В просторной гримерной было холодно.
Да и не гримерная это была. Обычная комната за сценой в сельском клубе, где наша певче-танцевальная группа должна была переодеваться перед выступлением.
Комната была проходная, с одной стороны – черный вход для персонала, через который то и дело слонялись на сцену и обратно какие-то темные личности, которые вроде как настраивали аппаратуру. С другой стороны были два выхода на маленькую сцену, от которой комната-гримерная была отделена тонкой перегородкой из советского гипсокартона.
В зале потихоньку собирались люди. Не раздеваясь, они в шапках и в шубах занимали обледеневшие сидения.
Мы тоже не раздевались. Просто было негде. Надежда Николаевна, которой предстояло быть ведущей сельского концерта, попросила служащих сцены, больше похожих на сантехников, принести хотя бы стулья.
Через несколько минут они притащили из зала шесть сидений, сцепленных между собой по три. На одни мы положили костюмы, на другие нужно было положить одежду.
Раздеваться не хотелось. Я слонялась в куртке и шапке, застегивая девчонкам пуговицы, укладывая волосы и поправляя грим, в надежде, что сама переоденусь перед самым выходом. Но бдительная Надежда Николаевна меня раскусила.
- Таня! Ты почему до сих пор в куртке?!
Я вздохнула и нехотя сняла с себя теплую одёжку. Мой сарафан в большом целлофановом пакете одиноко лежал на ледяных сиденьях. Хорошо хоть рубашку я одела заранее. Но через секунду, стоя в одних колготках и рубашке, я поняла, что это уже не важно. Кожа начала щетиниться, переходя в гусиный вариант. Выдохнув, я приготовилась нырнуть в сарафан.
- Таня, посмотри, тут у меня все чисто? – Надежда Николаевна, красивая, высокая статная женщина, наклонилась ко мне и подставила щеку. На щеке была синяя черточка – след от шариковой ручки.
- Нет.
- Вытри, пожалуйста! – она протянула мне влажный свернутый уголком носовой платок.
Я прикоснулась этим уголком к синей черточке и вдруг к моему удивлению не смогла вытереть – припудренная кожа тянулась за уголком платка. Я нажала чуть сильнее, но результат был тем же.
Пришлось держать кожу одной рукой, а другой стирать с нее синюю черточку. Платок окрасился в приятный телесный цвет, оставляя вместо синей полоски белую, которая потом стремительно краснела.
Но больше всего меня поразила эта кожа. Она была тонкой, какой-то рыхлой и одновременно сухой и очень подвижной. Я боялась, что нечаянным движением могу порвать ее, или, что она соберется складкой, как тонкое тесто и ее потом трудно будет разлепить.
Черточка уже была вытерта, платок возвращен, а я все стояла и трогала свою щеку. На моей щеке кожа была совсем другой! То есть вообще совершенно другой!
А ведь я никогда не думала, что у других людей может быть совершенно другая кожа! А с виду вроде кожа как кожа, вполне такая обычная.
- Давай я тебе сарафан помогу надеть. Что случилось? Зуб болит? – Надежда Николаевна с красной полоской на щеке принялась упаковывать меня в сарафан.
- Нет, не болит… - я понимала, что поздно ответила, и что уже не важно, что там у меня болит, потому что уже нужно одевать тесные холодные блестящие туфли и идти, строится в хоровод.
Спустя несколько минут я, улыбаясь во весь рот стучащими зубами, отплясывала на сцене под какую-то разудалую песенку.
Зрители хлопали, и не знали что у всех кожа разная на ощупь. А, может, не у всех? Как это проверить? Ведь не будешь, в самом деле, подходить к прохожим и теребить их за щеки.
А, может, когда мне будет за тридцать, у меня тоже кожа станет такой?
Интересно, что нужно делать, чтобы она подольше оставалась, как сейчас?
Нас везли обратно, а я все терла свои щеки замерзшими руками, забыв об окоченевших ногах и о ждущем в приюте теплом ужине.
Все, что я тогда хотела, чтобы моя кожа осталась такой же, как теперь. А мне ведь уже 15 лет!
Сейчас, когда я стою на пороге четвертого десятка, и пишу эти строки, я по-прежнему время от времени тру щеку, чтобы убедиться, что она не соберется складкой, как тонкое тесто.
А еще мне не нужно выбрать между новыми туфлями и кремом для лица.
фото с яндекса