Сашку в кои-то веки выпустили во двор погулять. Он долго канючил, даже потерял интерес к iPad, висел в окне, нервировал мать. Наша Наташка по сути клуша, готова пылинки с детей сдувать. Улица для неё – страшный сон. Оттуда, с улицы, ребёнок может принести инфекцию и чего доброго набраться дурных слов. Для борьбы с болезнями она экипирована, как МЧС на случай стихийного бедствия. В надёжном месте хранится в доме изящный чемоданчик. В нём всё: от бинтов, зелёнки до средств против ожогов.
Дурные слова - вопрос проблематичный. Его отец, мой сын, склонен к ненормативной лексике. При всём этом, любит похвастаться, что родители никогда к ней не прибегали. Убеждает, когда рос, мата в семье не слышал, но когда вырос…
Мы с Сашкой спешим на футбол. Стадион через дорогу, осталось преодолеть улицу. Светофор, как назло, бесконечно светится красным. Опаздываем. Тяну внука за руку, машин нет – рискнём? Рискнули. Сашка вдруг надул личико шаром, недоволен и не по летам серьёзен: «Люда, когда мой папа за рулём, - учит меня внук, - он таких, как мы сейчас, (на красный цвет) называет ****утыми». Я – без реакции, мимо уха, как будто бы… Ещё крепче за руку – единственная отголосок внутренней бури смеха. Правильно называет, нечего дорогу перебегать, но сынулька у меня хорош! Саньке всего четыре, а уже такая богатая речь.
Дети на улице разные, есть из неблагополучных, причин не часто выпускать Сашку во двор не перечесть, но тут повод, надо обкатать новый велосипед. Так думают мой сын и невестка. Для него самого велосипед сегодня прикрытие, главное – новость, распирающая с утра. Бабушка Люда открыла ему страшную тайну, надо срочно поделиться. Он знает наверняка, дети завидуют ему, таких велосипедов во дворе раз, два и обчёлся, но теперь их зависть выльется за границы материального.
Сашка надувается, как индюк, косит глаз в окно второго этажа, откуда периодически высовывается мамина голова, наконец, гордо заявляет: «Мой папа сидел в тюрьме». Ну да, как он и предполагал, друзья в восторге. Сашка теперь герой дня. Он сам счастлив до бесконечности. Круто, почти киношный криминал, если б ещё стрельба, погоня, пистолеты, но в бабушкином рассказе подобный антураж отсутствовал, сам додумать пока не может, хватит и без подробностей.
Новость разлетается по двору мгновенно. О тёмном прошлом соседа со второго этажа осведомлены все. Бабушки, стройными рядами на лавочках, кивают головами. Теперь мы знаем, отбивают мудрые головы единый такт, откуда у них деньги: квартира, у каждого - машина, по курортам ездят. Трудовыми мозолями столько не заработаешь: тюремщик, мафиози, тёмное прошлое, ещё неизвестно какое настоящее. Бизнес, знаем мы эти бизнесы. Пора с этим разобраться. И разбираются, перебирают каннибалы, обгладывают косточки моего сына, обсасывают звучно, со смачным причмоком.
На другом конце города тихо и обречённо долго икаю я. Наверное, кто-то вспоминает. Вспоминает. Ещё как вспоминает. Мобильник высвечивает номер невестки: «Бабушка Люда, Люда, - захлёбывается она, - у меня нет слов. Что вы рассказали Саше? Он всем хвастается, говорит, что его папа сидел в тюрьме». Из моих рук выскальзывает, но почему-то не бьётся тарелка.
- Какой тюрьме? Ничего не понимаю.
- Я тоже не понимаю. Почему, когда Саша у моих родителей я спокойна. С вами на час – проблема, то домовой у вас на чердаке живёт, то в грязи с ног до головы, а тут ещё новость.
Она бросает трубку, я смотрю на погасший телефонный экран, ноги у меня ватные, не свои. «Блин, - мысленно иду в атаку на невестку, - тоже мне аристократка, от тюрьмы и от сумы», но тут вспоминаю наш с внуком вчерашний невинный разговор, сердце моё останавливается. Подвёл, паршивец, под монастырь. Теперь выкручивайся.
Невестка - наша священная корова, через неё мостик к сыну, внукам. Правда повторял по сто раз мой старый знакомец Эммануил Абрамович Израилевич. Обладая говорящей фамилией, он долго не выезжал, наконец, плюнул и решился. Мудрый Эммануил Абрамович учил меня: «Двое сыновей – неблагодарный труд. Отдадите в чужие руки – узнаете». Теория его расходилась с практикой. С женой Фирой он регулярно, два раза в неделю, водил внуков в заводской бассейн под открытым небом (хорошие были времена). Я, как волчица в зубах, таскала туда же полоскать своих мальчиков. Он смотрел на меня и неодобрительно качал головой: «Девочку надо, девочку». Где я ему девочку возьму?
Теперь моих мальчиков жёны держат в узких рамках домашнего матриархата. Готовое, на блюдце - в чужие руки, может, Израилевич карму отрабатывал? В свободное время они, девочки, бегают к своим мамам пустить слезу и расслабиться. Ребята о семейных распрях предпочитают помалкивать. Ладно, надо идти наводить мосты, Наташка у нас отходчивая.
………………………………………………………………………………………….
Младший сын Костя без предупреждения не пришёл ночевать. Волнуюсь. Ещё мал, всего-то шестнадцать. Что случилось? Старший утешает, по больницам звонить отговаривает, утро вечера мудренее, объявится. Ранний звонок из милиции. Костя курил травку с друзьями, попался почему-то только он, предлагают поскорей забрать, а то переведут в другое место. Не успели, ребёнка заперли до понедельника, ничего нельзя сделать. «Сегодня суббота, два дня посидит, небось поумнеет. Воспитательный момент», - говорит старший сын и долго шепчется с участковым. Обед принести можно. «Обязательно принесу» - говорю я и бегу домой. Процесс готовки успокаивает, к тому же в разгаре весна, цветут сакуры, клубится сирень. Напяливаю крепдешин, босоножки на шпильках, сверху шляпку будто бы из итальянской соломки, в руках круглая плетёная корзинка, с небрежно накинутой сверху кружевной салфеткой. Прикид ничего. Пусть знают наших, мы в грязь лицом не падаем и не унываем.
Благостный выходной, ветер кружит по брусчатке розовую пыль лепестков сакуры, солнце ласковое, не жаркое, людей в центре почти нет. Я иду такая вся загадочная, крепдешин ласкает тело, тень от шляпы прикрывает глаза, рот очерчен морковной помадой. Думаю только о хорошем. Ребёнок у меня воспитан, покладист, не наркоман, ну, бывает, на то и молодость, ошибки.
И почему в такой красоте сосредоточены все наши неприятные учреждения: милиция, прокуратура, областной суд и прочее? Стоп, я, кажется, потерялась? Куда идти? Не помню._Ладно, вот тут стена, это точно тюрьма, (ничего себе, в самом сердце элитного района), дверь, зайду, спрошу... Узенький коридор, окошко, как в регистратуре поликлиники. За ним два, кровь с молоком, молодых деревенских лица. Картошку посадили – и в город на работу. «Женщина, вы к кому?» После паузы, невразумительных объяснений они, наконец, понимают: «Сыну обед, передать. Не туда? Не может быть! Старшенький, когда сюда попал, ах, помню, по улице и налево. Не так свернула. Спасибо, показывать не надо».
Две пары недоверчиво-изумлённых глаз сопровождают до дверей. Один не выдерживает, выходит, рукой прокладывает путь, туда, вдаль, вдоль розовых сакур. «Женщина, ну у вас и дети…» Не выдержал всё-таки, не то сочувствующий, не то осуждающий взгляд на прощанье. Вижу, как в зеркале, свой прикид в стиле Айседоры Дункан, корзинка, шляпка. Где скорбная чёрная косынка, где рубище, покаяние, наконец? В тюрьму в таком виде? Смех распирает бедную меня. Это же надо? Младшенький и старшенький. Семейка что надо. И кто меня за язык вечно дёргает? Какой-то необузданный словесный поток сознания? Какого сознания? Промолчать – вот благодарная работа мозга. У этих двоих благочестивые матери, руки шершавые в мозолях. Отрядили сыновей на работу в милицию, счастливы. В городе разврат, неадекватные мамаши с разбалованными детьми. Им бы, городским, сено косить, тогда бы знали.
- Вечно они, эти стражи порядка, - ворчу недовольно я.
- Люда, ты чего? – удивляется внук.
- Что они к ней пристали, лучше бы хулиганов разгоняли. Это я по поводу молодых упитанных милициантов, окруживших бабушку с корзиной абрикос.
- Всегда так, ни к тому пристают, стражи порядка, понабирали из сёл, - продолжаю я скрипеть.
- Тогда с твоим отцом… Пристали к хлопцу ни за что…
- С моим отцом? Расскажи.
Угораздило же меня вспомнить.
- Ладно, расскажу. Послала я твоего отца на рынок за какой-то мелочью. Жду, а его всё нет. Час, другой, уже вечереет. Волнуюсь естественно. Рынок рядом, через дорогу, пять минут дела. Тут звонок. Оказывается, в другом городе кто-то ограбил магазин, свидетели нашлись, составили фоторобот, твой отец как раз и подошёл, сказали, что сильно похож. Вот и забрали его до выяснения. Держали целый день, может, хотели чужую вину на него свалить. Он ещё школьником был, просил, чтоб домой позвонили, но они, там, в милиции, долго не соглашались, потом всё-таки сообщили, попросили родителей прийти забрать. Естественно никто за ошибку не извинился. Наоборот, сделали замечание: волосы, мол, слишком длинны, куда папа с мамой смотрят. Потом с Костей ещё инцидент. Словом, милиция – мой лучший друг. Соприкасались.
Не то чтобы он сильно заинтересовался, несколько вопросов и замолк. Я и забыла. Так, мимолётное воспоминание, а тут целая история.
Мы едем все вместе в машине. «Люда, - лукаво говорит внук, - почему ты сказала, что мой папа сидел в тюрьме?» Сын и невестка переглядываются, наверное, пора объяснится. «Не сидел, ошибка это, понимаешь?» Молчание, комментариев больше нет, значит, проехали.