Когда мать напивалась, ее крылья розово мерцали рваным, судорожным светом, и Настька боялась этого, ее охватывало беспокойство. Лучше всего было уйти из дому и не слышать, как мать то кричит, то плачет, пока не заснет. Когда она спала, крылья становились еле видными, тихими. Хорошо было в те дни, когда не было гостей, но такие дни были редко. Больше всех приходящих Настька боялась Алексея без двух передних зубов – крылья у него мерцали неровным красноватым светом, и девочка понимала, что это плохо, очень плохо.
В школу она ходила неукоснительно, главным образом потому, что это был повод уйти из дому, а училась плохо, многого не понимала. Дети в классе относились к ней презрительно, никто не хотел дружить и вообще общаться, да и ладно. Настька привыкла к одиночеству. Главное, чтобы не били.
В пятом классе, в октябре, пришла новенькая, Лена Сапегина, и, поскольку свободное место было только рядом с Настькой, села к ней.
Весь урок все смотрели на новенькую. Она была красавица: синие большие глаза, черные кудряшки… Мальчишки моментально влюбились, а Настька сидела пунцовая от смущения и радости. Лена улыбнулась ей, занимая свое место, и сказала «Привет!», а крылья у нее были ровные, зеленоватые, самые лучшие.
На перемене все окружили Настькину парту. Выяснилось, что Лена приехала, потому что ее папу направили в этот город консультантом, и, пока он консультирует, она тоже будет жить здесь. Таинственное слово «консультант» всех очень впечатлило. Девчонки стремились коснуться Лены, восхищались ее волосами, пеналом и туфлями, тут же были предложены дружбы, потом ее взяли под руки и повели по школе, показывать, что и как.
Настька осталась одна и подумала, что после перемены Лена, вероятно, пересядет от нее и больше никогда ей не улыбнется, как равной.
Но Лена вернулась и села рядом, опять светло улыбнувшись Настьке. Начался урок английского, самый ненавистный, потому что совершенно непонятный. Лариса Николаевна подняла новенькую и спросила вотизюнейм, и Лена спокойно ответила. Когда учительница задала ей еще вопросы, она ответила и на них. Учительница была очень довольна, а ученики сидели, разинув рты. Вот так новенькая!
- Лена сказала, что училась в английской школе, когда жила в Индии, - пояснила Лариса Николаевна. – Ты, Лена, можешь помогать одноклассникам в усвоении языка, практиковать их. Вот, например, Насте. Это было бы отлично.
- Да, я помогу, - ответила Лена.
Ее зеленоватые крылья успокаивающе мерцали, и Настьке хотелось одного – быть с ней рядом, всегда быть рядом.
Просьбу учительницы Лена восприняла как задание и отнеслась к нему серьезно. Так постепенно девочки начали общаться.
Спокойное дружелюбие Лены действовало удивительно умиротворяюще, и обычно замкнутая и молчаливая Настька не побоялась как-то задать ей вопрос, который ее стал сильно интересовать с недавних пор.
- Скажи, какие у меня крылья?
- Крылья? – Лена удивилась. – Не понимаю.
- Ну, крылья… - Настька не знала, как объяснить. – Не крылья, которыми летают, но вот это, то, что у всех за спиной мерцает разноцветное – у меня какое? В зеркале ведь не видно.
Но Лена по-прежнему не понимала. Ее недоумение было так искренне, что Настька вдруг почувствовала, как сжалось сердце и захотелось плакать.
- У тебя нет никаких крыльев, - сказала Лена. – И ни у кого нет. Я не понимаю тебя.
Настька заплакала от бессилия что-то объяснить. Ей стало страшно.
- Есть! Есть крылья, у всех есть! – закричала она, всхлипывая. – Ты врешь! Вруша!
- Я не вру, - тихо, но твердо сказала Лена. Глаза ее тоже увлажнились. – Зачем ты так говоришь?
Девочки плакали уже обе и, глядя друг на друга сквозь слезы, поняли, что никто не врет, что у каждой своя правда.
- А другие видят крылья? – спросила Лена.
- Я не знаю… Я ни у кого не спрашивала.
- Надо спросить.
В ясных глазах Лены зажглась решимость экспериментатора.
- Нет! Ты никому не говори, что я… - Настька испугалась.
- Конечно. Я просто спрошу.
Она честно опросила в присутствии Настьки одноклассников и учительниц. Никаких крыльев никто не видел. После проведенного эксперимента девочки сидели на Лениной кухне.
- Крылья у всех есть, - говорила Настька. - Прозрачные. Самые плохие красные, а зеленые лучше всего. Как у тебя.
- Это может быть галюцация, - проговорила Лена задумчиво. – Это когда видишь то, чего нет. Надо у папы спросить, он все знает.
- Если ты ему скажешь, что у меня галюцация, он скажет, что я психическая дура и со мной дружить нельзя.
- Папа так никогда не скажет.
Вечером она рассказала отцу о Настькиной галюцации и спросила, как это понять. Отец, после смерти жены заменивший дочери и отца, и мать, очень дорожил доверием своей девочки и старался ему соответствовать.
- Во-первых, не галюцация, а галлюцинация, - поправил он. – Во-вторых, чего только не бывает на свете. Бывают, например, люди, которые видят то, чего не замечают остальные. Их называют экстрасенсами. Вокруг каждого человека есть невидимое энергетическое поле, аура, и эти экстрасенсы видят ее или чувствуют. Может быть, твоя Настя из таких.
Лена была потрясена.
На другой день Настька узнала, что она экстрасенс и видит ауру.
- Папа сказал, что таких людей мало, и что они могут даже видеть болезни и лечить! – возбужденно рассказывала Лена.
Настька была совершенно подавлена.
- Значит, я психическая, - сказала она грустно. Глаза ее наполнились слезами. – Зачем я вижу эти крылья?!
- Ты не психическая, а просто особенная. Это же здорово! Вот мне бы так…
Настька посмотрела на воодушевленное лицо подруги.
- Ты никому не говори, ладно?
- Ладно.
Эта тайна еще больше сблизила девочек. А после Нового года Ленин папа закончил консультировать, и Сапегины уехали. Весь класс жалел об этом, а Настька плакала навзрыд, спрятавшись в темной ванной. Ей хотелось скукожиться, исчезнуть и ничего не видеть больше. Одно только утешало – Ленины слова: «Буду тебе писать каждый день, а потом ты к нам приедешь».
Удивительная все же была девочка Лена Сапегина…