Глубоко вздохнув, Татьяна с омерзением погрузила руки в успевшую остыть, мутную жижу, наполненную кусочками еды и капельками жира. Всю жизнь! Всю жизнь она провела за посудным тазиком, коровьим выменем, школой и печатной машинкой. Муж испоганил её молодость, неудачники-дети – старость. А ведь как всё начиналось! Сколько надежд, сколько планов. И ничего. Одна непроглядная, беспросветная пустота.
-Тань, денег дай! За стадо отдать надо.
-Сколько?
-Девятьсот рублей.
-Почему девятьсот? Куда ты дел за молоко?
-Да зашёл в магазин, хлеба купил, масла, риса тебе. Ты же просила рис? Ещё Юрке долг вернул, я ему ещё с того года должен был. По частям договорились. Давно уже не отдавал.
-Ах ты, гадость такая! Хлеба он купил! Опять на говно всякое потратился, харя всё не треснет! Откуда у тебя долг? А? Я спрашиваю! Я тебе в том месяце две тысячи с пенсии отдала! Откуда? Сил с тобой нет, зараза ненасытная! Всю жизнь на тебя, гада, угробила!
-Ой, худенькая какая, смотрите! Не доедает! Еле встаёт со стула! А хлебушек чей кушаешь, а? А молочко с коровки каждый день кто сдаёт, да покупает? Кто коровку по два раза на день доит? Кто за ней чистит, вывозит под гору? А? Смотрите, щёки у неё ввалились от голода. У бедненькой. Ходит тут, причитает!
-Да при чём тут это? Что ты мелешь ерунду-то? Совсем не понимаешь?
-Я что надо мне, то и понимаю. И нечего мне тут жужжать. Делом лучше займись. А то что-то с твоей книги ни копейки дохода, а кушать хочешь. Тридцать лет угрохала, а получила шиш! Лучше бы в зеркало посмотрела – старуха сморщенная! А всё самые умные, всё знаем!
Татьяна, сдержав слёзы, молча, продолжала мыть посуду. Поздно! Поздно что-то менять. Правильно, дед её предупреждал: не выйдет ничего из этого брака. Дурень. Деревенский дурень. Жалкий в своей одержимости быть всегда правым. Упёртый. Фанатик своих ограниченных идей. Знает, знает кровопийца, как больнее ударить.
Тихонько хлопнув дверью, вошла невестка – тоже Татьяна. Немного заспанная, с небрежным пучком перекрашенных волос, по обыкновению спокойная, сдержанная.
-Доброе утро!
-Доброе! Как спалось? Поздно вчера вернулась?
-Да нет, ещё трёх не было. А где Андрей?
-Не знаю. Спроси у Степана. Вроде к Васильку пошёл. А ты что хотела? Дети завтракали?
-Да я только встала – ещё не делала ничего.
Как же, - выбирая из ведра картошку помельче, думала с остервенением пожилая женщина, - только встала! Музыка уже два часа по мозгам долбит. Нет, чтобы детьми заняться – она лучше в постели полежит. И работу какую гадостную нашла – в баре! Нормальная баба никогда на такую не пойдёт. Мужики, выпивка, танцы! И это мать двоих детей! Повезло Андрею – нашёл шалаву.
Послышались крики. Татьяна прислушалась. Плакала Соня – пятилетняя внучка. Опять обидел, скотина!
-Баа! – Протяжно позвала девочка, размазывая слёзки по пыльному личику. – Баа!
-Ну что опять случилось? Чего ты её трогаешь?
-А пусть не лезет, когда я собаку керосином поливаю. Я ей раз сказал отойти, два. Пришлось за волосы оттянуть. Блохи прыгают, так? Хочешь, чтобы тебя покусали? И нечего нюни тут разводить. Слушать надо, когда тебе говорят. Поняла?
-Соня, иди сюда!
-Баа, можно я погуляю?
-А Серёжа где?
-К Диме ушёл.
-С кем ты там гулять собралась?
-С Дианой и Аней.
-Ну, иди погуляй немного. Может, поешь сначала?
-Не хочу. Я потом!
С улицы вошла Надя – внучка мужниной сестры. Татьяна неодобрительно покосилась на большую грудь, просвечивающую сквозь тонкий бюстгальтер и белую маечку. Но она виртуозно умела скрывать свои эмоции – это умение дорого ей далось, но она научилась!
-Тёть Тань!
-Оу?
-Вы говорили, вам цифровик нужен. Я уже сделала все кадры, которые хотела. Давайте и вы тоже, а то скоро отдавать пора.
-Ой, да я им пользоваться не умею! Поучишь?
-Да что тут уметь – навёл видоискатель, да кнопочку нажал. Он сам фокус наведёт.
-Ну, давай сходим сегодня на речку, там виды хорошие есть. Только туда – аж за родник!
-Да! Я с удовольствием. А что дядя Стёпа орал?
-Да, балбес, Соню за волосы оттягал.
-Ого! А за что?
-Таа! Как всегда: дитё лезло посмотреть, а этот сразу кинулся как собака. С ним без толку говорить! Я уже давно поняла - человек не способен себя контролировать. И глупость, ограниченность, иногда доходящая до тупости! У твоей бабушки – такая же черта есть. Ещё эта вспыльчивость! Надя, не поверишь…
-Мм?
-В прошлом году такой позор был! Загоняет этот, значит, коров. Большая напилась, пошла в коровник. А маленькая – её дочка – только покрытая, наступила ногой в ведро с комбикормом. Ну, ясно, перевернула, рассыпалось всё…Так он надулся весь, как зверь, покраснел, глаза вылезли и рубанул ей лопатой по бедру! Рассёк кожу до кости. Прибегает ко мне: «я корову убил».
-Кошмарище. И что убил?
-Вызвали фельдшера, она всё промыла, зашила, сделала укол, материлась на весь двор. Да этому что сделается! Я в такие моменты к нему подходить боюсь – убить может! Вот это злоба, Надя, в нём с самого детства! А как лебезить может…тю-тю-тю, – покривлялась Татьяна, - рубашку белую оденет, одеколоном брызнет и пошёл по станице языком трепать!
-Мм, пойду чайник поставлю. Вы чай будете?
-Да налей, попью, - отозвалась хозяйка, неодобрительно глядя вслед своей приживалке. Ещё одна – без царя в голове! Думает, что всю жизнь так на чужой шее и прокатается? Денег назанимала, провралась, проворовалась и приехала на чужие харчи! Спрашивается: с чего? Тебе не пять лет, устраивайся на работу, паши, отрабатывай! Гнилая порода, что с неё взять. Против генов не попрёшь. Ещё будет, сучка, перед Андреем задницей вертеть. Ну, я это сразу пресеку! Чай не первый год на свете живу.
Надя налила холодной, родниковой воды в чайник, задумчиво нажала рычажок. Потом прошла в комнату, где стоял ноутбук Татьяны Фёдоровны. Набрала длинный, затейливый пароль. Открыла свой документ, разложила листки – с недавних пор она снова начала писать. Даже не писать, а пропускать через себя – она чувствовала, что является неким посредником, преобразующим чьи-то мысли в слова. Каждый раз, садясь за стол, сама не знала, какая история оживёт перед ней. Это было сотворчество – невероятно интимный, чистый, одухотворяющий процесс, после которого многое становилось на свои места, будущее не представлялось больше таким мучительным, а близкие люди – столь оскорбительно глухими. Ей казалось, что какое-то божество взяло её под свою опеку в самый критический, жизненный момент.
Спасибо тёте Тане – неизвестно, что сталось бы с ней, если бы та её не приютила. Измученная жизнью, но добрая – по-настоящему добрая женщина, стремящаяся воспринимать всевозможные перипетии вдумчиво – не судить сгоряча. Как жаль, что не пошла её атеистическая книга! Надо будет помочь ей – обязательно надо! Просто хотя бы потому, что она просто обязана поддержать прекрасное и светлое качество, которым владеют столь немногие – отзывчивость.
Щёлкнул чайник, Надя случайно промахнулась мышкой и раскрыла свёрнутый на рабочем столе документ. Глаза невольно выхватили строку: «…в оценке Нади я с тобой согласна: она паразит общества и вряд ли что-то её изменит…». Любопытство с лёгкостью одержало победу. Взобравшись на стул с ногами, девушка продолжила читать копии гнилостных писем, отправленных её биологическому отцу, в которых весьма извращённо и гадливо трактовались все её мысли, которые она поверяла Татьяне, рассчитывая если не на участие, то хотя бы на понимание.
Прошло всего три минуты, для кого-то не изменилось ничего, для неё же очередной раз рухнул мир. Обман. Опять обман. Надя заплакала. Беззвучно и горько. Потом закрыла свою книгу, свернула ненавистный документ, закрыла ноутбук. Налила две чашки чая. Вошла Татьяна Фёдоровна в застиранном халате с седыми, отросшими волосами, брюзглая, неухоженная, периодически давящаяся собственной мокротой из лёгких. Грузно опустилась за стол, шумно хлебнула.
-Я вот всё о тебе думаю, Надя. Как ты дальше думаешь быть? Одна девка – ни денег, ни жилья. Работу бы тебе найти. Вон у нас в школу не хочешь пойти?
-У меня же нет высшего образования? Только неоконченное и сертификат по английскому.
-Ну, я могу спросить, а там видно будет. Зарплата, правда, невысокая, тебя это как? Не напряжёт? Ты же в Москве к другим деньгам привыкла?
Надя ничего не ответила, подумав, что устроиться в школу – значит заведомо подвести очень многих людей, ибо совершенно понятно, что остаться жить здесь надолго не представляется возможным – просто не с кем. И зачем эта поддёвка – что привыкла к другим деньгам?
-Матери не писала?
-Нет.
-Небось, вся испереживалась там. Хотя я не понимаю, как своё дитя можно из дома выгнать. Были у моей Лены и долги, и всякое, но мне и в голову не приходило так поступить. Мамка твоя, конечно, тиран. Это от у неё от Любы – такая упёртость: только по-моему пусть будет и больше никак! Она и Костю этим состарила раньше времени. Бедный мужик: всю жизнь на своём горбу семью тащит. В последний раз приезжал, зелёный весь – одни глаза на лице горят! И Лену в этот Гербалайф проклятый потянула, всю жизнь ей испортила. И с тобой – вон как! Не тянула бы так в свой институт, и ты б до дна не дошла. А что бы ты делала, если бы я тебя не приютила?
-Вы уже третий раз об этом спрашиваете.
-Да? Правда? А я и не помню, - невинно отмахнувшись, заявила женщина.
-Как книга твоя? Продвигается? О чём пишешь-то? Или пока нельзя спрашивать?
-Да нет, почему…можно. Просто я только подхожу к своей теме, она пока не точно выражена.
-Хочу сказать, что у тебя есть очень большой потенциал, и ты его должна развивать! Мне кажется, ты ещё всем покажешь и станешь великим человеком!
Наде показалось, что она задыхается, ей захотелось плюнуть той в лицо. В дверях она столкнулась с Андреем, который успел похотливо провести рукой по её груди, улыбаясь при этом жалко, заговорщицки. Уже с крыльца она услышала из окна обрывки новой тирады:
-…халатик надела – во! Весь прозрачный, пися, считай, светится! Что это за жена! А завтрак? Опять полуфабрикаты! Гадость эта! И поджарила как – чёрное всё! Я ей говорю: ты, Тань, в следующий раз огонь меньше делай – зачем лишняя нагрузка на печень? А она смотрит так зло на меня, губы поджала – а они у неё тонкие, змеиные…
-Мам! Ну, это ты зря! Я потому и выбрал её – из-за губ!
-Ну, может…всё равно, глаза холодные, хитрые! Она мне ещё давно сказала: «если меня учат, я обязательно назло сделаю!» О, видишь, какая! Неужели баб было мало? Выбрал! Ну, женщины знают, как мужиков дурачить. И ты попался.
Надя вышла со двора и пошла на горку – под большую скалу, там всегда было тихо, легко. В голове крутились странные мысли. Аналогии. Что видит в людях Татьяна и каковы они есть на самом деле. Ей вспомнились слова одного человека: «То, какими мы воспринимаем людей, характеризует не их, а нас. Окружающие – лишь отражают наше внутреннее состояние». Жена Андрея – верная, работящая и искренняя. Но свекровь видит в ней лицемерие, потому что лицемерит сама. Видит измену, потому что винит себя за отсутствие любви. Злость – как не злиться самой? И в ней – Наде – обнаруживает вовсе не то, что есть на самом деле, а лишь тени собственных пороков.
-Я вовсе не такая, не такая. И надо же так! Подобрать столь обидные и жестокие слова. Ээх, писательница…Главное, не ожесточиться на неё за это. Всему есть причина.
Пройдёт несколько лет и Татьяна окончательно развалит семью сына. Дочь, впитав с молоком матери склонность осуждать и проецировать на других собственные нерешённые проблемы, останется в сорок лет совсем одна. Муж превратится в жалкого прихлебателя, ненавидящего за это жену и жизнь в целом. Надя выйдет счастливо замуж, родит троих детей, закончит два высших образования и, уже реализовав свою давнюю мечту, однажды напишет этот рассказ.