О неисправностях своих лабораторий Игорь Скуратов, конечно же, знал и, то, что некоторая аппаратура была выведена из строя, намерено, тоже. За всю его службу на корабле кражи случались неоднократно, для него и сейчас известие молодого лейтенанта не явилось новостью. Вести борьбу с теми, кто потрошил электронные системы, было делом уничижительным для него. Многие офицеры Службы ни то, чтобы не знали начинку аппаратуры, но и даже не умели управляться с самими приборами. Скуратову по горло хватало комичных сцен, когда кто - либо из лейтенантов, у которого барахлила или вышла из строя аппаратура, оправдывался перед своим начальником. Объяснения были самые разные. То, что – то замкнуло от перенапряжения, то незадачливый матрос, делая приборку, умудрился залить внутренности водой, зачастую просто ссылались на сложность измерительного комплекса. Но, когда обнаруживался факт вскрытия, вспоминали гражданских специалистов, работающих первое время на корабле. Они то и готовили «Алтай» к следующему походу и при проверке и доводке системы до нормального состояния, могли и поживиться драгоценными деталями. Списать нехватку на заводских работников было самым простым делом. Они вроде и приводили комплексы в рабочее состояние и, в то же время эти системы не работали - парадокс. Эти парадоксы Скуратову давно надоели, а ещё больше идиотское состояние в котором он оказывался, когда допрашивал своих офицеров и матросов. В конечном счёте, он решил закрыть на это глаза, устал, тем более что отчёты «наверху» уже не требовали как раньше и сосредоточился на личном составе, порядке и строгом несении службы. Проблемы в этой части ему казались намного серьезнее. Скуратов знал, что корабль больше не выйдет в море, но ради дисциплины и сохранности боевого духа говорил команде обратное. Он сидел в полумраке своей просторной каюты, закрыв глаза на диване, запрокинув голову, и тяжело дышал, как будто ему не хватало воздуха.
Между тем началось построение по Малому сбору. Полусонные командиры и матросы пару минут постояли, покачиваясь на ветру. Офицеры были как всегда безразличны ко всему, старослужащие злы, а молодёжь старалась держать лицо и выглядеть по - боевому. По корабельному распорядку, сразу после Малого сбора команда должна была начать занятия по запланированным заданиям, а именно должны проверяться средства и знания в борьбе за живучесть…
Старшина первой статьи Михайловский, занимающий мичманскую должность старшины команды, построил молодёжь возле нескольких лабораторий Службы, на достаточном пространстве, где можно было свободно инструктировать и здесь же проверять знания в борьбе за живучесть корабля и личного состава. Обеспечение высокой живучести и безопасности личного состава являлось одним из главных пунктов корабельной организации. Ответственные за эту проверку офицеры, зачастую передавали команду ниже, до мичманов, а те, в свою очередь ещё ниже, до старшин. Поэтому и получалось нечто вроде исполнение уставных заданий, неуставными приёмами. Виктор Шумков всё понял сразу, едва их только обязали захватить с собой противогазы. Старых бойцов такие мероприятия не касались, каждый из них, после построения отправился восвояси.
Олег Михайловский, был человеком не жестоким и не злопамятным. Почти два года службы не исказили его характер. Крепкий по природе, высокий, красивый, хорошо физически развитый, он с детства занимался восточными единоборствами, поэтому служить пошёл, что называется полностью подготовленным. Поначалу Михайловского призвали в Морскую пехоту, но по причине одной драки, с офицером и своей непокорности, молодого бойца решили, от греха подальше перевести из этого «элитного» рода войск. Людей как всегда не хватало на «Алтае». Туда вообще, ссылали служить проблемных военнослужащих. Так и решили. Офицеры же «Алтая» сразу нашли в нём лидера команды. Молодые матросы его уважали. Он никогда не позволял себе беспричинное рукоприкладство, и, если, даже какой ни будь провинившийся «карась» выводил его из себя, то Михайловский ограничивался, лишь подзатыльником или щелбаном. Рука у старшины была тяжёлая. Старослужащие его тоже побаивались, он мог спокойно поколотить любого заносчивого матроса или старшину из своего призыва или даже из других подразделений корабля.
Но в этот день, старшина команды Михайловский находился в дурном настроении. Он был мрачен, словно потерял что – то дорогое в жизни. Вообще, Михайловский всегда выглядел спокойным, но серьёзным, казался намного умнее и мужественнее своего призыва и, даже, некоторых офицеров, которые оставались по сути дела ещё мальчишками – кадетами, не желающими признавать и понимать существующий порядок вещей.
Вчера, вечером он получил с родины письмо. Писала ему девушка. До вчерашнего дня всё было хорошо, старшина считал дни до встречи с нею. Он понял, что это последнее её письмо: только несколько строк и конверт без обратного адреса.
На корабле младшему составу всегда тяжело без женщин, здесь как в местах лишения свободы для заключённых. К концу срока службы, женщина для моряка, становиться существом поклонения, в ней заключается смысл его жизни. А сейчас, этот объект поклонения, эта надежда, ради чего моряк терпел тяжести изоляции в железном мешке, словно драгоценная жемчужина, брошенная в море, уходит в глубины навсегда. В морском фольклоре есть одно выражение: «Матрос, во время службы, отдает честь каждый день, а девушка в своей жизни, только один раз». Для тех, кто воспринимал как истину, а Михайловский был именно таким, горе завладевало человеком всецело. Невозможность видеть любимого человека, так поступившего с ним, невозможность объясниться и поговорить с ним, осознание, что эта встреча не случится ещё долго или вообще не произойдёт, доводила старшину до глубокого отчаяния.
Чтобы себя немного успокоить Михайловский выпил. Со спиртным на «Алтае» особых проблем не было, даже имелся выбор либо спирт, либо бражка на сухофруктах. Офицеры позволяли себе выпивать постоянно, даже на посту во время суточного наряда, старослужащие матросы и старшины делали это реже, но регулярно и, конечно же, по праздникам и различного рода поводам.
Суть борьбы за живучесть сводилась к тому, чтобы в случае той или иной внештатной ситуации, сделать всё для спасения судна и экипажа. По совету своих сослуживцев, а в особенности своего земляка Сергея Чертопалова, который любил устраивать спектакли с молодёжью, старшина команды Михайловский решил отработать вынос раненых людей из горящих и задымлённых отсеков. «Карасей» поделили на две группы: одна должна была изображать раненых, а другая спасателей. Раненым приказали лечь на палубу в кучу и натурально изображать стоны взывающих о помощи пострадавших, кто это делал не слишком естественно, тому доставались прогары Хрустальникова и Чертопалова. Спасатели же сами в противогазах должны были подбегать к потерпевшим, надевать на них противогазы, взваливать к себе на спину и потом эвакуироваться из опасной зоны. После раненые менялись со спасателями местами. Всё бы ничего, только по пути эвакуации нужно было двигаться быстро, за определённый отрезок времени, подняться по трапу, палубой выше, пробежать коридор и вновь спуститься к прежнему месту с другой стороны. Поднять по трапу и спустить на себе человека, будучи в противогазе, было делом сложным. Но, молодые матросы проявляли смекалку и немыслимое терпение. Процедура эта для молодых матросов была не столь унизительной, сколько физически невыносимой. Многие предпочли бы быть побитыми, чем испытывать такое.
Наблюдая за тем, как молодёжь борется за «живучесть», старослужащие угорали со смеха. После первого раза, на вторую попытку ни у кого больше не хватало сил. Никто, конечно же, не уложился вовремя, по факту учения «погибли» все. Воронов и Шумков едва держались на ногах. Шумкову было хуже всех, он не обедал и если бы ещё чуть, то наверняка потерял бы сознание. Он дышал, как загнанная собака, ему сейчас просто хотелось умереть.
Дав немного отдышаться, старослужащие придумали новое развлечение. В этот день Михайловский не был похож сам на себя, и молодёжь недоумевала, что с ним могло приключиться. Не понимал своего состояния и он сам. Почему, вдруг ненавистно стало всё вокруг? Нужно было куда – то выплеснуть гнев, много гнева, такого яростного, который только внезапно вспыхивает в сердце молодого мужчины, при известии измены своей девушки. Он изводил себя только одной мыслью: «Не дождаться одно, но морочить голову всё это время, письмами, полными нежных чувств и любви – другое. И вот, казалось, служить осталось, каких нибудь три месяца, получаешь такой удар, словно в спину». И нет возможности понять, всё случилось без объяснений, молниеносно. В письме лишь были три строчки: «Ты извини… Я вышла замуж и уехала. Прощай»!
Алкоголь только усиливал ярость старшины, теперь ему хотелось почесать кулаки. Для этого Чертопалов придумал новое развлечение, но, также в рамках «Борьбы за живучесть».
- Итак – начал он – Переходим к боевой части занятия. Корабль захватили америкосы. Ваш старшина команды их главный. Нужно, во что бы то ни стало обезвредить его и взять живым. Тот, кто первый схватит врага, прощаются залёты. Короче, понеслась!
На своих подчинённых, старшина первой статьи с радостью отвёл свою страдающую душеньку. Благодаря хорошей технике и отточенными ударами, дрищи картинно, один за другим валились на палубу, отлетали к переборкам. Он раскидывал их как беспомощных щенят. Никто, конечно, не воспринимал этот спектакль всерьёз, все старались угодить старшине команды, потехи ради, хотя удары были сильными. Старшина бил по разным частям, ему было всё равно, лишь бы удар находил цель. Но, когда он не на шутку разошёлся, «старикам» пришлось унимать его. Теперь уже перепало Хрустальникову, в пьяном кураже Михайловский разбил ему нос. Не случайно. Старшина команды недолюбливал этого человека. Так закончились занятия по «Борьбе за живучесть». С Олегом Михайловским началась истерика. Молодёжь под шумок разбежалась по своим делам, а Чертопалову и другим старослужащим нужно было успокаивать их командира и друга, и под утешительные слова земляка, они направились на один из боевых постов, добавлять дозу.
После ужина, за полчаса до отбоя, Шумков помог Галимзянову донести да шкеры трехлитровую банку сахара, отсыпанного самым незаметным образом из мешков офицерской столовой, сам же «Бабай» нёс две буханки свежеиспечённого хлеба и масло. Сегодня перед сном старослужащим захотелось попить чайку. Пробирались как мыши, как воры, полутёмными коридорами, почти в обход. Добыча была серьёзной, и попасться в лапы какому - нибудь, офицеру было недопустимо и глупо. Помимо прочего, любой старослужащий, из другой Службы или БЧ, мог по праву завладеть продуктами, да ещё надавать тумаков за нерасторопность молодых, которые бы умудрились попасться. Несли на весь кубрик, поэтому и риск был большой. «Бабай» шёл немного впереди, проверяя дорогу, заглядывая за каждый поворот и прислушиваясь к звукам, Шумков, сзади и периодически оглядывался. Путь долгий, извилистый и разноуровневый, более двухсот метров и в каждом коридоре могла поджидать опасность. Пока попадалась только молодежь, тоже «рожавшая», с озабоченным и поникшим видом. Усталость была дикой. Виктор Шумков еле передвигал ноги, но крепко обняв, банку всё, же шёл к цели.
И вот, матросы подошли к трапу, оставалось только спуститься и преодолеть поворот, и можно было заварить чайку и самим попить.
- Стой здесь Витюха – сказал Галимзянов – Я сейчас спущусь, посмотрю, нет ли «Васера».
- Добро Ренатик, давай!
«Бабай» аккуратно ступая по трапу, исчез на нижней палубе. Не прошло и десяти секунд, как он уже, словно ошпаренный влетел наверх.
- Что случилось? – испугался Шумков.
- Кажись, дежурный…Он меня заметил. Давай дуй в обход, зайдёшь с другого борта, а я его за собой потяну. Бери одну буханку, а то я не смоюсь, и жди меня в лабе. Вот ключ. Понял?
- Да, а ты куда?
- На «Кудыкину гору», чеши скорей! Я его отвлеку, он только меня видел.
- Иду уже – ответил Виктор, пряча буханку под фланкой.
Матросы разбежались в разные стороны. Дежурный, поднявшись, увидел только спину Галимзянова и погнался вслед. Шумков, пробежав, что есть силы метров пятьдесят, понял, что бежит не в том направлении. Он свернул в какой – то тёмный коридор и, запыхавшись, опустился на палубу.
- Господи, когда же всё это кончится? – кривя лицо от отчаяния, вслух произнёс Шумков.
Его сердце едва не выскакивало из груди, а голова кружилась, слабость не позволяла телу подняться. Руки матроса нащупали крышку банки. Он открыл её и, припав к горлышку, жадно стал поглощать содержимое. Сахарный песок таял во рту и приносил желанное удовлетворение голода. «Сахар – калории, углеводы, значит, я смогу хоть ненамного заморить этот проклятый голод» - успокаивал Виктор Шумков себя. Набив полный рот, он со скрипом прожевал песок, ещё немного посидел в темноте, а потом вспомнил, как добраться до заветной лаборатории. Сладкое помогло заработать мозгам.