент. Не хозяйка. Его неподвижность.
   Они не виделись с Полиной лет десять.
   Сидели за столом на кухне, пили чай, прямо как когда-то, но разговаривали, не узнавая друг друга.

   Начала беседы он не помнил, хоть убей, его переполняли эмоции. Спасибо деликатной Эсфири Иосифовне, которая замазывала своими фразами зияющие пустоты этого разговора.
   Виктор смотрел на Полю и ужасался.
   Ассоциации возникали такие.

   В душе её - мёртвая земля, на которой уже ничего не растёт, разве что любовь к её собачкам Басе и Пеструшке, которая превосходит любовь к мужу, дочери, свекрови - всем вместе взятым. Голова её по-прежнему окружена аурой царственных волос, только седых; некогда чеканный горбоносый профиль ещё о чём-то напоминает, но время уже подплавило его в своём неумолимом огне. Какая-то болезненная одутловатость размыла некогда хищную интересность её лица.
   Глаза тусклые, чужие. Безжизненный равнодушный голос.

   Седая старуха в сорок два года. Человек с мёртвой пустыней в душе, где всё росло только для себя.
   А по жалкому остаточку живого бегают две стервочки-собачки: одна истеричка с неправильным прикусом, другая - просто пугливая, обиженная Богом дурнушка.
   - Они отвыкли от людей, - объяснила царственно-седая Полина. - К нам гости не ходят. Только Антонина Михайловна, Маринкина бывшая учительница музыки.


   Как две армии, стояли друг против друга их давние встречи, разговоры, представления о жизни, их невысказанные, но ясные отношения к любви.
   После сумбура первых минут Поля бесцеремонно, как задвигают ящик старого комода, убрала из разговора Эсфирь Иосифовну.
   - Давай по-деловому. Я рассказываю о себе, а ты - о себе.

   Рассказала, что Яков работает в медицинской фирме, получает две тысячи долларов, но думает всё-таки перебраться из медицины в родную биологию. Четверть заработка он отдаёт за квартиру, но уже много накупили с Маринкой всякого барахла… Она подробно перечислила. Он запомнил только фотоаппарат «Кэнон», кондиционер, микроволновую печь. Каждый день едят по корзине фруктов - мелочь, а приятно. У них там - не то что у нас!

   На глупый вопрос Виктора, ищет ли Яков работу для неё, ответила:
   - Я работать не собираюсь! Уже не девочка, вышла из этого возраста. Мужик должен содержать семью. Надо пожить хоть немного в своё удовольствие.
   Когда её дурнушки облаивали его на прощание, Виктор подумал: это Поля спускает на него собак своей души, как будто мстит за что-то.


   Полина с Эсфирью Иосифовной уехала к мужу с дочерью через пару недель. Виктору казалось, Якову там было хорошо и без неё. Он слышал об их тяжёлых отношениях и что они чуть не расстались незадолго до отъезда.
   Представлял, как обалдели Яша с Маринкой, когда Полина привезла своих дворняжек в контейнере, заплатив за них цену ещё одного билета.

   Как ему передали после, ей там страшно не понравилось. Всё оказалось не так радужно в благословенной Америке, как виделось издалека и говорилось по телефону. Они еле сводили концы с концами вчетвером, прибились к какой-то еврейской общине; Эсфирь Иосифовна с Полей даже ходили в местную синагогу, где бедных кормили бесплатными обедами. И никому они там оказались не нужны.

   Впрочем, всё это с Полиных слов.
   Впрочем, шли 90-е, когда у нас было, наверно, еще хуже.
   Полины коллеги, которым она звонила и часами разговаривала с ними, ругая Нью-Йорк, ужасались, когда она говорила, что собирается назад. Её место в институте уже заняли, жильё она продала. Куда ей было возвращаться? Кто её здесь ждал?
   Конечно, она осталась там.


   Как-то бывшая жена позвонила и сказала Виктору, что Полина умерла от злокачественной опухоли мозга и её похоронили на еврейском кладбище.
   Злорадства в Светланином голосе не было. Смерть стирает взаимную неприязнь…
   Яков ни разу не написал и не позвонил.


   Он сидел и смотрел на фотографический кусочек памяти.
   Играла с ним Полина - или всё-таки полюбила? Могло бы у них что-нибудь получиться? Зачем он думает об этом сейчас, когда прошло столько лет и ничего уже не исправить, не вернуть? Даже вопросы задавать некому, кроме себя…

   Всё сменялись перед глазами две противоположных картины из прошлого: одна - самая светлая, а другая - тягостная, и обе хотелось бы забыть.
   И еще старая песня звучала в памяти, только прежней сладости в ней уже не было:

    Вот так идет за годом год, кругом царит столпотворенье,
    И век за веком растворен в круговороте суеты.
    А ты ужасно занята - ты ешь вишневое варенье,
    И на земле его никто не ест красивее, чем ты.