Сейчас уже казалось, что все это было во сне. Прошло три года, как она пришла в заведение, от которого ничего не ждала, впрочем, как и от своей жизни. Просто нужно было что-то делать, и более всего нужно это было ее родителям. Ситуация с дочерью вот уже многие месяцы тревожила их и вызывала сомненья, они искали выход из положения, делали туманные запросы друг другу и получали ответы, в большинстве своем неубедительные, ничего не объясняющие. Завершалось время, когда можно было успокаивать себя тем, что в происходящем нет ничего страшного, что это просто баловство, поведение девочки обычное, молодежное, забавы легкие, и, в конце концов, она уже взрослая. Ведь в самом главном, в работе, к которой была приобщена в семейном деле, она участвовала и, хотя была не всегда успешной и старательной, все же слушалась, указания родителей выполняла, и вся родня видела, что в доме у них все благополучно.
Были у взрослеющей девочки дом, отдельная комната, сестра и даже брат, но ощущение отдалённости от всех ее не покидало и было привычным, она была со всеми, но не вместе. Она была младшей по возрасту и возможно, это отражалось на ее натуре, мешало общаться с самыми близкими людьми, вызывало недовольство, заставляло вредничать и отстаивать свою независимость.
О своем праве голоса в школе и дома, при гостях и с родителями она знала всегда, просьбы сменяла на требования, и, если их не выполняли, выражала протест, иногда очень бурный. Девушка находила в отношении к себе предвзятость, нарочитое игнорирование и не хотела замечать, что это ее выдумки. Зачем и для чего это было ей нужно, ее не интересовало. Что давали девочке демонстративные страдания на публике и в уединении — было необъяснимо, но без них она не жила. От досады и недовольства ей хотелось командовать всеми, заставлять всех считаться с ее мнением и следовать ее указаниям. В семье, проявляя твердый характер, она добивалась равенства в правах и свободы на занятой до нее территории.
Конечно, девочку воспитывали, делали замечания, приучали убирать игрушки, вещи, уделяли внимание поведению, и была она в центре внимания. Таким традиционным детским приемом, вопреки намерению родителей, она создавала вокруг себя суету, в которой прекрасно ориентировалась. Вступив в юношеский возраст, убедила себя в том, что дома в ней не нуждаются, и обрела моральное право на поиск близких людей среди ровесников.
Близость и единство с людьми ощутила, когда у нее появился парень, свой, хороший, с ним она почувствовала себя человеком без ложной застенчивости и постоянного смущения. Стали появляться твердые интонации в голосе, она принимала самостоятельные решения и даже окончательные. В новом амплуа не было нужды о каждом своем намерении у кого-то спрашивать. Уверенность в том, что она понимает, что делает, кого выбрала себе в друзья и с кем стала близка, у нее была с первых дней общения с юношей, сомнения были недопустимы, ведь она так долго ждала встречи с близким сердцу человеком.
С легкостью она вошла в компанию своего парня, нашла здесь новых друзей, которые были ей рады. Определилась своим детским умом с отведенной ей ролью и приняла желаемое за действительное. С радостью поверила, что именно здесь ей будет хорошо! И даже дома ее настроение улучшалось от мыслей, что скоро она будет у ребят, завтра или когда захочет, и ей очень хотелось эту возможность сохранять. Так люди тянутся не только к возлюбленным, но и к тем, кто понимает и чувствует их мысли и душу. Там, в этой обстановке, ей было лучше, чем в более полезных, по логике взрослых людей, разумных сообществах, где все для нее чужие.
Находиться дома становилось бессмысленным, она стала часто обманывать родителей, говорить, что ночует у подруг, и родители перестали ее понимать. Для пользы дела и чтобы вполне повзрослевший ребенок мог расти и развиваться, ее приобщали к семейному делу с семнадцати лет в самой простой роли – помощника консультанта по продажам. Вскоре она поступила в высшее учебное заведение, и с того момента от работы ее освободили. Весь первый курс она добросовестно постигала науку, а вот в начале второго учебного года столкнулась с предложением отметить студенческий праздник по- взрослому. На занятия она в тот день не пошла. Училась она с тех пор номинально, и перебиралась с курса на курс, прибегая к родительской помощи, вызывая у них массу вопросов и постоянное возмущение.
Уходя от объяснений, девушке приходилось многое выдумывать, а возрастающее недоверие требовало хитрости и лицедейства. Личность ее обрастала новыми навыками и своеобразным стилем. Рассказать родителям все без утайки было категорически невозможным, откровенность становилась недопустимой. Здесь, у друзей, где ее принимали, были приключения, риск и героика, сговор и таинство. Игра новых друзей была опасной, уже не детской. Соперник был слишком серьезен, и игрушками были не куклы. Среди ребят ее авторитет рос, и в компании она стала своей, с озорством участвуя в хлопотном общем деле.
Вся возня затейливой компании была связана с наркотиками и, вместе с владением таинственной темой, она столкнулась с наркоманией. Она еще об этом не подозревала, но это было именно так. В самом начале затея показалась заманчивой, могла принести деньги, доход, а, значит, возможность, не обращаясь к родителям, оплачивать все, что ей захочется: и вещи, и развлечения, и уже появившееся лакомство. Но вместо казавшейся свободы у нее вызревала зависимость! Месяца через три девушка поняла, что без употребления наркотика уже не может существовать.
Испугало ее это не очень, ведь доступ к наркотикам был уже прост для всей веселой компании. С ребятами и забота была общей и романтика: ночные приключения, сели в машину, поехали, добыли для себя, выручили страждущих, знакомых и совсем чужих ребят. Получалось все ловко и лихо! В желанном плену азарта употребление становилось частым и легким, обыденным, как сигарета, и добавляло ветра в паруса. Употребляли вместе и отдельно от товарищей, как было удобнее, подсказка, что уже пора принять дозу, наступала самопроизвольно.
Доза росла — наркотика нужно было все больше, состояние требовало; возникали правовые трудности, дело это было криминальным, преследовалось законом, и было страшно. Средством от страха был порошок, этой гонке не было конца. Никто из ее компании наркоманом себя не считал, и слово это они в своей лексике применяли только в отношении других, тех, кто кололся и имел страшный вид человека больного, безоглядно уходившего из жизни. Они же были ребятами веселыми, успешными и оттого часто и громко смеялись, беззаботно и самозабвенно, поддерживая игривую одурь. Но период экстаза скоро ушел, как медовый месяц!
Употребляя наркотики, она не пристрастилась к азартным играм, казино и залы игровых автоматов не посещала, не находила там приюта своим страстям, а привитая ей с детства рачительность к дурным затратам не располагала. Она знала, что деньги нужно зарабатывать, а не выигрывать, а то, что все в наркомире связано с грехом, ее не смущало. Она какое-то время посещала ночные клубы с подругами из прежнего бытия, с которыми когда-то училась, и с непосвященными в ее проблему родственницами, и ей там очень нравилось. Могла выпить коктейль, и, хотя звучит это в рассказе о людях, принимающих наркотики странно, оставалась практически трезвой.
Новые ее друзья-товарищи до клубов не доходили, могли в состоянии мечтаний и намерений что-то в этом духе планировать, но уже привыкли к келейности и получали все эйфорические блага на дому — прямо в квартире одного из ребят. Они никого не убивали и не грабили, не совершали насильственных действий, не шантажировали, не занимались рэкетом и не походили на преступников. Вредили только своему организму и считали, что до этого никому не должно быть дела.
Они уничтожали свою здоровую юность, свою связь с самыми близкими людьми, со всеми, кто мог помешать их блаженному самоубийству. Каждый человек, систематически принимающий наркотики уже живет в сумасшедшем доме. Некоторые из них погибают от передозировки, сердце не выдерживает бешеного ритма. Кто-то, потеряв рассудок, станет опасным для людей, и будет жить как хронический больной в психбольнице.
Многие ребята использовали на наркотики родительские деньги, не пренебрегая при этом воровством и ложью. Если зелье готовили сами, то пользовались препаратами, приобретая их в обычной аптеке в больших количествах, явно не соответствующих потребностям охваченной заболеванием даже очень большой семьи. В опьянении у каждого было свое любимое занятие. Сексуальность, подстегнутая амфетаминами, на первом этапе обретала несравненную ни с чем силу, страсть и фантазию, а затем уступала власть наркотикам, они становились самоцелью и заслоняли собой даже основной инстинкт.
Она, употребив наркотики, могла с пристрастием ухаживать за кожей своего лица, удаляя следы неизвестно откуда появлявшейся мелкой сыпи, или, например, прилежно вышивать бисером. Здесь все зависело от принятой дозы. Девушка похудела, мысли стали лихорадочными, собирала их с трудом, а ведь ей приходилось работать! Получив высшее образование, она вернулась в тот же родной коллектив и, прилагая все свои способности, совершала ежедневные трудовые подвиги. Родителям догадаться об истинной причине ее недомогания, впустить в голову такую страшную мысль было бы ударом непосильным, и вопрос о странностях дочери в этом варианте не рассматривался.
За все это время у нее не было передозировок, обмороков, припадков, но страх и депрессии учащались и стали ее спутниками. Иногда сердце билось так, как будто протестовало и хотело вырваться из воспаленного организма. Капризы, истерики, скандалы уже ни ее саму, ни родственников не удивляли. И только с посторонними людьми она по-прежнему себя контролировала. Распущенность ее была избирательной и диктовалась вовсе не характером, а самочувствием и новым приобретенным стилем.
Жить становилось все сложнее, остатки оптимизма покидали ее, выхода из ситуации она не видела и надеяться оставалось только на чудо. Собственные родители стали для нее врагами, но без них она прожить не могла. Несмотря на осторожность и предусмотрительность всей компании, однажды в это безумие вмешалась милиция. Именно милиционеры ознакомили папу и маму с такими нежеланными подробностями жизни дочери. Никто не ожидал, что с этой стороны придет помощь и в их непостижимую годами беду вмешается реальность. Вопрос наконец-то стал очевидным и ответ на него понятным: девушку нужно лечить!
Была собрана вся возможная информация: где это делать, какие методы эффективны, как долго продлится избавление от страшного горя, сможет ли она забыть об этой гадости раз и навсегда. Наконец, выбор был сделан, предпочтение отдано, и они втроем, родители и дочь, направились в медицину. На первой консультации врачи сказали, что у дочери наркомания, предложили ей поступить на лечение в стационар, и предложение было принято.
Обнаружила девушка себя на групповом занятии, которое проводили для усевшихся по кругу молодых ребят. Все они, человек десять, о чем-то беседовали, кажется, обсуждали вопросы по каким-то правилам, и ей тоже предлагалось что-то говорить. Никого выступать не заставляли, но говорили многие участники, и она, набравшись смелости, произнесла нечто подходящее, и ей даже показалось, что слова ее прозвучали удачно. Говорила она очень тихо, невнятно не только по произношению, но и по сути, при этом пряча себя за ниспадающими кудрями волос. На самом деле мысли ее были в прошлом — там, с друзьями, мечталось о том, что они приедут и заберут ее отсюда туда, где ей было так хорошо, назад, в прошлое, и все эти неприятности исчезнут без следа.
Занятие в комнате заканчивалось, а жизнь ее в больнице продолжалась, здесь было немало молодых людей, девушек меньше, и была возможность со всеми общаться. В отделении, где собрались люди с общей для всех проблемой — наркоманией, люди по всеобщему мнению антисоциальные, представляющие мир зла, — ее очень удивила доброта отношений между больными, обилие улыбок, вежливость, а также заботливое отношение к ним всего персонала.
Пациенты в этих условиях очень напоминали детей, так же непосредственно вели себя, как будто еще совсем недавно с ними ничего страшного не происходило. Словно не было угроз их здоровью и свободе, как будто они все это делали понарошку, не реально, а проигрывая свою жизнь на сцене или в кино, где зрителями были они сами и где сюжет захватывал их азартом. Серьезность не проникала в воспаленную голову, она была слишком тяжелым грузом для еще не отошедших от болезни людей. Нередко они громко и беззастенчиво смеялись — детская беззаботность была их главной защитой.
Постоянного веселья не было, но не было и убийственной скуки. Весь день был заполнен: помимо занятий в группах, они убирали территорию, ели, отдыхали в сончас – спали днем, а то и просто болтали во дворе, на скамеечках или в беседке. Собеседников хватало, говорили не только о былых приключениях, бравируя владением темой, ставшей жизнью, но и о том, что обсуждалось на занятиях и привлекло внимание. Достойное место в их исцелении занимали спортивные занятия — теннис и тренажеры в зале, футбол и волейбол на спортивной площадке. Но ей было не до физкультуры.
Появлялись в отделении новички, пришедшие позже нее, время летело, а мысли приходили в голову очень медленно и приносили вопросы: а что же все-таки я здесь делаю, говорят, лечусь, а в чем оно, это лечение? Более опытные, старожилы отделения, объясняли девушке все, как могли, и такие беседы ее по-своему успокаивали. Специалисты, которые здесь работали, воспринимали всех пациентов в самой меньшей степени как наркобольных, к ним, скорее, относились как к юношам и девушкам, попавшим в беду и пришедшим сюда за помощью. Начиная со второго месяца лечения, она каждые выходные отправлялась, как и положено, домой в отпуск.
Реабилитация — а именно так называлась ее подготовка к жизни — затягивалась, и пришлось родителям вмешиваться в строгую схему лечебных отпусков. Они, папа и мама, исходя из потребностей, связанных с работой, стали просить о внеочередных отлучках своего ребенка из отделения. Прийти к согласию было непросто, установленные правила были обязательными для всех. Интересы медицины и родителей, которые сами привели дочь за спасением, впервые не совпадали. Помогла сама пациентка, она применила не раз выручавший ее способ — бунт и слезы, но в этот раз отстаивала не свои прихоти, а требования программы. Влияние лечебной среды на девушку было уже достаточным и отразилось на ее решениях и поведении, и родители, обсудив ситуацию с ее наставниками, поддержали дочь.
Безусловно, и папа и мама хотели дочери добра не меньше, чем ее доктора, и совместными усилиями стратегия их взаимодействия была создана. Обе стороны стали еще лучше слышать друг друга.
За пределами больницы ее коллегам, непосвященным в семейную тайну родственникам и знакомым девушки было многое объяснено. Не всеми подробностями событий можно было делиться, но версия, что она временно находится на учебе, успокоила и общество, и пациентку. Борьба за душу девушки была продолжена. Вот уже четыре месяца ребенок знакомился с самим собой, именно ребенок познавал свои вкусы, нравы и интересы, определял, что чувствует и что с ним происходит. Эта, по паспорту взрослая, совершеннолетняя девушка жила долгое время как человек, участвующий в игре с искренней верой, что живет по-взрослому.
Кроме основных ежедневных занятий были еще встречи пациентов в группах по три-четыре человека. На каждой такой встрече они обсуждали с десяток вопросов по определенным темам. Предлагалось высказаться о своей лжи, зависти, эгоизме, жизненных ценностях и так далее. Вспомнить прожитые события и ситуации и назвать те ощущения, которые вызывали у них всплывавшие картины собственных торжеств и унижений.
Несмотря на то что все эти вопросы ее трогали, часто приходила в ее голову мысль о том, что же сейчас происходит с тем парнем, с которого началась ее любовь и первое знакомство с наркотиками? Что же с ним будет, встретятся ли они и как эта встреча может произойти? Она знала, что он тоже находится на лечении, только в другой больнице. Что будет с ним и с ними всеми, попавшими в эту страшную игру, и может ли эта игра закончиться благополучно по воле их самих?
Мысли приводили ее в уныние, но вскоре отступали, актуальность новых забот брала верх и владела ее вниманием. Вопрос, что ты потеряла за это смутное время и чего уже не вернуть, отозвался болью и досадой. Действительно — чего? Ответ был непрост: доверие родителей – пришло ей в голову после раздумий. Это было главным. Раньше оно было необходимым, чтобы обманывать их, а теперь? Теперь — чтобы они не презирали за все, что натворила.
Вместе с наркотиками ее покидал цинизм, плевать на все уже не получалось и не хотелось. Дом и семья стали обретать свою цену. Появился у нее и открытый взгляд на отца, взгляд, который она долгое время себе не могла позволить. Общения с папой она последние годы избегала, и его возвратившееся доброе отношение стало для дочери самым важным знаком. Мечтать о полном доверии родителей было еще рано, но добрые надежды на будущее проявлялись все отчетливее.
В голове ее откладывались простые вещи, что от наркотиков можно пострадать, просто исчезнуть. Что нужно окончательно расставаться с прошлой компанией, всей, и тем ее самым первым парнем, который искренно, как ей тогда казалось, дарил ей свое признание и любовь. Именно с ним — в первую очередь. Все, происходившее с ними в тот «энергичный» период, было игрой, напоминавшей застольное братство, где все друг друга уважают и любят — и родные, и чужие. Пребывание ребят в наркотическом дурмане постоянно ими поддерживалось, протрезвление вызывало страх. В правовом смысле они были вне закона всегда. Пьющие люди гораздо в большей степени то праведники, то грешники, они чаще трезвы и не несут бремени преступников, употребляя легализованное и доступное спиртное. Им проще, но приключения у пьяниц не те, и героики недостает.
Согласно программе, пациенты должны были вести дневник, и она регулярно делала записи, доверяя страницам свои чувства и мысли. Как-то написала о том, что у нее есть друзья, которые живут без наркотиков и про ее слабость не знают. В отпуске она несколько раз навещала их и серьезно задумалась. От мыслей, что у этой пары сложились прекрасные отношения, наполненные любовью и теплом, ей становилось грустно. Злобной зависти их любовь у нее не вызвала. Ребята всегда были рады гостье, и она любила подолгу проводить время в их компании, но это было их счастьем, и здесь она была ни при чем. Общение она прекратила, решив, что у них своя жизнь, отдельная, а в дневнике написала решительно: «Нужно создавать все свое, благополучное, разумное и надежное»!
К концу пятого месяца стало очевидным, что детская игра в героев закончилась, и эта мысль из утверждений наставников плавно перешла ее собственные убеждения. Многое уже было понято, но отпустить возможность в будущем обращаться к наркотикам как к средству от тоски, или за компанию, или мало ли за чем, она еще не могла. Сами мысли о расставании с ними вызывали боль и страх, она боялась потерять привычную для себя опору, свою беду, и, пусть ненадежную, но выручку из любой ситуации.
Еще через месяц она вполне освоилась в трезвой жизни и все чаще работала в своем прежнем коллективе. Явных признаков того, что коллегам о ее болезни и лечении стало известно, она не обнаруживала. Коллеги о ее болезни и лечении так ничего и не узнали, а самым убедительным фактом компетентности для всех была теперь уже не лживая инсценировка, а естественное поведение девушки, в чем-то для нее непривычное, не очень уверенное, сдержанное, но вполне свойственное обычным людям. Она восстановилась и была вполне нормальной!
В ту пору ее беспокоили отношения с клиентами и коллегами по работе, и все претензии она принимала на свой счет. Отношения с родителями заметно улучшились, особенно с мамой, которая была рада возвращению ребенка в семейные дела, теперь они много и радостно общались, становясь подругами. Сестра никогда от нее не отворачивалась, и теперь они проводили очень много времени вместе, а особенно рада этому общению была четырехлетняя племянница. Наша героиня любила малышку, природный характер пришедшей в себя недавней пациентки этому способствовал, она была человеком нешумным и могла позволить ребенку баловаться, фантазировать и владеть ее вниманием. Иногда она мечтала о ребенке, своем маленьком человеке, который, ею рожденный, стал бы для нее самым близким и родным. И, конечно, связанные с ним будущие заботы ее не смущали.
Детские игры, выходящие за пределы строгих норм, многие взрослые не переносят. Своим баловством дети мешают им сохранять серьезный вид и показывают, насколько тети и дяди обездолены радостью в своем обычном состоянии. Радость жизни — основное достояние людей, но естественная детская игривость часто подавляется старшими строгостью и миссией «воспитателей». Химическое подспорье помогает многим людям расслабиться, отдохнуть и попраздновать, а пользование веселящими и вселяющими уверенность средствами имеет свои правила — нельзя получать искусственное наслаждение безмерно, природа этого не простит.
Участвуя в семейных празднествах, девушка позволяла себе выпивать, в больнице об этом не рассказывала. Алкоголь в любом виде был нерекомендован зависимым от наркотиков даже в будущем, а в период реабилитации был категорически недопустим. Родители не видели необходимости в абсолютной трезвости ребенка, но конфликта между ними и врачами уже не было. В дальнейшем можно было рассчитывать только на саму девушку, это была ее жизнь, необходимые знания она получила и наркотики не принимала уже восьмой месяц.
Людей она по-прежнему боялась, особенно молодых мужчин, и, стесняясь их, вела себя неестественно, а вот в ситуации конфликта проявляла достоинство и самообладание. Быть собой не получалось, произвольное самоощущение за время наркотизации было утеряно и возвращалось не вдруг. Не очень радовали ее значительные изменения, которые уже произошли. Считать себя приспособленной к жизни так же, как другие девушки-сверстницы, и чувствовать это она не могла. На этом этапе ей было труднее, чем в начале лечения, и с каждым днем становилось еще сложнее менять себя. Чем больше она восстанавливалась, с каждым новым шагом картина собственной жизни становилась ясней.
Реальность возвращалась к ней, и понимание своего убожества становилось главным признаком ее успеха. Виденье со стороны того, что происходит с ней на работе, дома и в общественных местах говорило о прозрении, но приносило много огорчений. Отсталость отражалась на ее эмоциях; употребляя наркотики, девушка разучилась радоваться, вместо этого появился искусственный смех, а вместо улыбки — гримаса и хронический страх. Ее юмор, когда-то живой и доброжелательный, за эти годы превратился в циничный стеб. Стал издевкой над всем, что угрожало легендам о прелестях наркоманического бытия, полного риска и надменности.
С духовным багажом было еще сложнее. Хотя в доме, где она росла, были иконы, и считала она себя человеком верующим, духовный мир девочки оставлял желать лучшего. Душа ее очерствела и заново училась болеть тогда, когда она обнаруживала несправедливость и жестокость в отношениях между людьми. От воспоминаний о том, как она сама переступала законы добрых нравов, по сути, издеваясь над родителями и над собой, ей становилось стыдно и горько. С литературным и художественным наследием человечества, обыденной темой для обсуждений многих людей, она будто никогда не была знакома. Наркотики удалили из памяти многое, что было до встречи с ними. В разговорах девушка часто была безоружной, ей недоставало осведомленности, но, как человек воспитанный, могла участвовать в роли слушателя.
За время лечения с ней рядом прошло много молодых людей, и наибольшее внимание привлекали мальчики яркие, сверкавшие не только глазами. Прошедшие долгий путь жизни с наркотиками, они говорили на присущем им диалекте, перемежая его ругательствами, складно, азартно, так, как будто вершили подвиги в борьбе с высокой нравственностью и приличием. В ребятах не было ничего, похожего на ее родителей, благородных ценностей для них не существовало, от них веяло жестокой романтикой, адреналином и беспределом в отношении к людям. Именно этим она пока еще определяла харизму мужского пола и знала одно: с ними не будет скучно, и приключениями она будет обеспечена.
Наступило время расставания с заведением, ставшим для нее вторым домом, к которому она привыкла и в котором ей было уже тесно. Согласно традиции, лечение завершалось личным пожеланием выпускнице от каждого пациента, на общей группе ребята желали ей трезвости, счастья, любви и удачи. Она благодарила каждого из них, всех своих наставников и докторов и обещала не забывать тех простых правил, которым здесь научилась. Свое тепло, симпатию и признание ей, успешно прошедшей реабилитацию и не имевшей за восемь проведенных здесь месяцев ни одного срыва, ребята выразили дружными аплодисментами.
Больше в больницу ездить не было ни обязательств, ни нужды. Девушка приступила к работе с полноценным графиком и соответствующими обязанностями. Родители ждали от нее успехов, очень хотели, чтобы в доме появилась помощница, которая по собственной инициативе будет делать уборку и серьезно относиться к поручениям. Им пришлось заново воспитывать дочь, и они не всегда понимали, почему так долго длится ее адаптация к обычному быту, которым владеет каждая девушка ее возраста, даже малообразованная и выросшая в доме без особых удобств и комфорта.
Годовщину своей новой жизни она отметила в Турции, куда отправилась с семьей передохнуть после первых месяцев работы.
Новая жизнь одновременно пугала и привлекала ее, впечатляя возможностями и первыми успехами. На следующий, уже второй год ее новой эры, предметное обучение на работе было продолжено, а требования к ней предъявлялись уже с учетом ее прямого отношения к бизнесу. Она, которая еще год назад едва соображала, почему попала на лечение и что ей делать дальше, по планам родителей должна была стать компетентной фигурой в семейном бизнесе. Ее не торопили, но требовали старания и повышения знаний, к ее услугам была папина школа и мамина поддержка. Одновременно родители уделяли внимание отдыху, и первая ее поездка в теплые края была не последней.
Этот год ее новой жизни складывался более продуктивно, жить стало легче, работа консультанта была освоена, коллеги уже не смотрели на нее как на вечного ученика. К домашней жизни она тоже привыкла, родители впервые смогли выехать вдвоем на отдых, оставив нашу героиню и положившись на ее самостоятельность. Это было серьезным подтверждением доверия, которого она так долго ждала. В этот период она встретилась с однокашницей, поговорив о прошлом их совместном увлечении, решила вернуться к занятиям йогой и вскоре пошла на первое занятие. Поступила на курсы эстетического развития, занялась обучением иностранному языку и самообразованием.
Чего ей по-прежнему недоставало — так это комфорта души. Казалось, что отдохновения девушка не получит никогда. Она еще помнила те ощущения искусственной легкости и полета, которые при первых употреблениях давал ей наркотик, но того, к чему она пришла с его помощью, забыть уже не могла. Многое удерживало ее от возврата к прежней жизни: и страх перед родителями и перед судьбой, и боязнь потерять все то, чем уже обладала. Влечение иногда напоминало о себе, но оно не было столь яростным, неотвратимым и навязчивым. С посещавшими ее мыслями она вполне справлялась и хода им не давала. Поступками ее все больше руководил разум.
Она оставалась серьезной даже в те моменты, которые были предназначены для веселья и радости. Закрепощенность проявлялась у нее в осанке и в дыхании, в общении и во взгляде. Даже о завтрашнем дне и о дальнейшей жизни она мечтала скованно. Душа ее была напряжена. Мечтания, планы и предположения о будущей жизни часто с горечью обрывались, мучили сомнения, и становилось больно. Тяжелее всего к ней возвращалась вера в себя, в счастливый поворот судьбы. Все это происходило в ней несмотря на то, что она уже имела более чем двухгодичный опыт воплощения надежд в реальность.
Получить тепло, заботу о себе и надежную защиту собственной жизни, оставаясь в одиночестве, было невозможно. Она это знала. Внимание на ребят обращала, но ни один из них за все это время не вызвал у нее того успокаивающего, нежного и одновременно сильного чувства, которому в таких случаях радуется сердце. Тот, которого она сочла бы своей половинкой, был где-то рядом, и вскоре произошла случайная встреча, вселившая надежду на будущее. Отношения развивались так быстро, как это может происходить только при взаимном стремлении друг к другу.
Какое-то время она ходила к молодому человеку в гости и даже оставалась на ночлег. Он был представлен родителям и произвел на папу хорошее впечатление, мама восторгов не проявляла, но возражений не имела и даже предположила возможное замужество дочери. Он еще не был женихом, но уже стал ее мужчиной. Близкий человек и ей и ему был потребен, и ребята не теряли времени даром. Вскоре она переехала (пока временно) к нему жить. Пара стремилась к единству, и все же девушка претендовала на свободу, на визиты к подругам, на возможные девичники, на частое посещение родителей, сестры и своевольные контакты с таким привычным для нее миром.
Она хотела продолжать собственное развитие и беспрепятственно посещать спа-салоны, занятия дайвингом, тренинги личностного роста и пользоваться для оплаты занятий финансовой поддержкой родителей. Мужчина счел такую автономию недопустимой и, по сути, ее запретил. Они, по его мнению, должны были, раз уже начали вместе жить, привыкать к самостоятельному бюджету, совместному развитию и отдыху. Домашний уют, порядок, чистота и приготовление вкусных и питательных блюд безоговорочно стали ее обязанностью. Он работал и должен был иметь право на отдых, она работала тоже и нисколько не меньше его, но была хозяйкой со всеми вытекающими, по его мнению, последствиями. Девушка протестовала, переживала, но возражения не принимались, мужчина был тверд и неумолим, в этом была его сила, и этим он еще больше обращал ее к себе.
Первое время в душе своей к какому бы то ни было разрыву готова она не была и даже думать об этом серьезно не осмеливалась. Он был похож на все лучшее, с чем ей в своей недолгой и нелегкой жизни пришлось встретиться, и даже чем-то напоминал все тот же яркий типаж ее прежних симпатий. В нем она находила и обретала защиту и впервые желанную требовательность к себе. Ощущала то силу его решений, то его слабость и потребность в ее поддержке и ласке.
Она стала востребованной именно им, и он подошел девушке без объяснений своей улыбкой, согревающим взглядом и еще очень многим. Возможностью отдать себя и обрести его! Их непохожие глаза засветились одинаковым счастливым взглядом, а одиночество отступало перед счастливой парой. Во всяком случае, ей так казалось. Здесь же появились мысли о ребенке и о том, как бы ее переродило материнство. Как бы оно смогло обратить ее глупую и бесцельную жертвенность в заботу о защите дитя и себя — его мамы. Мыслей было множество, но на сей раз девушка в них не утонула.
Любовь это была или влюбленность — она не знала. Возможно, уход к нему из родного дома был игрой в самостоятельность, в чем-то подобную прошлому путешествию в страну наркотиков. Но была она уже не такой примитивной, новый взгляд на жизнь мешал опрометчивости, и вскоре она вернулась к родителям.
Вступал в силу ее характер, обернувшийся новыми гранями. Тот же самый характер ввел ее в жизнь. Девушка шла на встречу с теми, кто долгое время ее ждал и кто еще не был ей знаком. Свободолюбивая, она стремилась не столько бежать от всего, что ограничивало ее порывы, сколько к целям, несущим ей новые возможности. Смысл независимости стал иным: нужно владеть всем, что потребуется для дел и для успеха. Нужно познавать сегодня то, что потребуется для жизни завтра. Все эти истины, такие банальные, никогда не были ее компасом. Прежде она могла при их упоминании лишь рассмеяться…
Еще не все было определено и дорешено, настроение часто менялось, раздумья повзрослевшего разума сопровождали ее, и принимать серьезные решения она не спешила. Себя, прежнюю, она не могла ни понять, ни увидеть, не было в ней тогда, в ту необузданную пору, четких очертаний и определенных чувств, была лишь реакция нервов. Теперь девушке казалось, что все это произошло не с ней. Сегодняшнюю себя она порой обнаруживала вовсе незнакомой. Не узнавала в себе появившиеся у нее способности запоминать, ждать и обдумывать решения, понимать обманчивость сиюминутной выгоды.
Радость у нее вызывали успехи в делах прозаических. Она почувствовала опасность былых бездумных порывов, стала узнавать их в лицо и поняла, что с ними еще долго нужно будет бороться. Стала видеть, как лень и ложь предлагают ей свои услуги, излишняя застенчивость мешает отказывать другим, а собственная алчность сулит пьянящую выгоду на пустом месте. Ушли детская наивность и доверчивость. Она не стала холодной и расчетливой, но порядка в ее жизни стало больше.
Заканчивался третий год ее новой жизни, и теперь на все происшедшее девушка смотрела как на шальную юность и на несчастный случай с благополучным исходом!
Она жила без наркотиков вот уже три года, вопреки всем пророчествам заинтересованных пессимистов и отчаявшихся верить в чудо людей. Теперь она управляла собой, руководствуясь здравым смыслом, ее стремления приобретали направленность и гибкость. Деятельный характер ее семьи все больше воплощался в ее натуре. Жила, как обычные люди, своей эксклюзивной жизнью, которая, несмотря на все ее злоключения, становилась благополучной. Долгие три года промчались незаметно, как это всегда бывает, если человек увлечен тем, что делает, а сделано ею было немало.
Так получилось, что трехлетие своей обновленной жизни она отпраздновала в Тибете, куда ее пригласила подруга по занятиям йогой, поселившаяся здесь на все лето. Именно там, на Крыше Мира, в день годовщины трезвости, она встретилась с местным мудрецом. Гуру, исходящей от него энергией, лицом и даже голосом, напомнил ей наставника, из больницы, той, где она возвращалась к жизни. «Где мое счастье? Я так долго, ищу его, и никак не могу найти?» — спросила она мудреца. «Ты не там ищешь! — ответил он. — Счастье — в твоем характере. Характер привел тебя к горю, он же приведет тебя к счастью!»
Время, проведенное вблизи священных вершин, в атмосфере духовного очищения, помогло ей оторваться от тяжелых мыслей, услышать себя и свою духовность. Пробыла она в путешествии целый месяц и в прекрасном, возвышенном настроении отправилась домой. Возвратившись из магического путешествия в родную обитель, наша героиня обменялась яркими впечатлениями с родителями, пожелала им спокойной ночи и ушла спать.
В ту ночь ей приснился сон…
Приснилось ей, будто входит она в свою комнату и обнаруживает там детскую кроватку, в которой сидит малыш, мальчик месяцев семи-восьми и играет бусами. Бусы, купленные там же, в горах, она узнала сразу. Собранные из множества цветных камешков, они, по мнению экзотического торговца, были предназначены хранить гармонию жизни обладателя талисмана. Ребенок перебирал их увлеченно, как будто понимал важность занятия и то, как много от его аккуратности зависит. Увидев вошедшую девушку, он радостно улыбнулся и позвал ее к себе. Малыш был очарователен, она, не задумываясь о том, каким образом он здесь появился, смело взяла мальчика на руки и стала гулять с ним по комнате. Вскоре малыш уснул. Она осторожно уложила ребенка в свою постель, легла рядом, свернулась вокруг него калачиком и сладко заснула...
18 11 12